Это не означало, что реакция исчезла из Каталонии. Наоборот, либеральные ценности трудно распространялись за пределами Барселоны и вообще едва проникали в глубинку Каталонии, Валенсии или Балеарских островов. Жители сельской местности оставались легитимистами, консерваторами, подозрительно относились к любым новшествам. Там продолжали тлеть претензии «недовольных», и они вспыхнули снова после смерти Фердинанда, когда разразилась Первая карлистская война.
Монарх умер в 1833 году. «Испания — бутылка с пивом, — однажды заметил он, — а я — пробка; пробка выскочит, вся жидкость выплеснется наружу, и бог знает, где я окажусь». Ничего такого не случилось. Вместо этого был краткий период политической нерешительности, когда страной управляла неуверенная рука премьер-министра Фердинанда Сеана Бермудеса. Затем в 1834 году появился королевский статут, смоделированный по образцу хартии демократических уступок Людовика XVIII. А потом, в 1837 году, умеренные и либералы пришли к власти и приняли новую конституцию.
Фердинанд оставил дочь-наследницу, Изабеллу П, чистое, невинное создание. С политической точки зрения она обладала одним недостатком — ей было всего три года. Так что сначала Испанией правили два регента: ее мать, Мария Кристина де Бурбон, и фаворит Марии Кристины, либерально настроенный генерал Хоакин Эспартеро Бальдомеро. Семь лет его регентства (1833–1840) изменили политику Испании. «Мы думали, что коронуем королеву, — писал хитроумный Мариано Хосе де Лара в 1836 году, — а на самом деле начинали революцию».
Либеральную революцию. И это не понравилось брату покойного короля, Карлосу Марии Исидро де Бурбону, который был столь же отъявленным реакционером, как и Фердинанд. Испанией, считал Карлос и его сторонники, не может управлять женщина, не говоря уже о маленькой девочке. Он потребовал себе трон. Вокруг него сплотились сторонники, ультрароялисты всех мастей, от крестьян до аристократов. И в 1833 году разразился столь непримиримый спор о легитимности наследования трона Бурбонов, что страсти кипели во всей Каталонии, Наварре и Стране басков семь лет.
Поддерживаемые и подстрекаемые церковью, карлисты жаждали возвращения к абсолютной мужской монархии под девизом «Religio, rei i furs» — под словом
В Барселоне они находили убежище и приют. В 1832 году Фердинанд заменил презираемого всеми графа Испанского на посту генерал-капитана Каталонии более умеренным (и, прежде всего, клинически здоровым) генералом Мануэлем де Лаудером. Лаудер был каталонцем, он родился в Матаро, сражался за абсолютизм Бурбонов против французов. Но генерал хорошо знал особенности Каталонии, и хотя он не был либералом, его назначение радостно приветствовали на улицах Барселоны. Однако перед Лаудером стояла почти невыполнимая задача: ему предстояло разбить карлистов в стране, набрав либеральную армию, для чего надо было разослать по городу агитаторов. В борьбе с карлистами Лаудер достиг определенного успеха, хотя его армия все же оставалась слишком маленькой (двадцать тысяч рекрутов) и плохо вооруженной, чтобы покончить с ними. Крайне левым он предложил чересчур мало и чересчур поздно. Но с деловыми людьми, крупными и помельче, Лаудер добился выдающихся успехов. Его режим обеспечил стабильность и порядок, без которых бизнес процветать не может. Промышленные предприятия не работают хорошо ни при тирании и деспотизме, ни при беспорядках и анархии. Лаудер замостил дорогу к победе умеренной буржуазии в Барселоне. Но толпа, экстремисты-либералы,
Лето 1835 года ознаменовалось внезапной вспышкой антиклерикализма на улицах Барселоны. Революционная толпа, воспламененная либеральными агитаторами, стала жечь монастыри, и начался кошмар, равного которому не было вплоть до «Трагической недели» 1909 года. Волна поджогов пошла из города Реус, там они начались в отместку за убийство нескольких либералов бандой карлистов. Эта «эпидемия» быстро распространялась по сельской местности. Были разрушены, наряду с другими зданиями, цистерианское аббатство Поблет, бенедиктинский монастырь Сант-Кугат дель Валлес, картузианские монастыри Скала Деи и Монталегре. Пожары бушевали по всей Барселоне, разрушая храмы и религиозные сооружения, среди которых, что особенно трагично, была церковь XIII века и монастырь в Карме — здание, которое по архитектурной значимости соперничало с СантаМария дель Мар. Городской фольклор приписывал ярость толпы разочарованию от неудачного боя быков.
В действительности произошло то, что иногда происходит на футбольных матчах, только примешалась еще и политика. Вечером 26 июля власти устроили бой быков, чтобы отпраздновать день рождения королевы. К тому времени город бурлил от слухов о готовящемся ударе карлистских сил. Толпа, собравшаяся посмотреть на корриду, стала бросать на арену скамьи и всякий мусор. Снесли ограждение. Кто-то нашел веревку и привязал ее к рогам умирающего быка. Животное вытащили с арены и проволокли по улицам, до монастыря капуцинов на Рамблас. К тому времени волнения приняли политический характер: летели камни, ораторы произносили возмущенные речи о предательстве либерализма и подлых происках священников. Напряжение росло. Мотивы поджогов церквей уходят далеко в прошлое, коренятся в ненависти либералов и каталонской бедноты к сторонникам абсолютизма и их покровителям, духовенству. Вряд ли среди поджигателей был хоть один некатолик, но каждый факел, поднесенный к церковным скамьям и деревянным фигурам святых, был еще и выпадом против той презираемой партии, которую взлелеяла церковь. Барселона несколько недель задыхалась в дыму. Ярость толпы переключилась с церквей на промышленные предприятия: 6 августа демонстранты-луддиты, в отместку за безработицу среди неквалифицированных рабочих-текстильщиков, ворвались на завод Бонапланта — первую испанскую паровую фабрику, гордость каталонской промышленности — и сожгли его дотла.
Возможно, церковь смогла бы отстроить разрушенное, но решающий удар был нанесен в 1837 году — принятием законов Мендисабаля. ХуанАльварес Мендисабаль (17901853) был одним из сподвижников Риего по мятежу 1820 года. Когда конституционное «трехлетие» потерпело крах и Фердинанд VII восстановил автократическое правление в 1823 году, Мендисабаль бежал в Англию, где и оставался в течение двенадцати лет, став деловым человеком и твердо поверив в основанные на рыночных ценностях добродетели классического английского либерализма. Он считал, что благодаря торговле в Испании, как в Англии, наступит благоденствие. В 1835 году он вернулся из своей долгой ссылки, и регенты Изабеллы II с радостью назначили его министром финансов. Как ему было оживить застойную экономику Испании и наладить товарооборот? Существовала определенная цель: заповедные поместья знати и земельные владения церкви. Они, вместе с ничьей землей, занимали большую часть территории Испании. Так как они были «заморожены», в стране и речи не шло ни о каком рынке.
Итак, Мендисабаль совершил необычный шаг, столь радикальный, что ни одно современное западное правительство и рассматривать бы его не стало. Он конфисковал собственность католической церкви и продал ее, чтобы иметь государственные деньги — нужно было увеличить численность армии и разбить карлистов. А в более общем смысле требовалось дать буржуазии возможность выкачивать из земли деньги. За долгое пребывание в Англии Мен-‘дисабаль понял, как слаб испанский средний класс по сравнению со средним классом Северной Европы. Для формирования крепкой буржуазии в Испании нужен был земельный рынок. В июле 1837 года законы Мендисабаля вступили в действие. В них декларировалось, что все церковные земли и имущество (за некоторыми исключениями) являются теперь государственной собственностью. Очень скоро 80 процентов церковных земель в стенах Барселоны было продано с торгов. Это массовое лишение церкви всех прав повлияло на Каталонию очень быстро, и в то же время последствия оказались серьезными и длительными.
В конце XVIII века около 46 процентов обрабатываемых земель в Каталонии принадлежало светским владельцам (включая знать), 27 процентов — церкви, 28 процентов — королю. Но доход от имений аристократов падал. Например, между 1800 и 1819 годами доход одного из самых значительных благородных семейств Каталонии, герцогов Мединасели, уменьшился на четверть, и еще на 32 процента — с 1820 по 1826 год. Частично это объяснялось падением цен на сельскохозяйственную продукцию, но отчасти было вызвано и неспособностью крестьян выплачивать разные феодальные пошлины и налоги, которыми их обложили.
Естественно, это заставляло знать меньше держаться за свои земли. И когда феодальное право в 1837 году наконец было отменено, аристократы стали продавать свои поместья. То же самое происходило с церковными землями. По законам Мендисабаля городские и сельские владения церкви по всей Каталонии (не считая самих церквей) были оценены в 122 миллиона реалов. Между 1837 и 1845 годами три четверти их поступили в правительственный аукционный блок и принесли вдвое больше своей оценочной стоимости — 228,1 миллиона реалов.
Откуда поступали эти деньги? Разумеется, не от крестьян. И не от аристократов. Новыми владельцами земель стали буржуа-нувориши Барселоны и больших — городов: Таррагоны, Льейды, Вика. На одном аукционе церковных земель в Таррагоне, где три четверти покупателей были местными, половину выставленных на продажу территорий купили пятнадцать богатых дельцов из Барселоны.
В сельской местности распродажа, на которую вынудили владельцев законы Мендисабаля, призвана была стимулировать фермерство и выполнила эту функцию. Она, что называется, капитализировала сельскую местность: привнесла новые технологии, более передовые машины, удобрения (например, из Чили на судах, принадлежавших новым владельцам земли, привезли огромные количества гуано). Увеличился и объем строительства.
Но наступившие перемены породили социальный конфликт. Для новых землевладельцев «естественным» способом развития был промышленный — как в сельской местности, так и в городе. Они рассматривали землю как недвижимость, которую можно продать и купить, как любую другую, а такие древние формы, как эмфитевзис (бессрочную аренду) и
В самой Барселоне четыре пятых церковных земель продали с аукциона. А что делать с церковью или монастырем, который вы только что купили? Разрушить. Освободить место для домов, контор, театра, площади, рынка. При этом, наряду с посредственными зданиями, разрушили и некоторые шедевры. Эстетике города был нанесен непоправимый ущерб. Это будет продолжаться века: в 1844 году, например, королевскую часовню Св. Агаты, начатую в 1302 году Жауме II, продали и снесли, чтобы расчистить место для фабрики, а вскоре попытались превратить весь комплекс средневековой больницы Св. Креста в рынок. Но, несомненно, если смотреть более широко, законы Мендисабаля были настоящим благословением для Барселоны. Они дали городу пространство для общественных зданий, в котором тот крайне нуждался»
Рынок Бокерия на Рамблас занимает место монастыря Св. Иосифа XVI века и монастыря Св. Марии Иерусалимской XIV века. Имя последней теперь носит только узкая, пахнущая рыбой и подгнившими фруктами улочка с односторонним движением — Карет де Жерусален. Ближайший к рынку августинский монастырь подвергся, если можно так выразиться, двойному уничтожению. Сначала его снесли, и улица, прошедшая через это место, получила название Каррер Мендисабаль. Потом, в 1942 году, франкистский режим, не желая опять раздражать церковь напоминанием о возмездии либералов, сменил ее название на Каррер дель Хунта дель Комерс. Но один из баров для рабочих на этой улице, бар «Мендисабаль», держался стойко и работает по сей день. Это единственное напоминание о Мендисабале в городе, который обязан этому человеку столь многими переменами, как к лучшему, так и к худшему.