Как бы там ни было, строители Меркат дель Борн столкнулись со следующими техническими проблемами: покрыть 185 000 квадратных футов черепичной крышей, избавиться от воды, которая скапливалась в дождливые дни, и обеспечить в этой металлической «пещере» достаточное освещение для того, чтобы рынок мог функционировать. Единственным решением была металлическая решетка, и Корне-и-Мас разработал образец для ее серийного выпуска. Все элементы навеса — колонны, фермы, стропила, арки — были изготовлены на предприятии Жоана Гюэля «Макиниста террестре и маритима». Дождевая вода стекала по чугунным колоннам. Архитектор, инженер и заказчик (то есть город) — все хотели, чтобы рынок Борн продемонстрировал промышленное использование двух материалов, в применении которых каталонские ремесленники всегда были особенно искусны: железа и плитки. И это удалось. Крыша, покрывающая огромное пространство, проницаемая столбами света, проникающими сквозь вырезанные в металле окна, выглядит сейчас не менее поэтично, чем сто лет назад. Борн — здание простое. Единственное его украшение — игра света на изразцовой крыше, чей узор гармонирует с колоннами и изгибами. Но этого геометрического и светового фокуса вполне хватает.

Меркат де Сант-Антони был построен позже и выглядит несколько декоративнее. Основное в этой постройке Ровиры — ясность и продуманность плана. Единственный рынок в Эйшампле, построенный на участке, изначально предусмотренном планом Серда, рынок как бы переосмысливает этот участок — квартал, ограниченный улицами Ургель, Тамарит, Борель и Мансо, — ориентируясь более на углы, чем на стороны. В этом есть смысл, так как маленькие площадки, образованные скосами кварталов Серда, создают своеобразные «завихрения» транспортного потока. Это места, где могут парковаться грузовые машины — легче загружать и разгружать с углов, а не по краям. Поэтому Ровира спланировал рынок с двумя высокими, застекленными нефами. Он расположен по диагонали квартала. Ширина нефов равняется ширине скоса квартала. Имелись служебные, товарные входы. Покупатели использовали входы с четырех сторон, прямо с улиц. Над пересечением этой воображаемой буквы Х, имелся восьмиугольный «фонарь» с высокими, изогнутыми окнами в стиле романеск, по пять с каждой стороны, для освещения внутреннего интерьера, напоминающего собор. Рынок занимает ровно столько места, сколько площадки снаружи, образованные благодаря xamfrans Серда. Закрытое пространство повторяет открытое, как негатив — реальное изображение. Это здание можно воспринимать лишь как кристаллизацию городского плана, в который оно вписано. Ни одна другая индустриальная постройка в Барселоне не имеет такой четкой и крепкой связи со своим участком.

Как и Бокериа, этот рынок — важный узел города. Его сдержанные железные декорации — литые завитки на панелях вокруг изящных окон и металлическое кружево, обрамляющее огромные, почти церковные окна над боковыми входами — создают контраст со структурной концепцией нефов и подготавливают переход к бурлящей и гудящей жизни рынка, людскому гомону и гвалту, пестроте товаров на прилавках.

Выдающимися архитекторами периода реставрации были Хосеп Фонтсере и Элиас Рожент-и-Амат. Рожент (18211897) учился в Барселоне, а позже много путешествовал по Европе, посетил Париж, Берлин, Мюнхен. В молодости он питал пристрастие к романтической архитектуре и остался верен себе. Еще будучи студентом, он совершил красивый жест — сжег экземпляр знаменитого, XVI века, учебника Виньолы по классической архитектуре «La Regola degli Cinque Ordini d’Architettura» («Правила пяти архитектурных ордеров»). Не то чтобы Рожент имел что-то против неоклассицизма как такового — например, большое влияние на него оказал Лео фон Кленце (1784–1864), придворный архитектор Людвига 1 Баварского. Двадцать зданий фон Кленце в неоклассической струе создали Мюнхену славу большого придворного города. Рожент также чтил и коллегу Кленце, Фридриха фон Гертнера, чьи работы содержали отчетливые романтические цитаты из готики и стиля романеск. Он изучал (хотя и не встречался лично) работы Виолле-ле-Дюка, великого французского рационалиста, заложившего каноны готической архитектуры через критерии функциональные и структурные, а не живописные. И должно быть, он видел библиотеку Св. Женевьевы постройки Анри Лабруста в Париже (1838–1840), с ее ничем не украшенными колоннами и стропилами — первое использование открытой металлической арматуры в монументальном здании.

Рожент был другом Ильдефонса Серда, и в 1860 году он получил заказ на первое здание в Эйшампле, претендующее на историческую ценность — новый Барселонский университет, который должен был заменить собой старые Estudis Generals в начале Рамблас. Восемь лет потребовалось на проектирование, четыре — на строительство. Из-за прерывистого финансирования здание не было закончено до 1872 года. Это странный, но вполне достойный гибрид. Внешний абрис университета вполне в стиле романеск: широкие плоскости стен с очень скудным декором, тонкие «пояски» и красиво вырезанные, изгибом похожие на брови арки над окнами. Рожент, который совершил много поездок в пиренейские деревни северной Каталонии, решил подражать каталонскому романеск (а не барселонской готике, которая всегда под рукой), потому что видел в нем архетипический стиль, истоки национальной архитектуры. Затем, чтобы отдать дань мусульманскому влиянию на Испанию, Рожент добавил мосарабские и даже византийские элементы во внутреннее убранство. И наконец, вслед за Лабрустом, через сорок лет после него, он решился на еще один спорный жест — оставил неприкрытыми металлические колонны в библиотеке.

Другие архитекторы выбрали иные направления. Когда Хосеп Фонтсере проектировал барселонское водохранилище (1874–1880), огромный резервуар воды на мощных прямоугольных кирпичных контрфорсах, соединенных диафрагмальными арками, он отдал дань простой и величественной призматической архитектуре цистерианских построек. Еще несколько светских зданий XIX века внушают такой же благоговейный трепет, как этот резервуар (в 1988 году тщательно переделанный в место для выставок архитекторами Игнасио Парисио, Луисом Клотетом и Жоаном Сабатером). А вот Жоан Марторель-и-Монтельс (1833–1906) был откровенно привержен готике как единственной, на его взгляд, священной форме строительства в Барселоне. Результатом явились перегруженные украшениями, дешево выглядящие постройки, подобные колледжу немецких братьев-маристов (1882–1885) на углу Пассейч де Сант-Жоан и Каррер Валенсия.

Барселонский университет, 1872 г.

Но Рожент остался верен стилю романеск. Он приобрел репутацию каталонского Виолле-ле-Дюка благодаря реставрации — причудливой, а часто навязчивой — старых церквей в «колыбели Каталонии». Самой знаменитой или, скажем так, известной из его работ была реставрация монастыря Санта-Мария де Риполь. Он говорил, что верит в «патриотическую реконструкцию». От этой фразы кровь стынет в жилах у современного архитектора-реставратора, но она — вполне в духе Возрождения. Вся каталонская культура должна была обрести новую жизнь. Памятники стиля романеск и готики так же нуждались в возрождении, изучении и использовании, как и сам каталанский язык. Практика, призванная пробудить память людей, называлась «экскурсионизмом».

Экскурсионизм — не просто туризм. Туризма в сколько-нибудь организованной форме тогда в Испании не существовало. Экскурсионизм предполагал не просто путешествия, но путешествия с определенной целью. Их совершали, чтобы открыть для себя собственную страну и научиться ее ценить. Это увлечение сводило вместе поэтов, ботаников, архитекторов, антикваров, геологов. Они совершали поездки изучающие, удовлетворяющие научное любопытство к растительному миру, климату, горным породам, экологии, а также позволяющие эстетически оценить старинные здания, народное искусство, фрески, изделия ремесленников. В них отправлялись не для того, чтобы достичь одной или двух намеченных целей. По пути обращали внимание на все, и наградой за наблюдательность становились не только и не столько знания, а скорее, род исторического экстаза, экстатические размышления об утраченном культурном прошлом. В любых развалинах виделась гробница, и самой священной из них был Риполь. Вот что написал молодой художник Сантьяго Русиньоль, посетивший в составе маленькой группы архитектора и историка по имени Пеллисер долину реки Тер летом 1880 года. Смысл с трудом пробивается сквозь лес восклицательных знаков: