«Общая теория» Серда была образцом оптимизма, свидетельством того волнения, с которым либеральная интеллигенция Барселоны и прогрессивные круги в Мадриде воспринимали приближение эпохи пара, газа и электричества. Под знаком новых технологий можно преодолеть человеческое страдание, и все консервативные инстинкты будут разоблачены как иррациональные рефлексы исторически обреченной системы. Приходит новая жизнь, возвещал Серда; жить в 1860 году значит принадлежать к «новому поколению, располагающему новыми средствами и ресурсами, могучему, неодолимому, несравнимому ни с каким другим из предыдущих поколений. Мы живем по-иному, по-новому, и старые города — теперь не более чем препятствие».

В апреле 1859 года городские власти Барселоны устроили конкурс на новый план города. Одним из участников был муниципальный архитектор Антони Ровира-и-Триас. Его проект шел под консервативным девизом «Над планом города больше работает время, чем архитектор». В нем было много уступок Старому городу. Согласно этому плану ось Рамблас должна заканчиваться новой парадной площадью под названием Форум Изабеллы II. От площади должны расходиться несколько улиц, разделяющих Новый город на пять клиньев, а внешними границами должны служить канал и железная дорога. Все это выглядело как веер, и расходящиеся лучи, безусловно, напоминали османовскую площадь Звезды в Париже. Центральной улице предстояло продолжить уже существовавший Пассейч де Грасиа. Такая схема привлекала внимание к Старому городу, к сердцу Барселоны, к началу начал.

Серда также представил свой план. Он не делал никаких уступок старому. Его план был абсолютно абстрактен, у него и мысли не возникало о том, как Старый город будет соотноситься с Новым — сеть новых кварталов, их «трясина» просто затянет. Если вообще в данном случае можно говорить о каком-то фокусе, то фокус был смещен в сторону от Старого города. Он располагался на пересечении трех больших улиц, разрезающих сегодня Эйшампле: Гран Виа, Диагональ и Меридиана. Они сходятся на площади Глорис Каталанес (Каталонской славы), в месте, которому никто, несмотря на его звучное название, не придает никакого символического значения. План Серда позволяет предположить, что наш инженер как раз значение ему придавал. Возможно, он хотел, чтобы здесь был новый центр, но ничего такого не получилось. (Сегодня Ажунтамент планирует превратить этот район в театральный и культурный центр города.) В сущности, Серда задумывал свою сеть без опоры на какой-то определенный центр и какие-либо уступки долгой истории города. Ничего более чуждого духу каталонского Возрождения, сосредоточенного на Средних веках как на источнике современной культурной целостности, никогда не представлялось на суд комиссии.

Итак, два проекта: иерархическое устройство городского пространства, предложенное Ровирой, против недифференцированной, однородной массы кварталов, разработанных Серда. В 1859 году Ажунтамент выбрал Ровиру. А потом случилась совершенно удивительная вещь: восемь месяцев спустя пришло указание из Мадрида, которое все изменило. В Мадриде предпочли проект Серда.

Это вызвало большое озлобление и поток памфлетов. Мадридский централизм опять вставляет палки в колеса Каталонии. Сказать по правде, до сих пор никто толком не знает, почему Мадрид решил поручить Барселону Ильдефонсу Серда. Тот был не кастильцем, а каталонцем, как и Ровира, так что в этом смысле не обладал для Мадрида никакими преимуществами. Он учился, жил и работал в Барселоне, но, кажется, знал, за какие ниточки дергать в бюрократических кругах столицы. Возможно, правильное предположение высказали Жауме Фабр и Хосеп Уэртас в статье «Барселона: градостроительство»: «Либо это обыкновенный произвол, либо, что наиболее вероятно, Серда, будучи инженером, в отличие от архитектора Ровиры, имел друзей среди инженеров, близких к правительственным кругам в Мадриде, и они образовали очень влиятельную "прогрессивную" группу давления, а Серда сумел этим воспользоваться». Мадридским либералам план Серда с его равноправием всех участков пространства должен был показаться более прогрессивным, чем план Ровиры. Для каталонских консерваторов, стоявших на позициях Возрождения и пользовавшихся влиянием в Ажунтамент, и особенно для инвесторов, чей капитал должен был обеспечить проект кнрпичом и строительным раствором, это было вовсе не достоинство. Они бы предпочли что-нибудь более похожее на Османа, с четкой иерархией, парадной разграфленностью и точками слияния. Хосеп Пла раздраженно сформулировал их взгляды в «Сеньоре из Барселоны»:

Я часто думаю о расширении Барселоны, об Эйшампле, и все время удивляюсь: я имею в виду монотонность, отсутствие всякого изящества, даже намека на то, что жизнь может быть приятной. Возможно, ни одна другая столица мира не могла бы предложить архитекторам больше земли, да еще в таком красивом месте, на склоне холма, спускающегося к морю, такое великолепное пространство для работа: и отдыха — и не получила бы столь жалких результатов… Великое Распространение Барселоны — это бедствие гигантских масштабов.

Архитектор поколения после Серда, Хосеп Пуиг-и-Ка-дафалк пренебрежительно относился к плану Эйшампле. Серда, funest autor (архитектор-губитель), не оставил места для разнообразия. «Те, кто защищает его план, — писал Пуиг, — очень странно понимают градостроительство. Они, например, верят, что идеальный город — тот, в котором все жители думают, что живут в одинаковых условиях. Отсюда эта мания: чтобы все улицы были одинаковой длины и все прямые; это отвращение к площадям, которые могут нарушить священную монотонность целого». По его мнению, территорию Эйшампле положили в прокрустово ложе абстрактного равенства, «не удосужившись даже бросить взгляд на реальность, которая гораздо сложнее».

План Серда вполне отвечал историческому моменту. Он хотел обустроить город так, как провинциалы хотят обустроить правительство — не обращая внимания на природу человеческую, в соответствии с выведенной заранее формулой, основываясь на фиктивной истории, не учитывающей конкретных фактов, используя простые доводы для решения сложных вопросов.

В 1900 и 1901 годах Пуиг-и-Кадафалк яростно выступил против Серда в серии статей в газете «La Veu de Catalunya». «Его клеточный город, — писал Кадафалк, — один из величайших кошмаров в мире; ничто не сравнится с ним, кроме, разве что, районов в самых вульгарных городах Южной Америки». Регулярность кварталов наводит на мысль о резервациях для рабов. Без перепадов уровня и высоких точек, Эйшампле напоминает «монотонностью американский город где-нибудь в пампасах… предназначенный для дикого племени, которому только и надо, чтобы было где есть, пить и спать». И далее в том же духе. Все, что потом скажут против наследников Эйшампле — ville radieuse Ле Корбюзье и Бразилиа Оскара Нимейера, — уже сказали, с гораздо меньшими основаниями, о самом Эйшампле. Критики сходились в одном: главной ошибкой было доверить планирование города социалисту.

Разумеется, не все так думали. Однако надо учитывать, что Эйшампле в том виде, в каком он существует сейчас и каким стал к 1890-м годам — за исключением общей концепции, — совсем не то, что планировал Ильдефонс Серда.

Он спланировал 550 кварталов, покрывающих поверхность площадью почти девять квадратных километров. Но эта сетка была абстрактной; она не имела никакой привязки к местности. Ее можно было продолжать бесконечно — блочный город. В социальном плане каждый район из четырехсот блоков (двадцать квадратных километров) имел собственную больницу, большой парк и так далее. Каждый из этих районов далее делился на четыре части, и каждая часть имела свои вспомогательные службы — например, рынок. И каждая из этих четырех частей будет далее дробиться на четыре barris (квартала), каждый из двадцати пяти домов (пять на пять), с собственными школами и дошкольными учреждениями. Только треть каждого блока (пять тысяч квадратных метров) должны были занимать здания, а коридоры открытого пространства между домами отводились под сады, засаженные платанами. Некоторые блоки планировались как совершенно свободные от зданий — здесь инженеру виделись небольшие парки. В каждом блоке предусматривалось, по крайней мере, сто деревьев, некоторые — вдоль тротуаров, другие — внутри блока.

Площадь каждого блока — 113,3 квадратных метра, а ширина улиц между блоками — 20 метров. Так что ширина трех блоков плюс три ширины улиц равнялась как раз 400 метрам. Но при этом углы каждого блока должны были иметь скос сорок пять градусов, и таким образом образовывались маленькие, ориентированные по диагонали открытые площади. Это была счастливая находка — она оставляла пространство для разворота транспорту, например трамваям с паровой тягой, новейшему из новшеств, и давала место для погрузки и разгрузки товаров. Эти xamfrans Серда и по сей день спасительны в современном, запруженном машинами городе. Они дают возможность загнанному сумасшедшим уличным движением водителю осмотреться и делают Эйшампле просторнее и светлее.

И то и другое весьма существенно, потому что все задуманное Серда претерпело за более чем столетие значительные изменения из-за жадности застройщиков и землевладельцев. Видя напоминающие крепости блоки Эйшампле, никто не догадается, что Серда планировал их открытыми. Многие деревья, запланированные Серда, до сих пор растут по краям блоков, но те, что были внутри, вместе с самими садами совершенно исчезли. Сначала Ажунтамент разрешил застройщикам углубить блоки, сузив сады. Потом стало обычным, не обращая внимания на насаждения, занимать все пространство внутри блока какими-нибудь одноэтажными постройками под склады и офисы. Следующий застройщик закрывал оба конца блока многоэтажными домами такой же высоты, как уже существовавшие. А затем, когда блок был на 80-100 процентов «утилизирован», начиналась битва за высоту. Изначально высота всех зданий в Эйшампле ограничивалась 65 футами, но эта цифра ползла вверх настолько быстро, насколько удавалось домовладельцам, уверенным, что вовремя сказанное нужному человеку слово или вовремя вложенный в нужную руку конверт всегда уладят дела с Ажунтамент. В годы франкизма многие здания в Эйшампле украсили чердаки, так что сегодня Эйшампле гораздо гуще, выше и хаотичнее и в общем гораздо больше подавляет, чем мог себе представить Ильдефонс Серда. Он планировал стандартный блок площадью 710 000 квадратных футов застроенной поверхности. В следующем столетии застройщикам удалось увеличить площадь во многих случаях до трех миллионов квадратных футов на блок — несчастье для города и пародия на первоначальный план.

Ж. Гаспар. Снимок Эйшампле с воздуха, 1925 г.

Возможно, единственной модификацией плана Серда, которая улучшила, а не ухудшила качество жизни в Эйшампле, и то лишь для очень немногих, было строительство passatges, «частных» улиц. Некоторые из домов коттеджного типа, построенных на этих улицах, совершенно очаровательны — со ступеньками, вымощенными синей плиткой, пальмами, апельсиновыми деревьями в садиках. Такие улицы врезаются в некоторые блоки, образуя маленькие оазисы в унылой сети: Пассатж Перманьер — самый красивый, Пассатж Мендес Вико рядом с Грасией, Пассатж Бокабелла и Пассатж де Пажес рядом с Пласа де Тетуан и еще полдюжины других. Эти улицы — единственные участки Эйшампле, которые сохраняют задуманное Серда соотношение пустого пространства и застроенной земли, то, которому, как он полагал, будут радоваться жители Барселоны. Эти дома сегодня стоят целое состояние.

И все-таки, благодаря своей архитектуре, Эйшампле — один из самых интересных городских районов в Европе. Если брать просто план, то не найти ничего более живописного, чем эти изгибы, искривленные аллеи, внезапно открывающиеся виды на Готический квартал. Наш романтический инстинкт соглашается с Уильямом Блейком: «Усовершенствования делают дороги прямыми, но гений ходит непрямыми дорогами». Но можно ли судить о городе только с точки зрения живописности? Эйшампле незаменим, хоть и является изуродованным свидетельством социальной озабоченности архитектора-визионера. Возобладай идеи Серда, Эйшампле было бы гораздо более приемлемым местом. Но не будь структура плана такой крепкой, только содрогаешься при мысли, какой ужасной неразберихой был бы сейчас Новый город. Все неправильное с ним случилось благодаря бесконтрольной жадности застройщиков. И, несмотря на монотонность Эйшампле, нигде больше не найти таких смелых и стильных примеров настоящего каталонского модернизма. Кажется, они всегда были здесь, на этом месте, и еще Серда их спланировал. Это не так. Эйшампле оставался недостроенным, пока большинство архитекторов, чьи имена связывают с ним, не закончили архитектурную школу.

4 октября 1860 года Изабелла 11 заложила первый камень Эйшампле, и долгое заполнение абстрактной сетки реальными зданиями началось. Первыми были постройки на пересечении Каррерч Консель де Сент и Рожер де Льуриа (1863–1864) на средства инвестора по имени Хосеп Серда (однофамилец), декорированные в стиле сграффито итальянским художником Бельтрамини. Три из них были разрушены или безнадежно изуродованы в годы правления Франко, а единственное сохранившееся находится на углу Консель де Сент, 340 и Рожер де Льуриа, 49.

Можно предположить, что темпы строительства нарастали с поистине османовской скоростью все 1860-е годы, но это было не так. Строительство велось медленно, беспорядочно и почти полностью на деньги, нажитые спекулятивным путем. Так что на архитектурную ценность особого внимания не обращали. Домовладельцы и строители демонстрировали полное безразличие к плану Серда. В этот период не было построено ни одного интересного здания. К 1870 году единственное, что оставалось великого в Эйшампле, — названия улиц.

Каррер Рожер де Луриа, 47, одно из первых зданий Эйшампле, проект Бельтрамини, 1864 г.

Выбор названий был доверен в 1863 году одной из литературных звезд возрожденных «цветочных игр», поэту Виктору Балагеру. Какому еще поэту выпадет шанс назвать все улицы нового города, тем самым привязав градостроительный план к мифу? Ни один не удостоился прежде такой чести. И Балагер отнесся к поставленной задаче с истинным рвением. Его названия улиц — это целый дворец памяти, мнемонические упражнения для вспоминания возрожденческой версии каталонской славы — очень подготовленной и «вдохновляющей» версии, не нуждающейся ни в каких дополнениях. Там не фигурировал ни одни кастилец, ни одно некаталонское событие. (Восемьдесят лет спустя, когда победившие фалангисты велели переименовать некоторые 1<рупные улицы после гражданской войны, новые названия не прижились. Ни у одного «настоящего» каталонца язык не повернулся бы выговорить «Проспект генералиссимуса Франсиско Франко» — эта улица называлась Диагональ, и если какой-нибудь турист по незнанию называл ее как-то иначе, таксист награждал его гневным взглядом.)