Марч родился в Гандии, городе в Валенсии, около 1397 года, в знатной семье. Отец, Пер Марч (1338?-1413), был довольно известным поэтом, автором таких религиозных стихов, как «Al punt C"om Naix, Сошеп;а de Morir» («Родившись, человек сразу начинает умирать»).
Вряд ли стоит удивляться, что при таких взглядах отца Аусиаса Марча тоже занимали мысли о смерти и о Боге. Но если он и писал что-то в юности, это утеряно. Подобно Жорди де Сант-Жорди, Марч в молодости был рыцарем и сражался за Альфонсо IV на Сицилии, Корсике и в других областях Средиземноморья. Но жить при дворе Альфонсо в Неаполе он не стал, а вместо этого вернулся в Испанию, там отвечал за королевскую соколиную охоту в Альбуфейре и в 1437 году женился на сестре Жоано Мартореля. Через два года она умерла, и в 1443 году Марч женился на Жоане Скорна, которая умерла через год. Хоть Марч и излил свое горе в «Cants de Mort» («Песнях смерти»), главным источником его вдохновения — или, по крайней мере, адресатом стихов — была безымянная замужняя женщина. Согласно строго соблюдаемым в том веке правилам, трубадур никогда не называл имени объекта преклонения, особенно если дама была замужем. Поэтому мы никогда не узнаем, кто была та, кого Марч называл
Марч часто бывал настроен философически, и его «Cant Espiritual» («Духовная песнь») — один из шедевров религиозной европейской поэзии. Эта традиция в Испании восходит к святому Хуану де ла Крус, а в Англии — к лирике Донна и далее, вплоть до Джерарда Мэнли Хопкинса. Поэт трепещет при мысли о потере Бога, верит в Него, но признается, что боится Его больше, чем любит. «Терзай мое сердце, Триединый Бог!» Донна подготовлено страдальческим обращением к Богу в «Cant Espiritual», где Марч размышляет, не свободная ли воля, данная ему Господом, мешает его союзу с божественным:
Краткость и точность у Марча сочетаются с пристальным интересом к расплывчатости, множественности человеческого «я», и это — главное его отличие от других поэтов-трубадуров. Он знал, что поэтическое «я» — категория непостоянная.
«Современность» Марча — отчасти в смешении умственного с неожиданно разговорным. «Из черной муки не получится белое тесто / и уставший осел не побежит». Воспоминания о любви «растут в моем сердце, / будто гложет ее хищный зверь». Но самобытность его еще и в том, что каталонские поэты XIX века признали за байронизм Марча. Он воспринимает себя как странника на этой Земле, как поэта-романтика, оторвавшегося от поздней средневековой схоластики и не находящего себе места. «Где отдохнуть моей мысли? — пишет он. — На чем успокоиться моей воле?» Нигде не найти ему покоя, ибо странника гонят по свету вина и любовь.
В средневековый период Барселона росла и развивалась быстро. Римские стены были уже стары для кипящего муравейника, которым стал этот город. И Жауме I начал строить новые, чтобы защитить город, который возник благодаря его прорыву в Средиземноморье.
Строительство новых стен было большим начинанием и заняло более ста лет. Первая «очередь», времен Жауме 1, огородила главные районы Барселоны: приходы Манн-Пер, Мерсе и Рибера. Стена шла от побережья в глубь материка, вдоль северного берега грязного ручейка под названием Ка-галлель (позднее здесь пролег бульвар Рамблас) до того места, где теперь Пласа де Каталуния. Потом сворачивала на север, следуя нынешней Ронда де Сант-Пер, пересекала грязную Мердансу (течение которой несколько повернули и которую переименовали в Рек Комтал, или Графский ручей), а затем вновь поворачивала к морю. Новая стена огораживала территорию, в двадцать раз большую, чем в римские времена, и именно эта часть стала средневековым городом — Готическим кварталом, как его назвали позднее. Во второй половине XIV века, Пер Ш Церемонный решил достроить еще одну стену. Она начиналась в порту, на южной стороне доков Драссанес, жизненно важной для города верфи, и ограничивала территорию между Рамблас и Параллель. Этот сектор позже стал известен как Раваль — Предместье. Во времена Пера Ill это было не предместье, а сельскохозяйственный район. Новую стену строили чтобы защитить запас продовольствия города во время, например, осады, от мародеров, которые могли бы потравить посевы. В результате стена Пера III получилась огромной и очень дорогой, что-то вроде садового забора, — она сходилась со стеной Жауме I на Пласа де Каталуния. От стены Жауме I не осталось ничего, а от стены Пера III кое-что все-таки сохранилось в Драссанес — Стена Богоматери (Muralla de
Сегодня, несмотря на столетия порчи и разрушения, Готический квартал Барселоны все еще может похвастаться самым большим в Испании количеством зданий XIII–XV веков, не уступая даже Венеции, где таких строений больше, чем где-либо в Европе. Они очень разные: приходские церкви, городские дома, правительственные здания, цеховые, промышленные здания и, разумеется, кафедральный собор.
Строительный бум стал самой настоящей манией. Он, по крайней мере какое-то время, шел вразрез с реальной экономической ситуацией. Пер Ш был холериком, на войне неукротимым, а в мирное время склонным к роскоши и утонченному придворному этикету. Он терпеть не мог призывов к умеренности и хотел, чтобы город был под стать его правлению. Он написал об этом в одном из своих стихов:
Король создал прецедент: такой же градостроительный бум случался в Барселоне еще дважды — в конце XIX века при образовании Эйшапмле и перед Олимпийскими играми 1992 года (всплеск строительства и реставрационных работ). Разве что средневековое безумие цвело на фоне социальных бедствий — сначала голод, потом Черная смерть.
В 1333 году в Каталонии погиб весь урожай пшеницы, и десять тысяч человек в Барселоне — около четверти населения — умерли от голода. В следующие десять лет еды существенно не прибавилось, а в 1348 году, когда несчастный город только-только начал восстанавливаться, корабельные крысы занесли в Барселону бациллу
В городах, в том числе в Барселоне, чума сеяла хаос. Кто наслал такое бедствие? Разгневанный Бог? Или виной неблагоприятное расположение светил. Или черное облако из Азии, а то и из самого ада. А может, иноземцы или другие злодеи отравили колодцы своими ядовитыми порошками? Мистически настроенные умы заключили, что чума возвещает о Последних временах и Страшном суде. Многие во всем обвиняли евреев, потому что каждый каталонец лично знал кого-то, кто, в свою очередь, знал еще кого-то, кто совершенно точно знал, что евреи сбрасывают трупы в колодцы. Сотен людей хватали и пытали каленым железом или на дыбе, пока они не сознавались в том, что распространяли чуму, или не выдавали других. С 1362 по 1371 год — новый виток эпидемии и голода. В 1391 году начались погромы в Эль Каль, барселонском гетто, куда хлынули разъяренные толпы христиан. Если средневековая государственность когда-либо оказывалась на грани полного разрушения, то как раз в Барселоне в правление Пера Ш.
Однако при всем этом Пер 111 много строил: не только стены, но и за стенами, включая Драссанес, биржу, Каса де ла Сьютат, большую часть кафедрального собора, некоторые монастырские постройки, а также Сало де Тинель. Некоторые церковные проекты (особенно не подписанные королем) были заморожены или остались незавершенными из-за чумы — церковь Сантос-Жуст-и-Пастор, например, чей фундамент заложили в 1342 году, чтобы лишь в 1362 году закончить последний пролет нефа, прерваться и не возвращаться к строительству еще сто тридцать лет. Другие, подобно великому монастырю Санта-Мария де Педральбес на холме Сарриа, были к 1450 году в целом завершены. Три крупнейшие церкви готической Барселоны, Санта-Мария дель Пи, Санта-Мария дель Мар и кафедральный собор, строились в разгар чумы и сразу после чумных лет и служат нам напоминанием, что развитие архитектуры могут подстегнуть и ужасные несчастья.
Из светских построек особый интерес представляет Сало де Тинель. Сначала, когда входишь туда с Королевской площади, он похож на очень большой барак, с шестью полукруглыми диафрагмальными арками, отходящими от низких колонн в стене. Расстояние между ними более пятидесяти футов, и они — среди крупнейших неукрепленных арок кирпичной кладки в Европе. Эти многократно повторяющиеся каменные дуги создают мрачный цистерианский колорит. Сало де Тинель был спроектирован архитектором Пера III Гильомом Карбонелем и построен на месте разрушенной части королевского дворца Рамона Беренгера IV, главной резиденции, начиная с XII века, графов-королей Барселонских. Название его означает «зал, для пиров», а в 1370-е годы здесь заседал парламент. Говорят, в 1493 году Фердинанд и Изабелла, новые монархи Арагона и Кастилии, узнали от Христофора Колумба об открытии Нового Света именно здесь, в Сало де Тинель, хотя неопровержимых свидетельств тому нет.
Суровое и смелое по архитектурному решению здание Сало де Тинель — одна из архетипических построек каталонского дизайна. Высокая каталонская готика, стиль строительства Барселоны в XIV веке, совершенно отлична от английской и французской готики того же периода. Этот стиль растет из простоты цистерианских построек XIII века в Эль Камп де Таррагона — Поблета и Сантес-Креуса. Этот стиль монолиты предпочитает пустотам. На севере Пиренеев архитекторы сосредоточились на каменном кружеве и летящих башенках. Не то что в Каталонии, где стена всегда остается связанной с землей, давящей массой. Она, масса, — строгая, непрозрачная, призматическая, квадратная, цилиндрическая, шести- или восьмигранная в плане, с карнизами и поясками, подчеркивающими горизонталь. Поверхности ровные. Каталонские архитекторы не хотели имитировать изобилие деталей, свойственное северной готике. Им нравились просто стены. Их башни венчают плоские крыши, а не шпили. Их опоры — плоские контрфорсы. Наверху нет башенок — одни горгульи, ощетинившиеся, подобно шипам, в каталонском литье кафедрального собора, церквей Санта-Мария дель Мар и Санта-Мария дель Пи. Даже колокольни заканчиваются плоскими крышами, а не шпилями. Какой бы защищенной ни чувствовала себя Барселона, как бы неуязвима она ни была, архитекторы ее церквей постоянно держали в голове образ крепости. Как бы ни были высоки, широки, длинны или широки их постройки, они хранят память о пещере, о каменных убежищах в Пиренеях, о старой Каталонии.
Каталонские церкви XIV века не имеют бокового нефа. В одном конце — большой неф с апсидой, чаще многоугольный, чем круглый, в другом — место для хора. На севере Пиренеев такой тип редок. (Можно увидеть его в Сен-Шапель в Париже и в базилике Ассизи, но редко где еще.) В Каталонии он обычен, отличный пример в Барселоне — Санта-Мария дель Пи. Церкви с одним нефом действительно были просторны — в Санта-Мария дель Пи пролет составляет пятьдесят четыре фута, около трети общей длины. Английские и французские соборы этого периода были высокими и длинными; каталонские — широкими. Широкая готика. «Мы смотрим на памятники других стран и находим их странными», — писал историк каталонского искусства Александр Сириси-и-Пеллисер в 1980 году, указывая, что длина нефов английских соборов, доходившая иногда до шестисот футов, немыслима в Барселоне или где-либо еще в Каталонии. Что до французской архитектуры, то Пеллисер пишет: «Когда каталонец входит в Нотр-Дам, он чувствует глубокое разочарование: фасад великолепный, а интерьер напоминает коридор — узкий, вызывающий смутную тревогу, слишком длинный, там нет пространства, это не идет ни в какое сравнение с нашими лучшими церквями, которые гораздо просторнее». Эта «смутная тревога» искусствоведа говорит о подспудном стремлении любого каталонца к уюту. Если, как говорили консервативные священники XIX века, церковь — это casa
Страсть каталонцев к шири имеет свои преимущества. Самое большое сводчатое квадратное помещение в Европе без промежуточных колонн — это Кастель Нуово в Неаполе. Его размеры — восемьдесят шесть на восемьдесят шесть футов, его спроектировал архитектор по имени Гильом Сагрера. Самый широкий сводчатый готический неф в Европе (семьдесят восемь футов, всего лишь на пять футов уже, чем гигантский свод собора Св. Петра в Риме) — это собор в Жероне, построенный в XIV веке как церковь с единственным нефом.