Глава 5

На ярмарку

«Славная революция» сентября 1868 года, которая избавила страну от монархии Бурбонов на короткие шесть лет, делит историю Испании на старую и новую. Эта была большая победа армии. И одно это отличает данную революцию от других европейских революций. Мы привыкли считать армию орудием реакции. Не так вышло в Испании, где на протяжении XIX столетия и особенно в период правления Изабеллы Il у политиков было принято призывать на помощь генералов. Причину этого вкратце сформулировал историк Реймонд Карр: «Там, где гражданское общество развито слабо… армия обладает не только монополией на физическую силу, но и выполняет дисциплинирующую роль и хранит espri de corps (честь мундира), которой ни одна другая группа не может похвастаться… таким образом, пронун-сиамьенто в качестве механизма политических перемен заменил выборы».

Пронунсиамьенто — присяга армии на верность определенной политической группировке. Со времен разгрома Наполеона всякий прогрессивный режим в Испании устанавливался военным путем, а не голосованием. В 1854 году генерал Хоакин Эспартеро Бальдомеро присягнул Изабелле 11. В 1856 году генерал Леопольдо О"Доннел подобным же образом вернул власть в парламенте умеренным и консерваторам. В 1868 году еще один военный поддержал умеренных либералов, которые до того чувствовали себя отлученными от власти из-за консервативных симпатий Изабеллы 11. Это был каталонец Жоан Прим-и-Пратс (1814–1870). К Приму присоединился генерал Франсиско Серрано, кастилец, пожалуй, более «правый». Союз этих двух генералов и их политических сторонников известен как Сентябрьская коалиция. В результате бескровного путча правительство Изабеллы 11 пало, сама королева была отправлена во Францию, где на следующие шесть лет ей предоставил убежище Наполеон 111. За это время оказалось, что «славная революция» — и не революция вовсе.

Тем не менее она дала новую конституцию, написанную в 1869 году и предоставившую испанцам «всеобщее» избирательное право. Разумеется, всеобщим оно не было, поскольку предоставлялось только мужчинам старше двадцати одного года. И все-таки это был большой шаг на пути к демократии. Конституция 1869 года была по сути своей консервативной. Республиканцев особенно разъярили статьи двадцать первая, которая подтверждала католицизм как государственную религию, и тридцать третья, которая восстанавливала монархию как форму правления. Религиозный вопрос вызвал потоки речей с обеих сторон. Особенно активно выступал молодой республиканец Хосе Эчегарай (будущий лауреат Нобелевской премии по литературе). Он предложил коллегам-депутатам задуматься о том, что лежит под улицей Калье Карранса в Мадриде, там, где раньше устраивались аутодафе. «Слои пепла, размоченные в человеческом жире, на них слой обожженных костей, на них — слой песка, чтобы прикрыть, потом новый слой пепла, еще один слой костей и снова песок, и так растет эта ужасная свалка». Но консерваторы и умеренные отнюдь не устрашились; перед ними стояла проблема — найти монарха, и здесь принципиально важным было мнение Прима.

Генерал Прим, будучи каталонцем, пользовался популярностью в Барселоне. К тому же он сделал несколько правильных шагов. В 1843 году возглавил восстание в Реусе против либерального генерала Эспартеро, презираемого прогрессивными и умеренными за бомбардировку Барселоны с Монтжуика во время хамансии. После падения Эспартеро, имея поддержку либерально-умеренных, Прим был назначен губернатором Барселоны. Exa/tats и ополчение отказались сдать оружие, и на сей раз Прим накормил город пулями, чем заслужил горячее одобрение деловых людей. После этого Прим вернулся на иностранную службу в Пуэрто Рико, потом на Крымскую войну, а в 1860 году во главе пятисот каталонских добровольцев сражался с арабами из испанского Марокко в Тетуане. В действительности эта «знаменитая победа» ничего не решила, но пробудила воспоминания о a/mogavers, каталонских бойцах прошлого, и укрепила имперские настроения каталонской буржуазии, причем настолько, что Барселона заказала огромное полотно с изображением этой битвы художнику Мариа Фортуни.

В 1862 году Прим повел франко-англо-испанскую экспедицию в Мехико, а потом порадовал испанских республиканцев, выступив против решения французов вернуть низложенного императора Максимилиана на трон. Но для Испании он хотел конституционной монархии — при условии, что королевой не будет Изабелла 11. Отчаянно искали кандидата. Страх, что королем Испании может стать Гоген-цоллерн, стал поводом для франко-прусской войны 18701871 годов. Кандидатом Прима был Амадео, герцог Савойский. Хотя Прим был убит в Мадриде в 1870 году, Амадео посадили на трон. Он не смог удержать власть и скоро отрекся. В 1873 году была провозглашена Первая испанская республика, во главе с каталонским социалистом Франсес-ком Пи-и-Маргалем, но ей не была суждена долгая жизнь.

Испания теперь технически являлась федеральной республикой, ее политики были неспособны к управлению. С 1870 года наступил большой подъем в организованном рабочем движении. Первый Конгресс испанских рабочих, проведенный в Барселоне в 1870 году под эгидой Коминтерна, отказался сотрудничать с более умеренными федералистами, так как рабочие верили в свою миссию победить в международной классовой борьбе и совершенно не интересовались политикой государства. Так что согласие, которое пыталась продемонстрировать в 1873 году Первая республика, существовало только на бумаге. Оно нарушалось разнообразными восстаниями, от правых мятежей до выступлений коммунистов, от Картахены на юге до баскских территорий в Пиренеях. Это было плохо еще и потому, что вдохновляло затаившихся ультраконсерваторов-карлистов, которые, потерпев неудачу в попытке посадить претендентов из Бурбонов на трон в двух предшествующих гражданских войнах (1833–1840 и 1846–1849), теперь жгли деревни и убивали демократов во имя очередного бурбонского претендента, Карлоса Мариа.

Карлисты, жаловался один из либералов, «чувствовали себя как рыба в воде» среди консервативно настроенных крестьян Каталонии. В Третью карлистскую войну они получили больше поддержки, чем когда-либо, так как Испания стала более «современной», и город все больше отчуждался от деревни. В сельской Каталонии карлизм был тем руслом, куда устремлялся поток разочарования Первой республикой и сопутствовавшими ей экономическими переменами. Веками каталонские крестьяне демонстрировали почти безграничную способность упрямо сопротивляться любому, будь то каталонец или нет, кто покусится на их скромное благополучие и уклад, а после 1874 года они чувствовали угрозу со стороны Антонио Кановаса дель Кастильо (1828–1897), консерватора и составителя новой конституции Первой республики. Так их предки когда-то чувствовали угрозу со стороны графа Оливареса. Церковники все еще таили обиду за desamortafao, распродажу церковных земель. «Кто, — кричали они с трибуны, — купил землю? Никто из здешних ее не покупал. Городские! Люди, которых интересует только собственная выгода, которым наплевать на наши обычаи. Эти “конституционалы” вырвут землю у нас из-под ног, они бросят нас всех в городской ад». Карлисты же позиционировали себя единственными гарантами всего старого, доброго, доиндустриального. Они неустанно трубили, что Бурбон на троне вернет Каталонии свободу от подавляющего либерального центра. Надо объединить Каталонию с остальными субъектами прежней конфедерации — королевствами Арагон, Майорка, Валенсия — под властью кастильской короны, и принципат «вновь обретет прежнее лицо», — утверждал Франсеск Савальс-и-Массот, барон Видра, маркиз Альпенский, ветеран последней карлистской войны и верховный главнокомандующий карлистскими силами в 1870-х годах. Согласно его программе, государственной религией мог быть только католицизм. «Все жители — солдаты своей страны, и когда она в опасности, каждый должен взять в руки оружие, будь то против иностранных захватчиков или при возникновении внутренней угрозы нашим правам и привилегиям».

В партизанских схватках с карлистами правительству приходилось рассчитывать на генералов, которые, как правило, бьли настроены антиреспубликански. Такие полководцы, как Павиа и Мартинес Кампос, быстро разделывались с восстаниями левых, но вовсе не рвались крушить карлистов, которые к тому же были лучше организованы и с которыми было гораздо труднее справиться. Чтобы покончить с ними, потребовалось четыре года — с 1872 по 1876-й. В какой-то момент у карлистов имелись 9000 человек против всего лишь 7350 правительственных солдат, из которых 2400 были расквартированы в Барселоне. Генералы взяли за правило сначала расправляться с республиканскими восстаниями, а уже потом, на досуге, думать о карлистах. В начале 1874 года генерал Павиа, сытый по горло радикалами, вошел с отрядом вооруженных солдат в мадридский парламент и объявил себя диктатором.

Этот переворот был первым из множества такого рода независимых военных акций, вплоть до Франко: вместо того чтобы действовать как военная сила определенной политической партии, Павиа выступил с собственной концепцией. Новое правительство, возглавляемое сторонником Изабеллы генералом Серрано, оказалось нестабильным, ненавистным прогрессивным силам, но достаточно консервативным, чтобы удовлетворить консерваторов. Оно рассчитывало, что умный политик, умеренный Антонио Кановас дель Кастильо, найдет выход из сложившейся ситуации. Кановас решил вернуть конституционную монархию с Альфонсо XII, сыном Изабеллы, на троне. Пока он собирался осуществить задуманное, Альфонсо XII поддержал генерал Мартинес Кампос, что и решило дело. В 1874 году молодой король, кадет школы Сандхерст, у которого еще молоко на губах не обсохло, сел на трон. Реставрация Бурбонов оказалась свершившимся фактом. Это было, как написал историк Альберт Бальсельс, «не что иное, как второй, корректирующий акт псевдореволюции 1868 года».

В первые десять лет реставрации каталонизм, который до сих пор был в основном литературным течением, стал движением поэтическим. Вообще-то нельзя говорить о каталонизме как об организованном движении с единой программой. В самом широком смысле каталонизм конца XIX века может быть определен как политическая доктрина, которая стремилась утвердить индивидуальность Каталонии — в языке, законодательстве, истории, культуре — и обособить провинцию от остальной Испании. Но в рамках такой боль-шой и довольно туманной задачи существовали, иногда параллельно, а иногда пересекаясь, по крайней мере, четыре главных линии.