Таков он был, этот ничем не выдающийся город, крошечный по сравнению с Тарраконом и даже с Эмпорионом, хотя, возможно, с более разнообразным населением. Предки тех людей, которые в Средние века создадут большую еврейскую общину, начали стекаться сюда во II веке, спустя некоторое время после того, как Тит в 70 году разрушил Иерусалимский храм. Барселонское гетто, Эль Каль, образовалось в конце II века. И слово «Монтжуик» появляется в названиях улиц Готического квартала, таких как Каррер Монтжуик дель Бисбе или Каррер Монтжуик дель Карме, должно быть, в память еврейского кладбища, отделенного от христианского. Первую синагогу здесь, вероятно, построили к концу II века. Хотя это могло случиться и раньше, если буквально понимать слова святого Иоанна Златоуста о том, как апостол Павел посетил Испанию и встретился с жившими там евреями.
В маленьком городке было весьма подвижное и активное население, говорившее на нескольких языках, но ни одна из претензий на величие Барселоны римского периода, высказанная позже каталонскими писателями, не имела под собой никакой почвы. Не успел городок вырасти до приличных размеров, как его коснулся общий упадок империи. Прежде всего это сказалось на религии. Риму всегда приходилось с огромными трудностями навязывать свой пантеон богов и свои обряды завоеванным ими иберийским племенам. Римляне возводили храмы и устанавливали статуи, но, как указывал историк С. Дж. Кей, «боги, подобные Геркулесу, Марсу и Юпитеру, очень скоро уподоблялись своим местным собратьям, "сливались" с ними, и местные верования под римской маской сохранялись». Культ римского императора, каким бы административно полезным он ни был, не удовлетворял потребности народа в тайне и откровении, лежащей в основе любого религиозного порыва. Это подавляемое желание удовлетворила величайшая и быстрее всех окрепшая таинственная восточная религия, которая начала распространяться в Испании к концу 11 века, — христианство, с его странными, но бесконечно привлекательными обещаниями вечного блаженства в обществе самого Бога, который к тому же еще совсем недавно, в эпоху Августа, ходил по земле вместе с простыми смертными.
Христианство соперничало с официальной религией римского государства почти двести лет, и последняя волна преследований христиан римским императором Диоклетианом, нахлынувшая около 300 года, дала Барселоне святую покровительницу и Официальную мученицу — святую девственницу Евлалию, которую пытали по приказу римского прокуратора огнем, раскаленными щипцами, крючьями и в конце концов распяли.
Её останки были захоронены, и им поклонялись в церкви Санта-Мария дель Мар до конца IV века. Потом их выкопали и перенесли в другую гробницу. Сейчас там стоит собор, воздвигнутый в ее честь. Есть, однако, некоторые сомнения в ее существовании: она вполне может быть выдумкой, так сказать, клоном другой испанской святой, Евлалии из Мериды (естественно, каталонские священники считают, что если и имело место клонирование, оригинал — именно их святая). И, разумеется, не подлежит сомнению, что все, связанное с нею, — место, где стоял дом ее родителей в Саррии, место, где она приняла мученичество, на Спуске святой Евлалии, где она умерла — на Пласа де Педро, а также история о том, как ее высушенное сердце, когда его переносили из Санта-Мария дель Мар в гробницу в соборе, вдруг стало таким тяжелым, что процессии пришлось остановиться и помолиться, — все это носит апокрифический характер, если не сказать резче. Современные агиографы, то есть составители житий святых, не согласны также с бытовавшей в XVII веке точкой зрения, что Евлалия была дочерью двух других мучеников, святого Филета и святой Леды. С жертвами преследований ранних христиан всегда много путаницы. К счастью, вскоре после смерти Евлалии (если она вообще когда-нибудь жила) в 312 году, вышел эдикт императора Константина, провозгласивший христианство официальной религией империи. Это немного проредило ряды каталонских мучеников. Борец за политическую корректность мог бы отметить, что Барселоне не очень нра-пилось иметь в святых покровителях женщину. Но зато второй по значимости каталонский святой, Кугат, родился в Африке и, весьма возможно, был темнокожим.
Языческие обычаи не уходили в прошлое тихо и мирно. Святой Пациан, епископ Барселоны в конце IV века, жаловался, что в Новый год жители надевают оленьи головы и танцуют на улицах, а потом предаются дикому веселью. «Все мои призывы прекратить это непотребство, — сетовал он, — кажется, только еще больше их разжигают».
Близился упадок римской Барселоны, который больше коснулся ее экономики, основанной на рабском труде, чем манеры отмечать праздники. Такая экономика не могла существовать без постоянного притока новых рабов, — а приток обеспечивался новыми завоеваниями. Но в римской Испании к 350 году уже не осталось непокоренных племен. (Теория, что ранние христиане, борясь за сохранение «человеческого достоинства», пытались уничтожить рабство, — благочестивая выдумка. В Испании они хотели обратить в рабство евреев, что и сделали.) Стал ощущаться дефицит рабочей силы, и стоимость ее резко возросла. Более того, средства на содержание испанских колоний — на армию, на чиновничий аппарат, на «хлеб и зрелища» — римский вариант благотворительности — все было расхищено, всего этого тоже не стало. Налоги росли, деньги девальвировались. В IV веке ценность серебряного денария неуклонно снижалась, вплоть до того, что все перестали доверять когда-то безупречной римской валюте. Банды бедняков нападали на деревни и фермы. В ответ богатые, забыв свои политические обязательства перед городом, образовывали собственные усадьбы, с рабами и наемными войсками. В этих самодостаточных поместьях, способных защищаться и, следовательно, не подлежавших налогообложению, можно увидеть ростки феодальных графств, которые стали доминировать в политической жизни Каталонии в начале Средних веков.
Такое устройство повлекло за собой немедленные экономические последствия для городов. Барсино, раньше центр экспорта, теперь превратился в импортера. Беженцы из города, захватывая укрепленные фермы, в обход рынка Барсино стали обмениваться излишками производимого напрямую с другими фермами. Оказываясь практически выключенным из товарооборота, Барсино тем не менее вынужден был как-то кормиться. К V веку городу, чей
Так как серебряный денарий перестал быть твердой валютой, на наемную стражу, заменившую прежние имперские легионы, больше не приходилось рассчитывать в защите Пиренеев от вторгавшихся германских племен. Те прошли через Галлию, и, похоже, собирались захватить всю Европу. Наемники бунтовали, иные просто дезертировали. Итак, начиная с 409 года волна за волной хлынули захватчики. Это были совместные силы двухсот тысяч вандалов, свевав и аланов. Ничто не могло их остановить. Они завладели Северной Каталонией и продолжали двигаться на юг. «Вторжение этих народов, — писал христианский хронист по имени Идатий, — повлекло за собой самые ужасные бедствия, ибо варвары продемонстрировали свою безудержную жестокость, грабя как римлян, так и испанцев; как города, так и села… Голод заставил несчастных жителей питаться мясом своих сограждан, и даже дикие звери, привольно размножившиеся, впадали в голодное бешенство от запаха крови… Скоро началась чума и унесла значительное количество жизней. Стоны умирающих вызывали зависть у живых. Наконец варвары, насладившись резней и грабежами… окончательно утвердились в обезлюдевшей стране».
Захватчики не задержались в Каталонии: они пошли дальше, на юг. Через год-другой пятьдесят тысяч вандалов обосновались в Бетике, тридцать тысяч аланов — в провинциях Лузитании (современная Португалия) и Картагинесисе, а восемьдесят тысяч свевов и еще сорок тысяч вандалов — в Галисии. Римская структура власти в Северной Испании к тому времени ослабела. И когда следующая волна завоевателей, состоявшая из визиготов числом между семьюдесятью и тремястами тысяч под предводительством короля Атавульфа (столь неточные цифры могут свидетельствовать о панике свидетелей) вторглась в восточные Пиренеи в 415 году, римляне объединились с ними в надежде с их помощью избавиться от белокурых бестий с севера.
Визиготы прошли маршем к Барсино, захватили город и устроили там свой двор — несомненно, к большому облегчению жителей, которые последние шесть лет до их прихода провели за стенами города, боясь, что их ограбят или убьют.
«Варвары» оказались не столь дикими и свирепыми, как опасались испанские римляне. После серии маневров, слишком долгих и сложных, чтобы их здесь описывать, визиготы выдворили вандалов из Бетики и аланов из Лузитании и в битве при Вуайе (507) отвоевали у франков часть восточных Пиренеев (часть этой территории — ныне Франция, а часть — Испания). Эта земля, известная как Септимания, или королевство Толоса (Тулуза), — зародыш средневековой Каталонии. Она «перетекла» через Пиренеи на территорию нынешней Франции, в Руссильон (по-каталански
Не следует считать, что готское завоевание принесло быстрые перемены в культурной ж. изни Барселоны (в постримские времена этот город уже назывался именно так). Шел процесс перемешивания. В сравнении с вандалами визиготы выглядели почти изысканными и благородными; они изрядно пообтесались с тех пор, как опустошили Грецию и разграбили Рим. Захватив Рим, Атавульф женился на двадцатилетней Галле Плацидии, дочери императора Феодосия l (позже она вышла замуж за императора Константина III и перестроила город Равенну). Появление Галлы Плацидии в Барселоне являло собой весьма странное зрелище: ее привели закованной в цепи вместе с другими пленниками. Она шла перед конем своего мужа. Но вскоре ей удалось обратить Атавульфа в христианство — правда, он принял арианизм, ересь, которую очень не одобрял ее отец, — и это обстоятельство все облегчило для Барселоны.
Визиготы не уничтожали испано-римских аристократов, зато могли конфисковать половину или две трети их имущества и поместий. Один из преемников Атавульфа, король Теудис (531–548), женился на местной аристократке, которая была так богата, что из ее приданого он оплачивал содержание личной стражи, состоявшей из двух тысяч человек. В конце VI века другой монарх, Реккаред, сделал католицизм официальной религией визиготов вместо арианизма. Это положило начало бурному строительству церквей как в Барселоне, так и за ее пределами. Многое сохранилось от собора в Таррагоне, построенного, можно сказать, в стенах римского храма Августа, но в Барселоне от этого периода уцелели лишь фрагменты — фундаменты нескольких здании, резные экраны, купели, колонны, капители, часто очень искусно выполненные. Остальное разрушили в Средние века застройщики и церковники. Более того, расширяя примитивные христианские часовни и гробницы, визиготы поверх уже построенного строили свое. По тому же принципу оформлялось и законодательство. Визиготские законы накладывались на существовавшие римские, часто возникала путаница, — короли теперь владычествовали не только по праву наследования, но и благодаря личным качествам — уму и храбрости. Укрепление готского влияния положило конец и существованию свободного крестьянства. Бедняки очень сильно зависели от землевладельцев и военачальников. Они постепенно попадали в средневековое рабство. На соборах, проведенных в Толедо в 589-м, а потом в 633 году, монархи предприняли неуклюжие попытки уменьшить зависимость власти от баронов, графов и герцогов. Но все старания оказались тщетными. Новая аристократия быстро брала бразды правления в свои руки и разрушала структуру общества, привычную для Северной Испании. В 694 году, во время первого из многочисленных в Испании приступов католического антисемитизма, все евреи специальным декретом были объявлены рабами. В 702 году подоспели новые законы против «беглых рабов», под которыми понимались любые инакомыслящие или крестьяне, спасавшиеся от рабства. К началу VIII века визиготское государство уже практически не имело влияния в Каталонии, а в Южной Испании появились арабы.
Арабы, переплыв в 711 году Бахр аль-Руми, или Римское море, как они называли Средиземное море, увидели в государстве визиготов то же самое, что триста лет назад сами визиготы увидели в римской Испании: полный развал и слабость власти, приглашавшие к завоеванию. Готскими землевладельцами никто централизованно не управлял. Христиане были озабочены тем, как бы покрепче взять за горло евреев. Возможно, именно картина преследований готским христианским большинством иудейского меньшинства окончательно убедила арабов, что государство совершенно раздроблено и вполне созрело для того, чтобы быть завоеванным. Популярная среди представителей старой школы и антисемитски настроенных испанских историков XIX и ХХ веков теория, что это евреи тайно позвали арабов, сыграв роль пятой колонны, не более чем «утка». Арабы не нуждались в приглашении. Пройдя по западному Средиземноморью, они раздавили слабо сопротивлявшихся визиготов, как трактор давит гусеницами колоски на пшеничном поле.
Их прибытие вызвало коллапс всех крупных готских земельных владений в Каталонии. За период с 712 по 718 год всю Южную Испанию и большую часть Каталонии заняли сарацины. Кое-где готские аристократы благоразумно сда-вались, сохранив тем самым свое имущество, законы и обычаи, и правили как сатрапы новой власти. Несколько городов, например Таррагона, оказали сопротивление, и им сильно досталось. Барселона, судя по всему, не слишком сопротивлялась, если сопротивлялась вообще. Не имело смысла: если уж Таррагона не смогла противостоять натиску сарацин, было бы смешно ожидать этого от маленького прибрежного города, атакованного кораблями с моря и войсками с суши. Все центры сопротивления находились на севере, ближе к Пиренеям.
Приход сарацин почти сразу же изменил демографию Каталонии. Крестьяне бежали с плоских, открытых равнин, таких как Байш Камп де Таррагона, и пробирались на север, надеясь найти убежище в гранитных складках предгорий Пиренеев. Потеряв рабочую силу — основной источник благосостояния, — испано-готская знать оказалась крайне уязвимой. Зато беглые крестьяне, создав свои крошечные, почти пещерные поселения глубоко в северных долинах, куда сбегали с Пиренеев реки — Тер, Флувия и другие, — стали независимы и хорошо защищены. Сарацины не могли их достать. Аристократия на равнинах пришла в упадок, зато крестьянство в горах, начиная с Vlll века, стало крепнуть. Экономически оно не могло окрепнуть быстро, но вскоре достигло прожиточного минимума, в поте лица зарабатывая хлеб насущный на клочках земли в каменистых горах. Терпение и выносливость земледельцев — важный вклад в биографию, точнее даже, в «иконографию» Каталонии. В этой добровольной северной ссылке Catalunya Vella, старая Каталония, проявила национальный характер, показала внутреннюю сущность своего народа. В горах не приходилось никому подчиняться. Эту землю населяли суровые, упорные, зоркие и недоверчивые крестьяне, чьи социальные горизонты ограничивались пределами их долин. И прежде всего, эти люди были свободны. Римское рабство процветало на равнинах, а его остатки умирали в горах. И когда сарацины ринулись за Пиренеи, одержимые порывом завоевать Южную Францию, они так и не могли достичь этих отдаленных каталонских деревушек. Да те и не стоили усилий. Арабы пошли на побережье, к Нарбонну, и захватили его в 719 году, и исламская империя со столицей в Дамаске простерлась от Португалии до границ Китая.
Лишь одно препятствие для сарацин оставалось в западном Средиземноморье: франки, или «свободные люди», — имя, присвоенное в III веке свободной конфедерацией германских племен на среднем Рейне. Они тоже вторглись во Францию, но уперлись в каменную стену Пиренеев и дальше не прошли. Со времен правления Дагоберта III, умершего в 716 году, франкские короли пользовались значительным военным и политическим влиянием в южной Франции. Преемник Дагоберта Хильперик потерял Нарбонн. Но в 732 году Карл Мартелл остановил мусульман в битвах при Туре и Пуатье и таким образом поставил границу, дальше которой арабы в Западной Европе не продвинулись. Они вынуждены были отойти за Пиренеи. Следующие полвека все усилия франкских королей бьи" и сосредоточены на обороне Пиренеев и превращении южных предгорий в своеобразный буфер на случай нового вторжения сарацин. Когда Пипин Короткий умер в 768 году, граница завоеваний франков все еще проходила по французской стороне Пиренеев, но его сын и преемник Карл Великий расширил границы своей Священной Римской империи за горы до самой реки Эбро, намереваясь превратить половину Испании в