«Путешествие в Икарию» построено как серия диалогов английского аристократа (написанного с Оуэна) с молодым ссыльным художником (сам автор). Они вместе мечтают об идеальном обществе, Икарии, государстве, где единственным королем является закон. Так как закон — продукт философии, он не может быть изменен непосредственно у избирательной урны. Все в Икарии, от жилищного вопроса до книгоиздательства, находится под контролем государства: «Естественно, республика… будет печатать только то, что считает нужным для поддержания социальной гармонии в Икарии». Ничего раздражающего, ни следа избранности, элитарности, этого побочного продукта духа соперничества, не будет позволено. Кротко, но твердо. Любой цветок, который вырос выше остальных, будет срезан. Таков был ХХ век, увиденный глазами идеалиста из библиотеки Британского музея. Мысли Кабе предшествовали марксистскому закону о полной гегемонии государства. Его проект аппарата власти: собрание двух тысяч депутатов, а также исполнительная власть, представленная президентом и пятнадцатью министрами, напоминает политическую схему Сталина и его наследников. Представления Кабе об интеллектуальной жизни в Икарии не слишком далеки от принципов «политкорректности» в американских университетских кампусах 1990-х годов.
Идеи Кабе были мало кому известны во Франции, но в Барселоне они упали на подготовленную почву. Его читали прогрессивные либералы, exa/tats 1830-х и 1840-х годов. Провал хамансии заставил некоторых из этих радикалов вернуться к идеалам мирного республиканства, к утопическим фантазиям, к Икарии. Самый известный ученик Кабе в Каталонии конца 1840-х и в 1850-х годах, Нарсис Монтури-оль-и-Эстарриоль, был весьма интересной и привлекательной фигурой: социалист, издатель, изобретатель, пионер подводных изыскании.
Монтуриоль (1819–1885) родился в Фигейрасе. Он был вторым сыном в семье мастерового-бондаря. Его отец делал бочки для вина. Кто знает, возможно, это косвенно способствовало возникновению у сына желания делать непроницаемые для соленой воды резервуары. Монтуриоль учился в университете Серверы, а степень бакалавра права получил в Барселоне. В 1843 году, в двадцать четыре года, он стал сотрудником «Эль Републикано» и принял участие в хамансии. Но уже тогда, по сути дела, он был пацифистом. С тех пор он поддерживал тесную связь с другими последователями Кабе в Барселоне. В 1847 году Монтуриоль и еще несколько прогрессивных деятелей — писателей, печатников, врачей и молодой музыкант по имени Хосеп Ансельм Клаве, который позже станет знаменем каталонского музыкального возрождения, — образовали в Барселоне «икарийскую группу» и начали издавать еженедельный листок под девизом «Едем в Икарию!». В их гимне были такие слова:
У них было 340 подписчиков, что нимало не обескуражило издателей, грезивших о Новом Иерусалиме. В передовой статье было написано: «Начало эры всеобщего благоденствия совпадает с основанием Икарии 20 января 1848 года. С этого мгновения началось возрождение мира».
В тот самый день Этьен Кабе уехал в Америку. Наконец-то он собрался воплотить свои мечты в жизнь. Он начнет с «чистого листа» — с Нового Света, где и родится Икария. Монтуриоль оптимистично надеялся, что наберется двадцать тысяч икарийцев. Набралось шестьдесят девять. Среди них трое каталонцев — молодой врач по имени Жоан Ровира, его жена и их друг. Товарищи Ровиры в Барселоне собрали шестьсот франков, чтобы оплатить билет до Парижа.
Икарийцы сели на американский пароход в Гавре и отправились в Новый Орлеан. Дальше они путешествовали посуху и к началу апреля добрались до намеченного места на Красной реке севернее Шревпорта (участок Кабе купил заранее, не глядя, у кого-то из акул торговли землей). Там и основали Икарию.
Затея провалилась сразу же. Выяснилось, что никого не интересует всеобщее братство. Оно как-то не прививалось на американской территории. Кроме того, почва была — песок и болота. Здесь благоденствовали разве что москиты и гремучие змеи. Ровира, который пустился в путь в широкополой белой шляпе и с двустволкой («Каждую минуту сюрпризы! Думаю, Икария станет центром всякого знания и опыта!» — писал он Монтуриолю), застрелился в Новом Орлеане в 1849 году. Остальные икарийцы двинулись на север, в Науву, Иллинойс, и основали там поселение. От Кабе год не было вестей. Икария разваливалась. Ненавидимый своими учениками, Кабе умер от горя в Иллинойсе в 1856-м.
В Каталонии Икария некоторое время «существовала» — как плод радикального воображения, — питаемая честными грезами Монтуриоля и лживыми сообщениями об успехах поселения. Ее имя унаследовали промышленные трущобы — часть рабочего квартала Сант-Мари Провенсальс в Барселоне. К концу века отцы города, не желая мириться с таким вызывающим социалистические ассоциации названием, переименовали квартал в Побленау (Новый город). Но название, придуманное Кабе, прилипло к одной широкой улице, Авингуда де Икария. Она идет (и это очень символично) от перенаселенного рабочего квартала, снискавшего себе зловещее прозвище «квартал, где все рождаются стариками», огибает зоопарк и упирается в ворота местного кладбища. Олимпийская деревня 1992 года получила абсурдное название «Новая Икария».
Провал Икарии обескровил мечту Монтуриоля о братстве. Однако он продолжал издавать журналы, которые цензура обыкновенно закрывала вскоре после их возникновения. Журнал «Мать семейства» (1846) публиковал статьи, призывающие к равноправию мужчин и женщин. В следующем журнале — «Отец семейства» (1849–1850) — Монтуриоль писал о правах рабочих, защищал тред-юнионизм, публиковал материалы об условиях труда: «Рабочим нужны только хлеб, нравственность и образование». Журнал закрыли, и цензор наложил на издателя штраф в размере 12 500 песет.
К 1850-м годам интересы Монтуриоля переместились в другую область: подводные лодки. Если человечество надеется усовершенствовать себя образованием, то оно должно расширять границы познания, ведь человек социалистического будущего — это, в каком-то смысле, и Прометей. Монтуриоль вовсе не был луддитом. Он отдавал должное машинам. Он был позитивистом. Он верил в совершенствование человека через совершенствование технологий. «Полюса Земли, глубины океанов, верхние слои воздуха — эти три победы должны быть одержаны в ближайшем будущем.
Приблизить эти завоевания — вот задача, которую я себе поставил».
Монтуриоль как-то видел в Кадакесе, как утонул ныряльщик за кораллами, и в 1857 году они с друзьями основали в Фигейрасе общество, целью которого обозначили, по возможности, сделать этот промысел более безопасным. Подводным лодкам предстояло сыграть важную роль. Но основная цель их применения все-таки была научной, а не коммерческой — исследование неизведанного, весьма грубо и поверхностно представляемого себе мира. Этому и посвятил Монтуриоль свою жизнь. Субмарины были космическими кораблями 1860-х годов.
Европейцы мечтали о морских глубинах со времен древних греков. Первое подводное путешествие предпринял бесстрашный голландец по имени Корнелиус Якобзун Дреббель (1572–1633), который, к удивлению двора Стюартов, умудрился пройти около трех миль по Темзе на глубине десяти футов в неком подобии бочонка с веслами. Эксперименты то и дело предпринимались в XVII и XVIII веках. Кульминацией в 1801 году стал «Наутилус» (это название Жюль Верн взял для субмарины капитана Немо), в котором американский изобретатель Роберт Фултон опустился на глубину 160 футов недалеко от Бреста. Лодка имела винт, который приводился в движение вручную.
В России во время Крымской войны немец Вильгельм Бауэр построил подводную лодку с железным корпусом — «Морской дьявол», — также приводимую в движение силой человеческих мускулов и винтом. Она была спущена на воду в Кронштадте в 1856 году и совершила 134 погружения. В одно из погружений Бауэру удалось сделать первый в мире подводный снимок с карбидной вспышкой аппаратом, укрепленным с внутренней стороны иллюминатора. На снимке получились грязь и неясные фрагменты скал.
Но российское адмиралтейство урезало фонды, а Бауэр нигде не смог достать денег. Ни в одной западной стране командование военно-морским флотом между 1800 и 1860 годами не проявило ни малейшего интереса к подводным лодкам и не оказало никакой реальной помощи французским, испанским, немецким и американским изобретателям, обращавшимся к ним со своими проектами. Вообще-то субмарины были опаснее собственным экипажам, чем воображаемому противнику. Они протекали, их затапливало изнутри, они переворачивались, застревали на дне. Но более важная причина невнимания к ним таилась в том, что они символизировали перспективу предательской, невидимой войны, которая казалось недостойной цивилизованных людей, не вязалась с рыцарским духом флота.
Монтуриоль, разумеется, знал о работах Бауэра. Немецкий изобретатель умер нищим, прикованным к постели инвалидом в 1856 году, а на следующий год Монтуриоль начал работать над собственной подводной лодкой, которую окрестил «Ictíneo» (от греческого слова «рыба»). Лодка была небольшой, всего лишь 23 фута в длину — половина «Морского дьявола» Бауэра. Она имела водоизмещение восемь тонн и внутренний объем 260 кубических футов. Имелось тесное помещение для капитана и четырех членов команды: они занимались рычагами, которые вращали горизонтальные и вертикальные винты. У лодки было два каркаса, внутренний цилиндрический и внешний — в форме рыбы. Между ними располагались четыре балластовые цистерны — две передних и две задних, — которые наполняли, чтобы совершить погружение. Смотреть на чудеса подводного мира можно было через иллюминаторы «рыбий глаз» в средней части лодки и на носу. Для постройки этой лодки Монтуриоль организовал открытую подписку. Значительная часть денег поступила от его товарищей-икарийцев. Они собрали весьма значительную сумму — 73 900 ралов, или почти 20 000 песет. (Четыре рала равнялись одной песете; пять песет — одному дуро. Стоимость «Иктинео» исчислялась в ралах, чтобы каталонские рабочие, которые не могли себе позволить внести целую песету, могли хоть как-то способствовать рождению социалистической субмарины.) Лодку построили дляя Монтуриоля на верфях «Нуэво Вулкан-но» в Барселоне под руководством двух инженеров: Жоана Монжо де Понса и Хосепа Миссе. Она обошлась в общей сложности в сто тысяч песет и оставила Монтуриоля в долгах. Возможно, его преданная жена вышивала флаг «Иктинео», который теперь хранится в Морском музее: ветка красного коралла и синие морские волны, а сверху — лучистая золотая звезда. И девиз по-латыни: «Plus intra, plus extra», что означает приблизительно: «Вглубь — значит вперед».
И подводная лодка действовала! Было, конечно, несколько поломок и протечек, вызванных неумелым запуском в июне 1859 года. Но в сентябре того же года «Иктинео» выдержала первые публичные испытания в гавани. За ней плыла целая флотилия прогулочных судов с сотнями людей на борту: депутаты, профессора, ученые, журналисты и просто любопытные. Она величественно прошла некоторое расстояние, заполнила балластовые цистерны, погрузилась, всплыла, снова погрузилась. Погружения были короткими, потому что на борту не было воздуха кроме того, что содержался в маленьком корпусе при нормальном давлении. Но к концу дня стало понятно, что это успех, и Нарсис Монтуриоль сделался местной знаменитостью — его провозгласили чуть ли не каталонским Леонардо да Винчи. Генерал Леопольдо О"Доннел, любовник Изабеллы II («Вы любите монархию, — однажды сказала королева своему министру Нарваэсу, — а О"Доннел любит меня ради меня самой»), также присутствовал при испытаниях. Он обещал Монтуриолю, что королева лично приедет увидеться с ним и посмотреть на субмарину в действии. Изабелла так и не приехала, но за следующие два года Монтуриоль еще пятьдесят раз спускал под воду свое изобретение и потных вращателей винтов. Иногда он приглашал на борт самых храбрых из своих друзей. Один из них, популярный поэт Антони Альтадиль, написал первое в мире стихотворение под водой. Начиналось онр так:
Другой товарищ Монтуриоля, Хосеп де Летаманди, ученый и врач, отозвался первым прозаическим описанием погружения субмарины глазами пассажира: