Первая и самая ранняя нашла свое отражение в литературе Возрождения. Несмотря на весьма посредственный общий уровень, поощряемый «цветочными играми», каталонская литература этого периода имела свои взлеты. Например, в 1879 году поэт Жасинт Вердагер получил розу на играх со своей эпической «Атлантидой». Возрождение дало каталонизму много символов, броских фраз, устоявшихся метафор, но, кроме разве что косвенного, оно не имело на страну политического влияния и затрагивало лишь небольшое количество людей — культурную элиту.
Вторая линия, по-настоящему популистская, — это карлизм. Но он завоевывал себе союзников в каталонской глубинке, а в Барселоне считался реакционным болотом.
Третье течение, противоположное карлизму — республиканский или федералистский каталонизм. Республиканцы-каталонисты 1870-х годов, такие как Нарсис Рока-и-Фаррерас (1830–1891), придерживались крайних взглядов: Каталония должна быть самоуправляющейся республикой, государством в государстве. Они надеялись и всю Испанию увидеть ассоциацией таких государств, нейтрализующих (если не уничтожающих) централизованную власть Мадрида. Их политические взгляды имели немало общего с социалистическими идеями, которые циркулировали в Барселоне с 1840-х годов. Они верили, что могут найти опору своему движению среди рабочих. Участники федералистского движения спорили между собой, иногда довольно резко, о том, как это сделать. Самой выдающейся фигурой среди них был политик, издатель и юрист Валенти Альмираль-и-Льосер (1841–1904), чья книга «Lo Catalanisme» стала основополагающим манифестом движения. Именно благодаря Альмиралю «жесткий» республиканизм Нарсиса Рока и его сторонников дозрел до того, что федералисты позже называли партикуляризмом, имея в виду признание особых качеств Каталонии, особенностей ее культуры и так далее. Это был всего лишь эвфемизм, используемый, чтобы не раздражать Мадрид.
Четвертая и в конце концов возобладавшая линия — региональный консерватизм, каталонизм начальников: умеренный, озабоченный государственным протекционизмом каталонских товаров и, следовательно, осторожный, опасающийся обидеть или даже раздражить Мадрид. Консервативность, почвенничество — все это в каком-то смысле смыкалось с карлизмом (по крайней мере, на ранних этапах). Много говорилось о древних добродетелях, и тем не менее в основе своей это было движение городских привилегированных классов и тех, кто хотел к ним присоединиться. Его главными идеологами были священник Хосеп Торрас-и-Багес и газетчик по имени Жоан Манье-и-Флакер. Многие писатели, художники, архитекторы влились в ряды движения, и из него выросли первые каталонские политические организации: Каталонский центр (в союзе с федералистами) (1882), затем Каталонский союз (1891), полноценная политическая партия, и Лига регионалистов, образованная в 1901 году в результате объединения двух предыдущих организаций.
Повнимательнее присмотримся к федералистам и консерваторам. Как они воспринимали друг друга?
В 1873 году Нарсис Рока выступил с резкими нападками на консерваторов в ежедневной газете на каталонском языке «La Renaixenсa», издаваемой поэтом и драматургом Анхелем Гимера. Их примиренческий каталонизм, писал Рока, — платонический, непоследовательный, отменяющий сам себя. Это статичный и реакционный каталонизм, от которого нечего ожидать; «он боится демократии, революции, республики, масс, народа, и боюсь, что его занимают только интересы привилегированных классов,
А во что верили прогрессисты? В кортесы, а не в двор; в антиклерикализм, а не в монастыри и церкви; в простого человека, а не в богатого горожанина; в крестьянина или человека в barretina (мягкий головной убор красного цвета, который носили каталонские рабочие), а не в аристократа в своем замке. Прежде же всего, в три идеи.
Первое: справедливость и революционный смысл, надежды на перемены, которые проведут в жизнь простые люди… Второе: неспособность консерваторов — боязливых, занятых только собой, приходящих в упадок, смущенных — спасти дело Каталонии… И третье: необходимость смотреть в будущее. Простые люди… правы в своем стремлении освободиться, добиться равенства, сбросить с себя ярмо. Если средний класс, буржуазия сбросили с себя ярмо аристократии, монархизма и католицизма, то почему простые люди должны мучиться под гнетом средних классов, находиться под их контролем, как экономическим, так и моральным? Консерваторы не гарантированы от централистских настроений. Консерватизм даже способствует централизму, ставя в один ряд материальные интересы имущих и неимущих классов. Он легко принесет в жертву все надежды на автономию.
В этом было много правды. Кроме Рока, тон радикальному каталонскому федерализму в 1870-х годах задавал Франсеск Пи-и-Маргаль (1824–1901). Пи-и-Маргаль был одним из основателей испанской демократической партии в 1840-х годах, а к 1854 году он стал убежденным федералистом-республиканцем: он хотел, чтобы вся Испания состояла из полунезависимых, какой он видел и Каталонию, стран. Высланный в 1866 году в Париж за политическую агитацию (неискоренимая привычка испанских властей — отправлять радикально настроенных людей туда, где они становились еще более радикальными), Пи попал под влияние учеников Пьера-Жозефа Прудона и к моменту возвращения в Каталонию в 1869 году успел добавить к своему федерализму чуточку анархизма. В 1873 году Пи-и-Мар-галь стал президентом Первой испанской республики. Его правительство — регионалистское и лейбористское — потерпело крах через два месяца, не успев провести никаких административных реформ, даже в Каталонии.
Что до каталонистских взглядов, невезучий Пи-и-Мар-галь нашел естественного союзника в более молодом Валенти Альмирале. Однако они все-таки были очень разными. Альмираль был настроен более умеренно. Он видел ключ к успеху каталонистов в среднем классе, так как именно тот обладал наибольшим влиянием и властью в Барселоне и крупных городах. Он наблюдал, как в 1873 году республиканско-федералистское движение в остальной Испании выродилось в провинциальные дрязги. С буржуазией каталонизм, возможно, не достигнет торжества социальной справедливости, но без нее не достигнет вообще ничего. Никакой достаточно представительной каталонистской партии не может появиться, пока под крылом каталонизма не сплотятся средний класс и крестьяне. Так что первая ступень — использовать возмущение и недовольство налогоплательщиков, надежного социального слоя.
В 1879 году в Барселоне начала издаваться газета на каталонском языке «El Diari Catalá». (Ничто так не чуждо современной журналистике, игре, в которой только крупные акулы владеют еженедельными изданиями, как та относительная легкость, с которой далеко не миллионеры могли выпускать газету сто лет назад; разумеется, у Альмираля денег было немного.) Эта газета была голосом каталонизма; а его «рукой» должен был стать Сен-тро Катала (Каталонский центр), организации которого Альмираль способствовал в 1882 году. Центр стремился объять все оттенки каталонизма, и левые, и правые взгляды, так как мечтой Альмираля было выковать единую сплоченную партию. Центр также являлся силой, действовавшей в промежутке между двумя каталонистскими конгрессами: первый состоялся в Барселоне в 1880 году и наметил организационную структуру каталонистского движения; второй был проведен в 1883 году и утвердил генеральную платформу, которую, записанную в «Memorial dels Greuges» («Меморандуме жалоб»), подали королю два года спустя.
Да, это Каталония, — писал Альмираль в «Эль Диари» в 1881 году, — с ее практичностью, любовью к труду, здравомыслием, со всем, что сделало ее «сберегательным банком Испании»… Благосостояние Каталонии, безусловно, ничтожно в абсолютном выражении, но необычайно велико в относительном. Сравните наш средний класс со средним классом в других странах — и вы увидите, что наши тратят меньше всех. И какова же награда за подобную бережливость? Быть немилосердно обираемыми Мадридом. Мы умеем делать деньги, а эти в Мадриде знают какой-то фокус — умеют заставить наши деньги выпрыгивать
Подобные вложения были невозможны без собственного правительства. Составленный Альмиралем «Меморандум жалоб», поданный Альфонсо XII, не содержал столь резких формулировок, но суть была именно такова. Вопрос каталонской автономии рассматривался в этом документе с позиций выгоды не только для Каталонии, но и для Испании в целом. «У нас, Ваше Величество, нет цели ослабить наше славное испанское отечество, и еще менее мы склонны нападать на него; наоборот, мы хотели бы поддержать его и укрепить; но мы уверены, что душить и разрушать жизнь провинции, чтобы улучшить положение центра, — неправильно». В общем, что плохо для регионов, в частности для Каталонии, плохо и для Испании в целом. Но самым лучшим для Каталонии признавалось то, что Альмираль называл «партикуляризмом», — то есть сепаратизм, региональная монархия под бдительным оком короля, в которой будут чтить каталанский язык, местные законы и обычаи и "создавать благоприятные условия каталонской промышленности. А промышленности — текстильной и всякой, так или иначе связанной с хлопком, — угрожали торговые соглашения Мадрида с Францией и «проект modus vivendi с Англией», иначе говоря, снижение тарифов на конкурирующие иностранные товары. «Как может наша промышленность, которой постоянно чинят препятствия, конкурировать с растущей индустриальной мощью Англии? Видит Бог, наша трудолюбивая нация может возродиться только в условиях сепаратизма», — утверждал Альмираль.
В этом заявлении, безусловно, содержался мощный эмоциональный заряд. Все, кому было знакомо положение в испанской промышленности в 1880-х годах, понимали, как много ценного продано за границу с тех пор, как в 1868 году к власти в Мадриде пришли сторонники свободной торговли. Только треть железной руды с баскских шахт в Бискайе выплавлялась в Испании; остальное отправляли в Англию. Открытые в Рио Тинто медные прииски, крупнейший источник в Европе, полностью находились под британским контролем и охранялись шотландской гвардией в белых куртках и пробковых шлемах. С экономической точки зрения Испания, по сути дела, оставалась колонией. Вся, кроме Каталонии. А каталонская экономика пребывала во тьме.
К сожалению, «Меморандума» никто не услышал. Альфонсо XII, популярный во многих областях Испании (он провел, например, национальную подписку в помощь жертвам землетрясения в Гранаде и Альмерии в 1884 году), не очень заинтересовался жалобами каталонских промышленников. Кроме того, он страдал тяжелой болезнью органов дыхания и в конце 1885 года скончался от нее в возрасте двадцати восьми лет, оставив трон Испании своему еще не родившемуся сыну Альфонсо XIII, таким образом обеспечив стране продолжительное регентство королевы Марии Кристины Габсбург-Лорены. А на ее благосклонность каталонцам особенно надеяться не приходилось.
В Каталонском центре предпочтение отдавалось интересам буржуазии; федералистов оттеснили, главной заботой каталонизма стал торговый протекционизм, а потом Центр и вовсе раскололся. В 1887 году его консервативное крыло стало существовать самостоятельно и сформировало Регионалистскую лигу. Среди ее вождей были юристы-политики Нарсис Вердагер, Энрик Прат де ла Риба-и-Сарра, Луис Дуран-и-Вен-тоса и архитектор Хосеп Пуиг-и-Кадафалк. Но главных идеологов и пропагандистов консервативного каталонизма было двое: журналист Жоан Мане-и-Фла-кер (1823–1901), заклятый враг как карлизма, так и федерализма, который издавал широко читаемую городскую глазету «El Diario de Barcelona» в течение тридцати пяти лет, и священнослужитель, принадлежавший к правому крылу, Хосеп Торрас-и-Багес (1846–1916).
Мане-и-Флакер был голосом барселонского среднего класса. Он разделял и в значительной степени формировал взгляды его представителей. Ведь буржуазный каталонизм, по крайней мере, до формирования Регионалистской лиги в 1901 году, не имел идеологии. Ее заменяли отдельные идеи и отклики на внешние раздражители. Разумеется, Мане-и-Флакер видел Каталонию отдельной страной и истово верил в ее существенные отличия от других стран: язык, особенности законодательства, деловой жизни, — словом, во все, благодаря чему она стоит особняком от Испании. Зато не верил в централизованное государство, которое сменило автократию Бурбонов, и в военные перевороты. Он опасался мадридских либеральных идей. Они дорого обошлись Барселоне, обернулись мятежами и поджогами. Он был уверен, что мадридские политики продажны, а вот каталонские могут быть честными. Так, по крайней мере, говорилось в передовых статьях «Эль Диарио». И если кто-нибудь в Мадриде осмеливался напасть на священную Каталонию, на ее невыразимую, мистическую, высшего порядка непохожесть — как это сделал поэт и политик Нуньес дель Арсе в своей вызвавшей озлобление речи в 1886 году, — «Эль Диарио» тут же начинал метать громы и молнии, потому что его редактор полагал, что границы между Каталонией и остальной Испанией — нечто большее, чем искусственно установленные рубежи. Эти границы — не «каприз короля илии завоевателя, они установлены самой природой, или, вернее, Провидением, которое противится всем попыткам людей их убрать».