В 1462 году разразилась гражданская война, которая продлилась десять лет — схватка между монархией и правящим классом, в ходе которой бульшая часть долгосрочных договорных связей между троном, Женералитат и Советом Ста была разорвана. Жоан 11 победил, но это была пиррова победа. Он умер в 1479 году и оставил трон своему второму сыну, Фердинанду II Католическому (1452–1516). Именно Фердинанд, женившись на будущей Изабелле 1 Кастильской, окончательно привел Каталонию под крыло Кастилии и положил конец независимости принципата, у истоков которой шестьсот лет назад стоял Гифре Волосатый. Отныне Каталония стала частью Испании, и, так как оборот ее торговли сокращался, а империя приходила в упадок, весьма зависимой частью. Женившись на Изабелле, принц Арагона и Каталонии объединил Арагон и Кастилию, и в этот альянс влилась Каталония. Начиная с Фердинанда короли Арагона и Кастилии отдалялись от Каталонии и ее проблем, которые значили меньше, сколь бы серьезными ни были, чем проблемы Испании в целом.

Символом опалы Каталонии стала новая должность вицекороля или генерал-лейтенанта Каталонии, чей дом в городе с предусмотрительно укрепленными на кронштейнах по углам крыши приспособлениями для того, чтобы поливать неспокойных каталонцев кипящим маслом, стоит на Пласа дель Рей; сейчас в нем помещается архив арагонской короны. Рядом с Палау дель Льоктинент находится высокая смотровая башня, носящая старинное название Мирадор дель Рей Марти (она была построена в 1555 году, почти через полтора столетия после смерти короля Марти). Вероятно, ее так назвали, скорее, чтобы напомнить о милостивом каталонском короле, чем представить как наблюдательный пункт короля кастильского.

Фердинанду в наследство досталась застойная столица, утопающая в финансовых проблемах. «Сегодня в этом городе нет ремесел, — напоминали ему советники, — нигде не найти ни засова, ни куска ткани. Ткачи без работы и остальные ремесленники тоже». Тем не менее первым делом Фердинанд ввел в Барселоне инквизицию, кастильский религиозный террор. Это было его изобретение. Папа Сикст IV утвердил ее в 1478 году по просьбе Фердинанда и Изабеллы. Целью инквизиции было искоренение мусульман и евреев. Раньше испанские монархи не столь сильно пеклись о расовой чистоте (или чистоте крови, limpieza de sangre, как говорили в Кастилии). Знатные семьи христиан могли породниться с еврейскими, а католические принцы заключали пакты и альянсы с мусульманами на протяжении Средних веков, не вызывая ужаса у населения и не навлекая на себя обвинений в предательстве. К концу XV столетия положение изменилось самым драматическим образом. Инквизиция выполняла функции как политические, так и религиозные. Возможности устрашения были безграничны, так как верховный трибунал (Супрема) назначался непосредственно короной и полномочий у него были больше, чем у всех региональных правительственных органов. Быть евреем уже считалось ересью, поклоняться Аллаху — преступлением, и без «чистоты крови» невозможна была никакая карьера. Инквизиции предстояло определить, сколько именно нежелательной крови в человеке, выдать «чистым» сертификат чистоты (без которого человек не мог занимать никаких ответственных постов) и вынудить мусульман и евреев обратиться в христианство. Те, кто отрекся от ислама и обратился в христианство, известны как мориски, а оставившие свою религию иудеи — как обращенные, или мараны. Не желавших обратиться ожидали пытки и смерть, обычно их сжигали. Устраивались пышные аутодафе, эти зрелища, видимо, призваны были напомнить испанцам об ужасах Страшного суда.

В Барселоне было не много мусульман, но много евреев, и последние активно участвовали в финансовой жизни города. Верховный трибунал расположился в комнатах Королевского дворца, ныне переданного Музею Маре. В 1820 году это помещение разорили и сожгли возмущенные либералы. С появлением инквизиции экономика города оказалась на краю пропасти, потому что все барселонские евреи, которые могли себе это позволить, предпочли обращению отъезд. Они ликвидировали дела, собирали вещи и бежали на север, во Францию, обескровливая, таким образом, деловую жизнь города.

Неизвестно, мучила ли Фердинанда перед смертью совесть, но руки его были по локоть в крови испанских евреев. Каталония теперь рассматривалась всего лишь как небольшая область огромной империи Кастилии и Арагона, вобравшей в себя и Новый Свет, открытый Христофором Колумбом. Право управлять этой империей было передано Карлу V Габсбургу. Следующие два столетия поток золота и серебра из испанских колоний в Америке питал экономику Кастилии. Каталонии не дали возможности принять участие в этом грабеже. Да и вряд ли она могла извлечь из него какую-нибудь выгоду, даже если бы ей дали шанс. Каталонский торговый флот был слишком слаб, чтобы выдержать трансатлантические рейсы. Среди конкистадоров встречались и каталонские священники, солдаты, пираты, но тонны сокровищ, которые они везли из Нового Света через Атлантику, отправлялись прямо в Кадис, а оттуда — в Мадрид, в казну Габсбургов.

Тем не менее Барселона косвенно тоже выигрывала от этого потока, будучи частью большого богатого государства. В любом случае, она обладала слишком хорошим обменом веществ, чтобы зачахнуть от экономического кризиса, и по-прежнему верила в свои силы, какой бы неоправданной ни показалась такая уверенность, если смотреть из Кастилии. Торговля продолжалась, цеха процветали и даже расширялись, промышленность, особенно производство шерсти и хлопка, продолжала развиваться. Бюргеры расширяли городские дома, заказывали запрестольные образы, теперь в утонченном готическом стиле, под сильным влиянием фламандских образцов. На них изображались они сами, святые и Богоматерь. И мысли не возникало о немощи и упадке, стоило лишь взглянуть на здания. В конце XV — начале XVI века было достаточно свободных денег, чтобы построить большую часть больницы Святого Креста в Равале (Каррер дель Оспиталь, 56), одно из крупнейших благотворительных заведений в Европе. Красивые дома цеховых собраний XVI века, дома обувщиков и медников, разобранные впоследствии, чтобы дать место Виа Лаэтана, а потом отстроенные вновь на Пласа де Сант-Филипп Нери, свидетельствуют о процветании этих цехов. В Барселоне, славной своей готикой, не так много сколько-нибудь значительной ренессансной архитектуры, но из этого не следует, что городу не хватало гуманистической культуры. Литературная ее составляющая, начиная с XIV века, стала особенно сильна. Постепенно каталонцы, по крайней мере некоторые из них, пришли к мысли, что может существовать и другая nob-lesa — культурная элита, опирающаяся на литературные традиции, а не на кровь. Ее представители упоминаются в таких книгах. как «Книга придворного» Кастильоне и особенно в трудах Эразма, имевших огромный успех в Испании 1530-х годов.

Не обязательно рождаться благородным, им можно стать. Эта мысль, конечно же, очень хорошо вязалась с твердой и давней убежденностью знатных городских семей, что именно они, а не землевладельческая noblesa castral, являются истинной аристократией. И в каком-то смысле эти группы менялись ролями. Сельская знать в XVI веке целыми семьями перебиралась в город, чтобы жить на ренту в более изысканных условиях, чем можно было себе позволить в Ампурдане, в неуютной, изолированной от всего света семейной крепости, окруженной свинарниками и косноязычными крестьянами. В то же время земля и загородные постройки скупались ciutadans honrats, богатыми городскими бюргерами, желающими почувствовать себя крупными помещиками.

Это привело к забавному возрождению рыцарской культуры в Барселоне. Излишне говорить, что культа старого каталонского рыцарства в 1560-х годах уже не существовало: пушки и аркебузы подняли войну на новый смертоносный уровень, и человек в стальных доспехах выглядел анахронизмом. В 1571 году флот галеонов, в большинстве своем укомплектованный каталонцами под командованием дона Хуана Австрийского, незаконнорожденного сына императора Карла V Габсбурга, преподал урок туркам при Лепанто. Но в век пороха рыцарство вернулось в Барселону в декоративной форме. С 1565 года проводились ежегодные турниры: доспехи, флажки, вымпелы, дамы-зрительницы, копья с деревянными наконечниками. Это было предвестие маниакальной ностальгии по рыцарству, которая охватила Каталонию три столетия спустя. В буржуазной среде процветала торговля титулами.

Каталонцев всегда занимало, что происходит у англичан: есть, например, фрески конца XII века в церкви Св. Марии в Террасе, на которых изображается убийство Томаса Бекета в Кентербери в 1170 году. Но теперь стремление стать molt Angles, «очень английским», дало Барселоне нового святого, покровителя барселонской вечной англофилии. Имея императора, который правил в том числе и на севере, Испания с интересом смотрела на Северную Европу.

Новый святой — это Сант Жорди, святой Георгий. Его изображение, в доспехах, с копьем и поверженным драконом, украшает стены, алтари, потолки, фронтоны, щиты, изразцы, капители, витражи, карточки меню, обертки для шоколада в Барселоне с конца XVI века и по сию пору. Возможно, он никогда не существовал (агиографы давно спорят об этом), но если все-таки жил, то в IV веке, и принял мученическую смерть там, где теперь израильский город Лод (древняя Лида). Вероятно, ни одному католику, тем более каталонцу ни разу не пришло в голову что Георгий мог быть евреем. Культ его сформировался в Англии и позже достиг Барселоны. Его стали связывать с каталонско-арагонским рыцарством довольно рано — Пер I Католический основал рыцарский орден Георгия в 1201 году, а Пер III Церемонный весьма поощрял принадлежность к этому ордену. Но в Барселоне не было ни мощей Георгия, ни церквей, ему посвященных, и кажется, этому святому широко не поклонялись до конца XVI века. Именно тогда он явился с мечом, как и полагается рыцарям, и завоевал этот город. В часовне Женералитат находится чудесная маленькая серебряная фигурка Георгия, напоминание о том, что власти в свое время покровительствовали этому культу. Папа Григорий ХШ объявил о полном отпущении грехов всем молящимся 23 апреля, в день святого Георгия, а в 1667 году папа Климент IX сделал этот день праздничным для всей Каталонии.

Именно такой, «рыцарский» город увидел Сервантес, выздоравливая после битвы при Лепанто. Он воздал ему хвалу, которая теперь воспринимается как ирония. Если даже так, то каталонцы никогда этой иронии не замечали. них это не что само собой разумеющееся, очевидное, хотя, конечно, бывает приятно услышать от кастильца:

Барселона — гордость Испании, ужас врагов ближних и дальних, роскошь и отрада его жителей, приют для чужестранцев, школа рыцарства, образец всего, что может удовлетворить взыскательный вкус в великом, прославленном, богатом и прекрасно выстроенном городе… Это школа куртуазности, отдых путнику, защита бедняку, оплот храброму, отмщение униженному, место счастливой встречи друзей.

Серебряная статуэтка святого Георгия в часовне Женералитат

Тем не менее, несмотря на все эти совершенства, XVI и XVII века вошли в историю Каталонии как период декаданса. Частично из-за застоя в культуре Барселоны: здесь нет позднеренессансных или барочных зданий, которые можно было бы сравнить с теми, что построены в Италии или в других частях Испании. Когда в XVII столетии для Кастилии наступил «золотой век», Каталония переживала упадок. Что касается живописи, это время не дало ничего, кроме поздних провинциальных повторов того, что в других местах делали гораздо лучше. Не нашлось каталонских живописцев, равных по дарованию Веласеку, Рибере, Сурбарану, Эль Греко.

Но гораздо более важна политическая ситуация в этот период, в частности вопрос о правах. Учреждения, ответственные за каталонскую независимость, к XVII веку уже пришли в упадок. Фразы «Если нет — тогда нет» никто не осмелился бы сказать наместникам Габсбургов. Кастильское королевство полностью поглотило Каталонию, и это означало, что «конституции и права Каталонии», какими бы древними те ни были, начали терять свою силу. Права теперь, во времена Габсбургов, даровались королевской волей. И речи не могло идти о каком-либо постоянстве и незыблемости. Слова «пактизм» больше не было в словаре монархов. Бывшие традиции и настоящие потребности провинций должны были смириться перед интересами объединенной Испании с центром в Кастилии.

Таковы во всяком случае были взгляды министра Филиппа IV, Гаспара де Гусмана, графа-герцога Оливареса (1587–1645). Этот блестящий, авторитарного толка политик, странно совмещавший донкихотские взгляды и прагматизм, решил изменить политическое лицо Испании. Он планировал выработать стройную систему законов, военных пошлин, налогов, которые будут взиматься везде, что бы ни сказали до сих пор могущественные кортесы Арагона, Валенсии и Каталонии. Провинций много, а закон один! Оливарес не был столь наивен, чтобы полагать, что все может быть решено раз и навсегда, одним декретом. Некоторые посты приходилось предоставлять влиятельным людям из провинции. Однако надо было постепенно наладить продвижение по службе именно людей из Мадрида, а король должен ездить по стране, показываться подданным, подогревать их восторг и преданность. Непременно возникнет оппозиция, понимал Оливарес, так что процесс следовало вести постепенно, поэтапно. Оливарес считал, что для начала хорошо бы добиться военного объединения различных провинций империи Габсбургов, создать «Союз оружия», результатом которого явится армия из 140 000 человек. Королевству Габсбургов грозило банкротство: Тридцатилетняя война, разразившаяся в 1618 году, его обескровила. В 1624 году Оливарес обнародовал квоты. Ядром новой армии должны были стать люди из Кастилии и Индий — 44 000 человек. Валенсия даст 6000 человек, Милан — 8000, Арагон — 10 000, Португалия, Неаполь и Каталония — больше всех: 16 000 человек каждая провинция.

Это был страшный удар по Каталонии. Оливарес явно верил, что Каталония действительно может дать столько рекрутов. Его сильно дезинформировали наместники, невежественные и некомпетентные до такой степени, что у графа создалось впечатление, будто население Каталонии — миллион, а настоящая цифра приближалась к тремстам тысячам человек. Сельские территории провинции были все еще безлюдны, а хозяйство расстроено. Там процветал бандитизм. На дорогах Каталонии свирепствовали разбойники, организованные в банды. У некоторых имелись даже отдаленные намеки на политические цели, другие просто выходили на охоту в надежде поживиться чем-нибудь у путешественников и на фермах. Bandolers, бандиты, рыскали по окрестностям Барселоны, и некоторые торговцы платили им дань. В памятный день 1613 года бандит по имени Барбета, который пользовался славой Робин Гуда, умудрился захватить целый караван мулов с грузом серебра, предназначенного в казну Габсбургов, и потом прямо на дороге раздавал слитки крестьянам. Бандолеры, подобно сицилийским мафиози на заре существования мафии, брали на себя грязную работу, которой брезговали благородные горожане. Итак, если каталонцы были слишком слабыми, чтобы защититься от бандитов у себя дома, кто сказал, что они готовы проливать кровь на войнах, которые вел Мадрид?

Пау Кларис. Гравюра Х/Х века