Герцогиня молчала, задумавшись, но глаза ее сверкнули огнем.
— Вы принимаете условие? — спросил капитан.
— Да, — ответила герцогиня. — Виконт — человек уже конченый. Но смотрите, вы должны спасти всех. Поклянитесь!
— Клянусь на Кресте и Полумесяце, — сказал поляк. — Дайте вашу руку.
Герцогиня, содрогнувшись, вложила свою руку в мозолистую ладонь кондотьера.
— Сегодня ночью галера вспыхнет от трюма до макушек мачт. Прощайте, моя нежная невеста. Вы не пожалеете о своем решении.
Он открыл дверь и бесшумно вышел.
Герцогиня стояла неподвижно, нахмурив лоб и прижав руки к груди, в глазах ее разгорался недобрый огонь.
— Проклятый предатель! — воскликнула она наконец. — Я провела Хараджу, проведу и тебя. Я-то ведь на Кресте не клялась.
24
Пожар на галере
В то время как в каюте разворачивалась эта сцена, папаша Стаке, запертый в трюме галеры, ругался на чем свет стоит, посылая к дьяволу, на луну, на солнце и в самый ад Магомета и всех его приверженцев.
Неугомонный и очень рассерженный, старый морской волк взрывался, как мусульманское каменное ядро.
— Нас схватили! — орал он, ударяя себя по голове и дергая за редкую седую бороду. — Что же, значит, ни Крест, ни Полумесяц за нас не заступились?.. Ну это уж слишком! Туркам везет, но час настал, пора с этим покончить! Так не может дальше продолжаться, иначе я сам заделаюсь презренным отступником! Что вы на это скажете, синьор Перпиньяно?
Лейтенант, сидевший рядом с Эль-Кадуром, обхватив голову руками, не счел нужным отвечать на гневные вопли помощника капитана.
— Эй, вы, акульи туши, потрошенные, сожранные, а потом зажаренные!.. Вы что там, передохли все?.. Так и дадите себя привезти в замок Хусиф и насадить на те железные жерди, что торчат на башнях? Разорви меня сто тысяч каменных и железных бомб! Я на такое не согласен! У меня нет ни малейшего желания кончить свою жизнь на такой палке или дать содрать с себя шкуру, как со старого осла.
— Ну ладно, папаша Стаке, что вы предлагаете? — спросил лейтенант, очнувшись от апатии.
— Я?! — свирепо крикнул папаша Стаке. — Взорвать, к чертовой матери, эту галеру со всей командой! Кроме нас, конечно.
— Валяйте, — с иронией сказал Эль-Кадур.
— А ты что, корка черного хлеба, думаешь, я не сумею поджечь порох на галере? Ты не венецианец и не далматинец, и потому мне тебя жалко.