— У вас нет ни одного доказательства, чтобы меня обвинять.

— Доказательство написано у вас на лице.

— Лицо часто обманывает, и хватит об этом. О господи! Не выводите меня из себя и дайте закончить! Я сюда пришел не как враг, а как друг, готовый всем рискнуть, только бы спасти вас.

— Вы!

— Но ведь я еще кое-чего да стою, а, синьора? Хоть я и отступник, мусульмане ценят меня больше, чем ценили христиане. И доказательство тому — форма, которую я ношу.

— И вы явились сюда, чтобы меня спасти?

— И вас, и остальных.

— И виконта?

Поляк секунду колебался, потом сказал:

— Да, если вы так хотите и если он выживет.

— О боже! — побледнев, вскричала герцогиня. — Его рана может оказаться смертельной?

— Смертельной вряд ли, но очень тяжелой — да, и не знаю, сможет ли он выкарабкаться. У этих проклятых турок есть такие специальные пули, которые раскалываются, войдя в кость.

Герцогиня упала на диван, закрыв лицо руками, и разрыдалась.

— Полноте, — сказал поляк. — Мне жаль видеть ваши прекрасные глаза в слезах, да и Капитан Темпеста не должен выказывать слабость ни перед кем. Впрочем, я же не сказал, что корабельный врач считает раненого безнадежным. Я видел, как выздоравливали и не от таких ран, когда воевал с русскими татарами.

— Может быть, вы и правы, — сказала герцогиня, утерев слезы и встав с дивана. — Скажите, чего вы хотите?

— Я уже сказал: спасти вас всех.

— Вы раскаиваетесь, что отреклись от Креста?

— И да и нет, — покачав головой, сказал поляк.

— И как же вы сможете нас спасти?

— Для начала нельзя позволить, чтобы галера причалила к замку Хусиф. Если вы попадете в руки Хараджи, все будет кончено, а я не хочу, понимаете, не хочу, чтобы она вас убила.