Король Жауме Арагонский был красивейший человек на свете. Он был на четыре дюйма выше любого другого мужчины, и природа щедро его одарила: мужественное румяное лицо, длинный нос совершенной формы, большой, красивой формы рот, зубы такие белые, что напоминали жемчуг, глаза сияющие, рыжие, с золотыми нитями, волосы, широкие плечи… Его переполнял избыток сил. Он прекрасно владел оружием, был силен, храбр, щедр, учтив, милосерден. Он жаждал начать и выиграть войну с сарацинами.
Жауме I так мечтал войти в историю, что с помощью придворных писателей позже составил свою автобиографию (единственная подробная автобиография, написанная собственноручно средневековым монархом) и озаглавил ее «Llibre dels Feits» — «Книга подвигов».
Он написал книгу сам и сделал это очень хорошо. Приподнятый тон этого сочинения, осознание автором своей великой миссии до сих пор трогают. Образы интересны и ярки. «Мы подняли паруса в среду утром, выйдя из Салоу, они тоже подняли паруса, и это было чудесное зрелище как для нас, так и для людей на берегу: море казалось белым от парусов — столь велик был наш флот». Король описывал ужасы шторма: «Море так бушевало, что треть галеры, вся ее носовая часть, уходила под воду, когда накатывала большая волна… Сорвало все паруса. Этот шторм поднялся из-за ветра, дувшего со стороны Прованса. Никто на нашей галере не промолвил ни слова». Гнев стихии, упование на волю Божию, сожаление о королях и героях, королевство «посреди моря, там, где Господь выбрал его поместить», — все есть в этой книге. «Книгу подвигов» каталонцы долго и не без оснований считали достойным Гомера описанием своей ранней истории.
Рука руку моет. Жауме I требовалась Майорка, и арагонцы помогли ему заполучить остров. Потом Арагону понадобилась Валенсия, и настал черед Жауме I помогать. Кровавое завоевание Валенсии объединенными силами каталонцев и арагонцев заняло шестнадцать лет, с 1232 по 1248 год. В конце концов арагонцы утвердились на валенсийских землях, а Барселоне достались прибрежные провинции, которые она заселила каталонцами. Центром всего предприятия стал город Ллейда в глубине материка, вскоре полностью каталонизированный. Завоевание Валенсии сорвало планы Кастилии заполучить ее, и в 1244 году король Кастилии подписал пакт с короной Арагона об отказе на притязания на область Валенсии.
Шесть лет (до 1235 года) потребовалось Жауме I, чтобы укрепиться на Майорке, а когда остров посчитали достаточно укрепленным, ничто уже не могло остановить экспансию каталонцев и арагонцев в Средиземноморье. Пошли каталонские суда, везя с собой каталанский язык. Образовалась «языковая кайма» — в некоторых местах выражена ярче, в других слабее. Она отмечала присутствие барселонских моряков, торговцев, чиновников. К концу XV века по-каталански в средиземноморских портах говорило больше людей, чем по-французски, по-испански, по-итальянски — в общем, на любом языке, за исключением арабского.
Сын Жауме, Пер (Педро) II, или Пер Эль Гран (Великий) (1240–1285) получил права на трон Сицилии, женившись на принцессе Констанце. Сицилия все еще оставалась житницей Южной Европы, морскими воротами Леванта в Грецию, Египет и Константинополь. Из Палермо в Барселону прибыло посольство, чтобы пригласить короля занять остров. Следующие двести пятьдесят лет каталанский делил с сицилийским статус официального языка. На нем говорили королевские чиновники в Палермо и Мессине. Однако Сицилия была слишком велика и густо населена, чтобы каталонцы оказали на нее существенное культурное влияние. Каталонцы женились на сицилийках и скоро подпадали под сицилийский жизненный уклад.
Это было вполне мирное завоевание. Чего нельзя было сказать про завоевание Сардинии. В 1324 году внук Пера II Альфонсо III Милостивый отправился на этот скалистый остров, чтобы сделать его колонией каталоно-арагонской короны. Захватив Сардинию, король надеялся завладеть Тирренским морем.
Даже сегодня воинствующие каталонисты заявляют, что власть их средневековых предков в Средиземноморье основывалась на мирном пактизме, что их армия никому не причинила серьезного вреда, уважала местные законы, в отличие, конечно же, от жестоких, с имперскими замашками кастильцев. Тем не менее происходившее на Сардинии и Менорке было ничуть не лучше того, что кастильцы проделывали с перуанцами и инками, и гораздо хуже того, что позже они делали с каталонцами. Это поведение граничило с культурным геноцидом. В 1287 каталонский граф-король Альфонсо 11 Великодушный захватил Менорку — Жауме 1 в свое время удовлетворился тем, что оставил ее вассальной территорией мавров, завоевав более крупного соседа, — и уничтожил большую часть мужского населения острова. Остальных продали в рабство и тем самым обрекли остров на экономическую разруху на двести лет. С Сардинией поступили почти так же, хотя каталонцам было несколько сложнее установить там свои порядки. Простых сардинцев они считали людьми второго сорта, годными лишь на то, чтобы быть рабами. Их тысячами обращали в рабство. Всех жители Альгеро на северо-западном побережье безжалостно истребили или выслали в 1354 году Пером III Церемонным. Потом он заселил освободившуюся территорию каталонцами, чьи потомки и в ХХ веке продолжали говорить на узнаваемом диалекте каталанского. До сего дня сардинец, поясняя, что кто-то косноязычен, скажет «No sidi su gadalanu» — дословно «Он не говорит по-каталански». Но за пределами прибрежных городов сардинцы яростно сопротивлялись каталонским порядкам, как ирландцы сопротивлялись порядкам английским. Колония оставалась разорительным и опасным местом для графов-королей и очень недешево стоила торговцам, платившим налоги и пошлины, чтобы содержать оккупационные войска.
Что-то иррациональное было в решимости графов-королей во что бы то ни стало расширить свою империю. Она, похоже, коренилась в мистическом визионерстве культуры средневековой Барселоны. Мистические настроения проникли и в XIV век и повлияли на графов-королей и на имперскую идею. Ее горячим приверженцем и распространителем в Каталонии был Арнау де Виланова (1240–1311).
Виланова совмещал взгляды диаметрально противоположные: восхвалял честную бедность (подобно Сенеке) и при этом был советником королей; будучи ученым-эмпириком, врачом, оставившим ценные медицинские труды, проповедовал самые крайние формы апокалиптического мистицизма, а также конец света и «золотой век». Он родился в Валенсии, изучал медицину в Монпелье. Его медицинские труды, основанные на работах Гиппократа и Галена, были (по стандартам того времени) совершенно схоластическими в своей верности греческой традиции. Религиозные — другое дело. Тут он был антирационалистом. Вера и разум несовместимы, и единственный способ познания — прямое прозрение. Виланова, по сути дела, был главным в Испании выразителем самой могучей идеологии, овладевшей умами в промежутке между Иисусом Христом и Карлом Марксом, — учения итальянского мистика Иоахима де Фьоре (1145–1202), лежавшего в основе харизматического христианства, и не только.
Иоахим, калабрийский ученый-отшельник, верил, что Библия содержит эзотерические смыслы, которые можно расшифровать. Если подобрать правильный ключ, то Ветхий и Новый Заветы, и особенно Откровение, могут открыть будущее. Он представил историю человечества состоящей из трех эпох, каждая из них — под знаком кого-то из Троицы. Первая — эра Бога Отца, отмеченная страхом, рабством, и законом. Вторая — эпоха Сына, начавшаяся с рождения Иисуса Христа: период относительного просветления, омраченный многими пороками. Третья должна стать эпохой Духа Святого, который превратит мир в один огромный монастырь, обитатели которого застынут в экстатическом созерцании божественного. В эту эпоху все станет общим; моего и твоего больше не будет; иудей, араб, язычник — все придут в лоно церкви, войны закончатся, человечество достигнет той точки, дальше которой никакое развитие невозможно. Но прежде, чем это случится, явится Антихрист. Князь Тьмы придет и разрушит прогнившую церковь. А затем сгинет сам в последней битве Добра со Злом. Эта третья эра уже близка. Иоахим де Фьоре предсказывал ее начало где-то между 1200 и 1260 годами. Он не увидел эту эпоху, не дожил до этого времени, но не увидел ее и никто другой.
Как показывает Норман Кон в «Поисках золотого века», историческая фантазия Иоахима де Фьоре лежит в основе множества более поздних идей, от анабаптистских движений XVI столетия вплоть до теории трехступенчатой эволюции Огюста Конта, от хаттеритов и рантеров[27] до самой действенной химеры ХХ века — марксистской веры в мировую революцию, диктатуру пролетариата и конец истории. И в Барселоне Арнау де Виланова не только полностью усвоил эту фантазию, но и проповедовал ее всю жизнь. Похоже, он «заразился» ею в Монпелье от «духовного» крыла францисканцев, учеников и последователей Иоахима, считавших себя провозвестниками, авангардом, так сказать, грядущего золотого века. И вот практикующий врач стал самым яростным антиинтеллектуалом в Испании. «Совершенно точно, — провозглашал он, — что, изучая философию, человек не начинает любить Бога больше; он лишь становится большим софистом и болтуном… и что еще того хуже — большим лицемером». Официальная церковь нс обращала на него внимания. «Занимайтесь медициной, — сказал папа Бонифаций VIII Виланове, — а не теологией, и мы воздадим вам почести».
Однако барселонский королевский дом взирал на учение де Фьоре со священным ужасом, а на Виланову — как на ученого, возможности которого граничат с волшебством (научные интересы Вилановы лежали в таинственных областях: алхимия, прорицания и астрология). В 1281 году Виланова стал придворным врачом Пера II Великого, потом учил сыновей короля, которым со временем предстояло взойти на трон Каталонии и Арагона под именами Альфонса II Свободомыслящего и Жауме II Справедливого. Он был не просто наставником: Жауме II, кажется, очень серьезно рассчитывал на него не только как на советника в политических делах, но и как на толкователя снов. Виланова более двадцати лет влиял на королевский двор и его политику, будучи астрологом, врачом, наставником принцев, «волшебником». Он сформулировал свои взгляды в двух книгах: «De Тempore Adventus Antichristi» («О времени пришествия Антихриста», 1297) и «De Misterio Cymbalorum» («О тайне символов», 1300). В этих книгах он рассуждал о том, что барселонский королевский дом должен сыграть решающую роль в приближении «золотого века». Ему предстоит очистить от скверны церковь, обратить или уничтожить иудеев, вернуть Иерусалим, искоренить ислам, создать новую христианскую империю с владениями по всему миру, чьей столицей станет не прогнивший Рим, а Сицилия, которой в те времена правили Пер II и его наследники. Подобные идеи, должно быть, наполняли головы графов эсхатологическими мечтами о высоком предназначении, а сочинения Вилановы и обаяние его личности, видимо, разжигали их политику экспансии в Средиземноморье, а также питали вполне рациональные надежды на успешную торговлю.
Имперские амбиции Каталонии росли безудержно быстро, и торговля от них не отставала. Еще до конца XIII века графы-короли обзавелись консульствами не менее чем в 126 городах Средиземноморья, от Малаги до Константинополя, от Венеции до Бейрута, от Монпелье до Мальты, от Фамагусты до Триполи.
Поскольку каталонцы есть каталонцы, и тогда они были не менее националистично настроены и хвастливы, чем сейчас, росли также их претензии на культурное главенство. Например, они владели значительной по размеру колонией в окрестностях Афин и Пелопоннеса. И ура-патриотически настроенный епископ Барселонский в период правления Жоана 11 Вероломного (1398–1479) заверил парламент, что «прославленные и древние Афины, где некогда зародилось красноречие и ученость Греции, разговаривают теперь по-каталански». Разумеется, ничего подобного на самом деле не было и в помине.
Торговля Барселоны с левантийскими городами (Константинополь, Бейрут, Александрия) была доходной, так как с ними торговали предметами роскоши. Барселонские купцы экспортировали шерстяные ткани и овчину, сушеные фрукты, оливковое масло, кораллы, олово и железо. Ввозили же перец, ладан, корицу, имбирь (всю средневековую Европу охватила мания специй — сильный аромат убивал прогорклый привкус мяса в отсутствие холодильников; особенно сильно увлекались специями гурманы-каталонцы). Еще они ввозили квасцы и рабов. Во все уголки империи — на Балеарские острова, Сардинию, в Неаполь и на Сицилию — везли ткани, изделия из кожи, шафран, оружие в обмен на сицилийскую пшеницу, хлопок, рабов и на сардинские кораллы и соленую рыбу. Торговали даже через Атлантический океан с Фландрией, откуда получали тончайшие ткани. А когда Барселона укрепилась в западном Средиземноморье, она наладила еще более прибыльную и быструю торговлю с Северо-Западной Африкой через Тунис. Графы-короли не покорили африканское побережье, хотя, разумеется, мечтали об этом. Хроники Берната Дескло и Рамона Мунтанера полны фантазий об этих землях. Мунтанер, склонный путать и подтасовывать факты, чтобы подогнать историю к интересам рыцарей, обвинял папу в том, что тот не оказал его королю Перу III Церемонному военной помощи, которая позволила бы захватить Тунис. Но что нельзя завоевать, то можно получить по договору. К началу XIV века барселонские каравеллы уже возили берберам сушеные фиги, валенсийский рис, сыр, орехи и целые мили тканей, а домой возвращались с грузом хлопка-сырца, красителей и, главное, берберского золота.
В основном с Северной Африкой торговали каталонские евреи, на которых в XV столетии обрушатся все ужасы испанского христианского антисемитизма. Но в ХШ и XIV веках графы-короли их ценили не из религиозных симпатий, а просто потому, что они были полезны: евреи могли быть торговыми агентами в североафриканских городах, что совершенно исключалось для