Этот благочестивый рассказ — конечно же, адаптированная к каталонской истории библейская притча об Исаве, лишенном права первородства. С примесью средневекового мифа о диком человеке, волосатом, грубом и мужественном.
Волосатость вновь сыграет свою роль в так называемой посмертной истории Гифре. В городском музее Барселоны есть пара маленьких, потемневших, грубых фигурок XVI века, героев истории о жестоком рыцаре, который изнасиловал и убил дочь Гифре Волосатого, Рикильдис. Подобно Навуходоносору, человек этот потом обезумел от угрызений совести и стал монахом, первым отшельником Монтсеррата, приняв имя брата Гариса. Двадцать лет он провел в пещере, где молился и отращивал волосы. Он предстает перед нами в музее в виде глыбы, утопающей во вьющихся густых волосах, с искаженным мукой лицом. Вторая скульптура изображает внука Гифре на руках у кормилицы. Этот младенец (видимо, не по годам развитой), когда ему было всего три месяца от роду, сообщил брату Гарису благую весть о том, что Господь наконец его простил.
Какими бы нелепыми в своей замысловатости ни казались нам легенды, волосатость Гифре прочно вошла в фольклор. Кроме «волосатый», латинский корень
Гифре построил себе в Барселоне дворец, но тот не сохранился. Гифре много жертвовал на церкви, но от них почти не осталось и следа. Обычно, объясняя недостаток зданий периода Каролингов в Барселоне, во всем обвиняют мавров, вернувших себе этот город почти через двести лет после того, как Людовик Благочестивый выгнал их оттуда. В 985 году визирь кордовского халифа Аль-Мансур завоевал Барселону. Это случилось 6 июля — первая зафиксированная дата в каталонской истории. Среди духовенства, представители которого и вели записи, возвращение сарацин вызвало ужасную панику. День прибытия Аль-Мансура вошел в историю как «день, когда город умер». На самом деле ничего подобного с Барселоной не произошло, и хотя после прибытия войск Аль-Мансура ряды священников и монахов поредели, а несколько культовых зданий, например монастырь Сант-Пер де лес Пуэллес, были сожжены, монахи, вполне естественно, склонны преувеличивать ущерб, нанесенный населению, церквям и священным реликвиям. Экономически Барселона, судя по всему, восстановилась довольно быстро. Здания эпохи Каролингов в действительности были снесены позже, через много-много лет после смерти Аль-Мансура (1002), каталонскими «застройщиками» во время первого барселонского строительного бума в ХХ веке. Если вас интересует христианская архитектура первого тысячелетия в Каталонии, ее нужно искать не в Барселоне, а на севере, особенно в Ампурдане. Это, например, Порта Феррада (Железные ворота) в монастыре Сант-Фелиу де Гуисоль на Коста-Брава, или церкви Св. Эстебана в Вульпеллаке и Св. Марии в Вилананте. А если фрагмент здания в Барселоне, построенного до 1000 года, превращается в здание в романском или готическом стиле, можно не сомневаться, что его перестроили задешево из ранее использованного материала. Так обстоит дело, например, с Сант-Пау дель Камп в Барри дель Раваль.
Сант-Пау дель Камп — старейшая церковь в Барселоне и не скрывает от посетителя самых древних элементов интерьера. Она маленькая, по крайней мере по стандартам других романских зданий в Каталонии. Со своей приземистой восьмиугольной башней и грубыми стенами, она выглядит скорее сельской, чем городской церковью. Таковой она и была, потому что в XII веке стояла в чистом поле за городскими стенами. Ее компактный фасад говорит о четкой теологической определенности. Вот грубоватые барельефы евангелистов — лев, символизирующий Марка, например. Вот рука Бога Отца в медальоне над ними, и пальцы указывают на мир, только что сотворенный, и на невидимый мир, скрывающийся за видимым. Вот причудливые маленькие маски, изрядно разрушенные временем. На другой стороне портала — две колонны, состоящие из фрагментов VII и VIII века (капители, стержни, основания — ничто не подходит друг к другу). Вот и все, что сохранилось от ранней христианской часовни, откопанной из-под земли.
Сохранившиеся здания периода Гифре и его ранних потомков находятся севернее, в старой Каталонии, особенно много их в областях Риполь и Сант-Жоан де лес Абадессес, где питаемые снегом реки Тер и Фресес сбегают в известняковые ущелья предгорий, стекаясь в городе Риполь. Этот город любит называть себя колыбелью Каталонии, каковой в церковном смысле и является. Бенедиктинский монастырь Св. Марии де Риполь был одной из самых крупных и ранних церковных построек, обязанных своим существованием Гифре Волосатому, чьи кости, обнаруженные в XIX веке в руинах захоронения, теперь в простом саркофаге замурованы в стену левого поперечного нефа. Настоящие только мощи. Остальной интерьер — сплошная стилизация. Первоначально в церкви было пять нефов. Представляется мрачная сырая пещера с параллельно проложенными тоннелями и приземистыми колоннами. Но землетрясение 1428 года разрушило крышу. Здание было отстроено заново, чтобы в 1820 году подвергнуться настоящему бедствию — реставрации архитектором-неоклассиком по имени Хосеп Мора-то, который превратил его в традиционную базилику с одним высоким центральным нефом и двумя приделами. Затем наступили 1830-е годы, начались массовые гонения на религиозные общины. Монахов вышвырнули, и монастырь вскоре превратился в руины. (К счастью, настоятель успел передать бесценный архив монастыря в архив Арагонской короны в Барселону.)
Чего не сделали пожары, вандализм, небрежение, с тем легко справились реставраторы. В 1880-х годах каталонские националисты потребовали, чтобы колыбели Каталонии вернули былую славу и значение. За работу взялся Элиас Рожент-и-Амат, главный архитектор Всемирной выставки 1888 года. К 1893 году все было готово. Большой, бледный, украшенный сахариновой мозаикой алтарь с Мадонной с оленьими глазами и младенцем был подарен папой Львом XIII, а изготовлен в ватиканских мастерских. Если учесть, что целый ряд самых ценных документов Риполя, считая с XI века, затерялся в недрах Ватиканской библиотеки, можно сказать, что Рим выиграл от этой сделки. Святая Мария имела бы больше отношения к давящему на человека благочестию Лурда, нежели к мужественности Каталонии времен первых графов, если бы не два обстоятельства.
Первое — двухэтажный монастырь, благородное по архитектурному решению здание, начатое в конце XII столетия Рамоном де Берга, который был настоятелем с 1171 по 1205 год. Арки в романском стиле (некоторые из них закончены только в XV веке) приподняты на парных колоннах, соединенных резными капителями из твердого, темного местного известняка. Романские по стилю, арки являются чудом изобретательности и до сих пор находятся в прекрасном состоянии. Они символизируют гротескное плодородие, о котором мечтал XII век: растительные мотивы, демоны, русалки, чудовища-гибриды, разнообразные знаки и символы. Проведите с ними часок — и вы почувствуете, что сами становитесь персонажами главного портала.
Потрескавшийся от огня, обветренный, вымоченный дождями, пострадавший от либералов-иконоборцев, а теперь, к счастью, защищенный застекленным подъездом, алебастровый фасад монастыря Санта-Мария дель Риполь — величайшее произведение романского зодчества в Испании. Даже в нынешнем своем плачевном состоянии он гипнотизирует не только выразительностью фигур и символов, но и своей полнотой. Здесь можно увидеть более ста отдельных сцен, и лучше других сохранившиеся фигуры, такие как приземистый, яростно напряженный Вседержитель, окруженный ангелами, над дверью, выделяются лаконичной, строгой красотой, каждая линия совершенна, как изгиб кнута, как развилка ветви. И что особенно интересно, здесь еще и политика. Это самые ранние из каталонских скульптур, представляющие собой метафoры образования Каталонии — ухода ее народа в горы и долины от сарацин, последующее возвращение, изгнание мавров. На двух панелях по сторонам арки представлен библейский исход: Моисей ведет свой народ к Земле Обетованной, падает манна небесная, из скалы бьет родник, сыны Израилевы с. ледуют за ангелом и столпом дыма. Затем — основание Иерусалима, видение Даниилу о евреях, освобожденных Мессией, и многое другое. Вместо «евреи» читай «каталонцы»; вместо «египтяне» — «сарацины»; вместо «Моисей» — «Гифре Волосатый». А образ Иешуа (чья битва с Амалеком в Рафидиме занимает большую панель справа от двери) мог быть понят зрителем XII века как пророчество о благородстве и храбрости графов Барселонских. И конечно, мы видим каталонцев за работой на своей земле обетованной: вот они льют бронзу в январе, пашут в марте, собирают плоды в мае, обрезают ветки в июне, собирают урожай в июле, охотятся на оленя в ноябре и так далее.
Таким образом, хотя внутреннее убранство церкви Санта-Мария нельзя сравнить с интерьерами примерно сорока настоящих романских церквей в северной Каталонии, ее главный вход подтверждает особый статус этой церкви в каталонской истории. Это — прахрам Каталонии, архетип такого рода церквей — древних, суровых, провинциальных, в свое время служивших оплотами теологической учености. Именно они давали мифологическую пищу поэтам и архитекторам Возрождения. Такие места напоминают о романских корнях, которые из самой Барселоны вырвали, когда она начала развиваться как средневековый город, отвернувшись от равнин и долин Пиренеев к Средиземному морю.
Чтобы узнать, как все выглядело внутри, нужно побывать в Сант-Жоан де Лес Абадессес, монастыре, который Гифре построил для своей дочери Эммы в долине реки Тер, недалеко от Риполя. Церковь освятили в 898 году. В этой постройке чувствуется очень большая напряженность. Она идет не от преобладания вертикали, как в поздней готике, а, скорее, от некоторой пещерности. Чтобы ощутить это, попросите ризничего на время выключить электрический свет — он может это сделать, если в церкви больше никого нет. В темноте пространство вплывает в ваше сознание, медленно заполняет его, вы скорее ощущаете, чем видите. Сначала исчезнет во мраке цилиндрический свод высокого нефа, так как дневной свет сейчас (как, впрочем, и всегда) проникает через окна, завешенные пергаментного цвета экранами из распиленного алебастра. Потом пропадет апсида, нависающая полукуполом за алтарем. Сила тяжести и темнота помогают друг другу. Каменные контрфорсы и скошенные проемы окон, кажется, построены не как вызов силе тяжести, но как ее признание. Это архитектура очень примитивная, почти осязаемая. Такое неестественно вытянутое помещение могло удовлетворить тягу пещерного человека к трансцендентальному. Неудивительно, что эта постройка выдержала землетрясение 1428 года, которое разрушило другую церковь в Риполе.
Хотя в Барселоне так мало романской архитектуры, и все значительные постройки в этом стиле находятся севернее, все-таки большая часть каталонских фресок XI–XII веков — в городе, а не за его пределами. Этот парадокс объясняется рвением тех, кто в 1920-х годах начал осуществлять программу спасения романской живописи сельских церквей старой Каталонии, большей частью покинутых или постепенно приходивших в упадок. Картины перевезли в Барселону, и теперь они висят в музее каталонского искусства на горе Монтжуик. Когда путешествуешь по северу Каталонии, иной раз сердце сжимается при виде пустых или украшенных бездушными копиями стен. Но если бы эти фрески не вывезли отсюда, их бы теперь не существовало. Иконоборческая ярость коммунистов и анархистов во время гражданской войны и вандализм следующей половины столетия разрушили бы и то, что пощадили время и погода. Эти стены — великолепные образцы «примитивной» (до Джотто) росписи в Европе. Вряд ли будет преувеличением сказать, что эта часть музея каталонского искусства в отношении росписи стен — то же, что Венеция и Равенна — в искусстве мозаики.
Имена художников не сохранились, но несколько росписей по-настоящему изысканны. Возможно, в некоторых случаях заимствование у римских образцов было невольным — римские ценности лежали гораздо ближе (и в прямом и в переносном смысле), чем сейчас. В этих работах Господь и Святая Дева могли напоминать членов императорской семьи. Полукруглая церковная апсида похожа на римскую триумфальную арку. Даже привычный греческий орнамент на фресках монастырской церкви Сант-Пер де Бургал XII века взят с бордюров римских мозаик (дарительница этой фрески, графиня Люси Пальярс, появляется в нижнем правом углу, под изображениями святых. Это первый известный светский портрет в каталонском искусстве, и еще одна ниточка, связующая последнее с Римом).
В любом случае слово «примитив» едва ли можно применить к работам, в которых чувствуется такое владение византийским стилем, и кажется невероятным, что эти росписи были сделаны местными мастерами. Скорее, художники переходили от заказа к заказу, подобно трубадурам, путешествовавшим из замка в замок по Лангедоку и Каталонии. Через Пиренеи они принесли стиль и мастерство в эти отдаленные церкви. Фреска XII века, иллюстрирующая притчу о мудрых и неразумных девах в церкви Сант-Квирсе де Педрет, — это почти Равенна. Восемь женщин смотрят на вас со стены черными глазами с такой пророческой напряженностью, что эффект вовсе не снижается от скромных размеров изображений — они населяют очень небольшой, изогнутый участок стены. Неразумные же девы, изображенные слева, демонстрируют роскошные наряды, усыпанные жемчугом, и прически византийских аристократок. (Пристрастие к роскоши не поощрялось бережливыми каталонцами. Возможно, именно поэтому столь, казалось бы, незначительная притча из Евангелия от Матфея удостоилась собственной часовни.)
Эти образы призваны заворожить, долго удерживать в напряжении. Это искусство рассчитано на пристальный взгляд, на некое противостояние. Этот «сильный взгляд»,
Есть и другие столь же необыкновенные взгляды. Возникает оптический эффект сумасшествия, когда смотришь на изображение серафима под (теперь уже стершимися) Святой Девой и Младенцем на фреске XII века из апсиды в церкви Санта-Мария д’Анеу. Серафимы (один из высших ангельских чинов) шестикрылы, и в Апокалипсисе Иоанн Богослов упоминает, что на их крыльях есть глаза. Так что художник, верный священному тексту, снабдил серафима в общей сложности тремя дюжинами глаз — тридцать на крыльях, два на голове, и еще два — для ровного счета — на ладонях. На одной из арок церкви Св. Климента — изображение пасхального Агнца, такого, каким он описан в Апокалипсисе, — не с семью рогами, что, возможно, вызвало бы недоверие зрителя, но с семью глазами: четыре с одной стороны и три с другой. Он не слишком похож на агнца, но, с другой стороны, и каталонский лев романского периода, символизирующий евангелиста Марка, напоминает скорее медведя, чем льва. Можно предположить, что ни один испанский художник XI или XII века никогда не видел льва, так же как и дракона или демона — разве что во сне. А вот медведи в Пиренеях водились, страшные, косматые, с острыми когтями и клыками, и они вполне подходили на роль дикого зверя. С другой стороны художник в Тауле весьма реалистично изобразил хорошо знакомое ему животное — собаку: пес своим заостренным языком зализывает раны несчастного Лазаря.