Возможно, по Барселоне так трудно передвигаться еще и потому, что не хватает стоянок. В городе более 600 000 машин, но всего лишь 432 000 парковочных мест, причем 4 из 10 — на улицах, а остальные — на частных стоянках. Это означает, что в любое время дня и ночи по крайней мере 160 000 машин в городе паркуются нелегально или ищут зазора, чтобы вклиниться. Тот, кто никогда не ездил на машине по Барселоне (исключая разве что тех отчаянных, что передвигаются в автомобиле по Манхэттену), не в состоянии представить себе то раздражение, которое охватывает в подобной ситуации. Общественный транспорт представлен в основном автобусами. Главная линия метро заканчивается рядом с университетом на Виа Диагональ. Таким образом, половина всех работающих приезжает в город на автомобилях. В будние дни средняя скорость транспорта — двадцать миль в час. С учетом того, как это влияет на центральную нервную систему, неудивительно, что в 1980-е годы в Барселоне возросло количество несчастных случаев. Каталонцы — плохие, нетерпеливые водители и, кажется, становятся все хуже. В 1980–1986 годах доля аварий в центре Барселоны подскочила до 40 процентов. В 1987 году здесь было зарегистрировано десять тысяч дорожно-транспортных происшествий и тринадцать тысяч несчастных случаев.
Власти мало что могут сделать, чтобы исправить положение. Кольцевые дороги, конечно, помогут, как и двадцать пять новых подземных муниципальных стоянок (сейчас в городе их сорок), которые к 1993 году обеспечат пятнадцать тысяч новых мест для парковки. Ажунтамент осторожно планирует установить компьютерную систему контроля транспорта, призванную регулировать ритм работы светофоров и выводить информацию о плотности парковки и транспортном потоке на светящиеся табло по обочинам дорог. Но если это будет сделано, то скорее к 2000-му, чем к 1992 году. А пока Ажунтамент должен быть готов к тому, чтобы запретить автомобильное движение в центре (в какой именно части центра?) или взимать плату с каждой машины за въезд в город. В 1991 году Марагаль сказал репортеру «Ван-гуардии»: «Горожане были бы счастливы, если бы политики решали проблемы таким образом». Думаю, вряд ли.
В каждом городе есть еще один город — подземный: инфраструктура, включающая в себя канализацию, электрическую проводку, телефонную и другие сети. Инфраструктура Барселоны всегда была неэффективной и громоздкой. Она состоит чуть больше чем из шестисот миль дренажных и канализационных труб, причем многие из них — еще XVIII века, а иные — и XV. В XIX веке, когда доктор Педро Гарсиа Фариа начал кампанию за охрану здоровья населения, мучимого регулярными эпидемиями холеры, тифа и малярии, возникла серьезная проблема с дренажными трубами — владельцы собственности отказывались выкапывать старые трубы и заменять их новыми. Прокладывание главной канализационной трубы считалось крупным политическим достижением, и мэр устроил банкет для ста пятидесяти избранных, при свете карбидных ламп, во вновь построенном подземном коллекторе. Возможно, из-за традиционного каталонского скатологического уклона власти Барселоны любят похвастаться своей канализацией, и Марагаль — не исключение. Недавно Ажунтамент в зимнем саду парка Сьютаделла устроил большую поучительную выставку «Под Барселоной». Там демонстрировались новые трубы, магистральные коллекторы и регенерационные установки. Каталог выставки пестрел археологическими, гидрографическими и бактериологическими данными и был украшен цитатами из «Четырех квартетов» Т. С. Элиота в переводе на каталанский: «Настоящее и прошедшее, / Вероятно, наступят в будущем». Безусловно, было найдено самое изысканное применение наследию Старого Опоссума [15]. Все это демонстрирует веру властей в симбиоз высокого и низкого, поэзии и канализации.
«Оправа» Барселоны — земля и море. Но земля за городом, то есть гряда Колсерола, едва ли использовалась самими жителями Барселоны (разве что старая ярмарка в Тибидабо), а море, как ни странно, было для них почти недостижимо. Город отгородился от моря промышленным портом со скудным оборудованием, исключившим какое-либо другое использование побережья вплоть до устья реки Бесос. В любом другом городе эта территория давно стала бы зоной отдыха. В Барселоне она пропадала даром — пляжи были загрязнены промышленными выбросами, доступ к ним закрывали старые фабрики, железнодорожные пути, дворы, свалки, окружавшие промышленный район XIX века Побленоу. Ажунтамент планирует устроить на холмах Колсе-ролы парк, а прибрежную часть Побленоу между парком Сьютаделла и Старым кладбищем — около 250 акров, по площади равную пятидесяти кварталам Эйшампле, превратить в спортивную, рекреационную и жилую зону. Сначала эта территория будет отведена под Олимпийскую деревню (где разместятся пятнадцать тысяч спортсменов) на играх 1992 года, а затем — по крайней мере, так объявил мэр в 1986 году — продана по «низким, доступным» ценам как место для постройки жилья для десяти тысяч человек. Будет обустроено пять километров общественных пляжей, которые протянутся на север, до реки Бесос, и разбито пять прибрежных парков. Главными достижениями стали два сорокадвухэтажных небоскреба, выходящих фасадами на море: в одном разместились офисы разных компаний, в другом находится гостиница. Таким образом, Побленоу должен стать новым «морским фасадом» Барселоны. Подобный проект в Соединенных Штатах, например, годами кочевал бы из суда в суд, и разные лобби отрезали бы от него по кусочку. В Барселоне его «протолкнули» очень быстро, и он был поддержан крупными капиталовложениями частных лиц. За Олимпийскую деревню отвечала фирма «Боигас, Марторель и Маккей». За год до начала Олимпийских игр огромный проект еще так далек от завершения, что его архитектурные достоинства трудно поддаются оценке, но, безусловно, для города он очень хорош, и придраться мы можем разве что к названию: Nova Icaria — Новая Икария. Так в XIX веке называли свою коммуну последователи социалиста-утописта Этьенна Кабе. Некоторые из них, кстати, каталонцы попытались построить коммуну будущего в США и потерпели унизительное фиаско. Проект Олимпийской деревни не имел никакого отношения к рабочему движению, так как ни одна семья «синих воротничков» не смогла бы позволить себе приобрести дорогостоящие апартаменты в этом районе. С таким же успехом можно было бы окрестить так фешенебельный квартал кондоминиумов в Берлине с башней Розы Люксембург. «Низкие» цены, о которых говорил Марагаль в 1986 году, к 1991 году оказались довольно высокими — около четверти миллиона песет за квадратный метр, или 250 долларов за квадратный фут.
В общей сложности, к 1992 году Барселона потратит около двухсот миллиардов песет (примерно два миллиарда долларов) на здания и инфраструктуру, связанные с Олимпийскими играми. Параллельно с возрождением побережья обустраивается и Монтжуик как участок «Олимпийского кольца» и арена легкоатлетических соревнований. В 1929 году на Монтжуике и рядом с ним выросли главные здания Всемирной выставки, устроенной диктатором Мигелем Примо де Ривера. Такие, например, как Палау Насиональ, где теперь помещается музей каталонского искусства. Их грубая монументальность контрастировала с абстрактным, почти воздушным Германским павильоном Миса ван дер Роэ. И разрушенный, он оставался одним из призраков модернизма, его «живым классиком»… В середине 1980-х годов Ажунтамент тщательно реконструировал здание Миса по чертежам и фотографиям, а также отреставрировал оставшийся от выставки 1929 года легкий фонтан на оси между Пaлау Насиональ и Пласа д’Эспанья. Но Монтжуик все ещё казался ничейной землей: не парк, не городской центр… Его возродило «Олимпийское кольцо» — официальное название плана реконструкции большого участка горы под общим руководством архитекторов Федерико Корреа и Альфонсо Мила. Они аккуратно сохранили фасад старого овального стадиона с бронзовыми скульптурами в стиле классицизма работы Пау Гаргальо — один из лучших образцов европейской архитектуры периода диктатуры. Но беговую дорожку они опустили примерно на тридцать пять футов, таким образом освободив больше пространства для зрительских мест — для семидесяти тысяч зрителей. По ступеням и площадкам можно спуститься к самому замечательному новому зданию, связанному с Олимпийскими играми: Палау Сант-Жоржи, или дворцу святого Георгия, крытой спортивной арене, вмещающей семнадцать тысяч зрителей. Автор проекта — японский архитектор Арата Исодзаки.
Снаружи низкий профиль дворца и темная керамическая крыша со световыми люками делает его похожим на летающую тарелку. Но если смотреть изнутри, то создается совсем другой эффект: изогнутый металлический каркас огромной крыши парит над ареной. Дерзкий замысел архитектора делает дворец почти невесомым благодаря свету, проникающему сквозь отверстия вверху. Здесь хай-тек становится поэзией, как это произошло и в телебашне Норманна Фостера высотой восемьсот футов, воткнутой, подобно копью, в гряду Колсеролы рядом с Тибидабо.
Никакой другой стадион, трек, бассейн, административное здание, построенное к Олимпийским играм, не сравнятся с ареной Исодзаки, но с точки зрения градостроительства олимпийский проект задумывался не как нечто законченное, а, скорее, чтобы «запустить механизм». Ибо восприятие Барселоной своих окрестностей и своего прошлого начало меняться.
При Порсиолесе основой города были зоны. Теперь главный местный теоретик градостроительства, архитектор и историк Ориоль Боигас, убедил городские власти, что так не годится. Как сформулировал Марагаль в Гарвардской школе дизайна в 1986 году, Барселона должна децентрализоваться, даже в рамках самого центра. «Это значит, — сказал он, — отказаться от зонального принципа и попытаться создать город, где все виды деятельности сосуществуют». Эта довольно туманная идея не означала, что власти переместят фабрики обратно в Готический квартал. Просто отныне центр не должен жить за счет периферии, а заброшенным бесформенным кускам пространства по всему городу предстояло превратиться, по выражению Марагаля, в «городские парки и площади — художественные по дизайну и исполнению». То есть городские власти надеялись, что можно возродить город, основываясь на индивидуальных проектах, а не на общем плане. Идея заключалась в том, чтобы утвердить «окрестности», многие из которых прежде были деревнями, в правах городских единиц.
Сначала стала разворачиваться программа городской скульптуры, в основном на площадях, в садах и парках — легких города. Но никакая новая скульптура не оживит социально мертвое пространство, а дни официальных памятников прошли — особенно в Испании, где сама мысль о Франко вызывала у всех отвращение. Итак, городской совет решил организовать скульпторов на совместное с архитекторами освоение пространств, нуждавшихся в возрождении. Это делалось не только для того, чтобы оживить память, но и с тем, чтобы занять людей.
Барселонская программа «Скульптура в общественных местах» осуществлялась под руководством члена администрации Марагаля, энергичного Хосепа Асебильо. Эта самая большая коллекция в западных городах, уникальное собрание, и ее появление стало возможным только потому, что скульпторы — испанцы, американцы, англичане, французы — согласились предоставить свои работы по ценам значительно ниже обычных рыночных, а все расходы по установке скульптур взял на себя Ажунтамент. Программа имела такой резонанс, что теперь в Барселоне осуществляется более семидесяти подобных муниципальных проектов. Некоторые представляют собой просто восстановление — возврат скульптур, которые убрали по политическим причинам в период правления Франко, но, к счастью, не уничтожили. Один из таких памятников — главному каталонисту Барселоны, Бартоломеу Роберту-и-Иарзабалю. Постамент проектировал Гауди, а бронзовые фигуры — работы Хосепа Льимоны. Он стоит теперь на Пласа де Тетуан. Другой — бронзовое изображение Рафаэля Казановы, героя осады Барселоны 1714 года. Его извлекли из запасников и вновь установили на Ронда де Сант-Пер. Но большинство скульптур в рамках проекта делалось специально для мест, где их надлежало поставить, живущими ныне скульпторами или по их проектам, и эти художники старались избегать прямолинейности парадных памятников. Стоит полюбоваться кубами внутри стеклянной коробки, потоками воды и бликами — памятником Пикассо работы Антони Тапиеса, стоящим неподалеку от «папоротникового дома» в парке Сьютаделла. Множество ласт и плавников работы Хавьера Корберо на Пласа де Сольер — смутный отзвук фонтана Треви — скорее дополняют собой площадь, нежели доминируют над ней. Беверли Пеппер получил в распоряжение целый парк, примыкающий к долго находившейся в небрежении Эстасио дель Норд, и превратил его в земляную крепость, в которой теперь играют дети. Особенно им нравится «Опрокинутое небо» — холм, напоминающий спину кита, поднимающийся из зеленой травы, облицованный кобальтовой и бирюзовой плиткой. Самый «монументальный» из памятников, созданных пока в рамках проекта — последняя большая работа Жоана Миро: массивный торс с мощной цилиндрической головой. Этот глупый в своей гордости «лунный жеребенок», кажется, заброшен сюда из страны Бробдингнег. Он вполне соответствует по духу находящейся рядом арене для боя быков. Этот монумент высотой шестьдесят футов, облицованный
У планировщиков времен Порсиолеса стало привычкой, почти рефлексом, ориентироваться на автомобилиста, а не на пешехода. Так что в ноябре 1969 года, без всяких объяснений, закрыли один из самых любимых горожанами променадов, Рамбла де Сант-Андреу. Все деревья срубили, и бульвар превратился в хайвей. Но Барселона — город пешеходов, несмотря на свою негибкую планировку. Его «природная» структура тяготеет к площадям и жилым кварталам, а не к магистралям и пандусам. Приезжего поражает, что, несмотря на смог, грохот, обилие транспорта, здесь уважают человека прогуливающегося и тщательно соблюдается этикет пешехода. Пассейч де Грасия, один из самых больших променадов мира, — символ социального консенсуса, как Рамблас и парк Гюэль. Барселона — город, который надо видеть на уровне глаз, то есть когда стоишь или идешь. Так что возрождение этой улицы как бульвара стало высшим приоритетом в 1980-х годах. Ажунтамент восстановил Рамбла де Сант-Андреу и вернул городу проход от Триумфальной арки, построенной к выставке 1888 года, до ворот парка Сьютаделла. Изгнали автомобили с Авингуда де Гауди, связывающей два шедевра модернизма — Саграда Фамилия и больницу Креста Господня и Св. Павла, построенную Доменек-и-Монтанер. Стали ремонтировать пришедшие в упадок площади в Старом городе, большие и маленькие: площадь Ангелов, площадь Св. Агустина и дюжину других. Нашли применение старым зданиям. В средневековом монастыре Ангелов, давным-давно покинутом, разместилась Муниципальная гемеротека и архив периодических изданий. Неоклассицистская Каса де ла Каритат, заброшенная с 1956 года, будет превращена американским архитектором Ричардом Мейером в центр современного искусства. Издательство «Монтанер и Симон», построенное Доменек-и-Монтанером, назначено под музей самого знаменитого из живущих ныне художников Барселоны, Антони Тапиеса, — проект, который кажется некоторым некаталонцам слишком националистически благоговейным. В 1989 году Ажунтамент заключил договор с монахами готического монастыря Педральбес и начал переделку спального корпуса XIV века в выставочный зал для части коллекции Тиссена, предоставленной, хотя и не отданной насовсем Барселоне.
Но тот, кто, возможно, уже побывал в Барселоне лет десять назад, прежде всего заметит не долгосрочные планы и даже не индивидуальные проекты, а уличный пейзаж, его детали и подробности. Проведена долгая и скрупулезная работа по очистке и реставрации исторических фасадов Барселоны, а также снятию с них позднейших напластований. Особенно это касается зданий эпохи модернизма (18701910), на которые Порсиолес и его коллеги просто не обращали внимания. Каса Мила великого Гауда снова стала бледно-золотистым морским утесом, а не темным остовом корабля. Мозаичный фасад его дома Батльо, решенный в духе Моне, опять сверкает, а фойе, как прежде, напоминает прохладный голубой грот. Рядом каждым своим красным с золотом изразцом мерцает в неверном утреннем свете Каса Атльер постройки Пуиг-и-Кадафалка. Незаметные раньше подробности бросаются в глаза, когда обходишь Эйшампле и Готический квартал: рама дверного проема 1900 года заиграла зелеными мозаичными вставками, которые раньше были не видны, поскольку прятались под копотью; огнедышащий железный дракон вернулся на свою подставку; неон и пластик исчезли с неоклассического фасада на Рамблас. А есть и более масштабные проекты, такие как тончайшая, великолепно выполненная Оскаром Туске переделка Палау де ла Мусика Каталана. Будут символом независимости Каталонии, в годы франкизма это. здание было обречено на запустение и распад.
Не все вышеуказанное оплачивается Ажунтамент. Женералитат, например, вложил полмиллиарда песет (пять миллионов долларов) в Палау де ла Мусика и такую же сумму в перестройку музея каталонского искусства итальянским архитектором Гаэ Ауленти. Завершения этой работы критики ждут с трепетом, помня, какого монстра он сделал из музея Д’Орсе в Париже. Восемьсот миллионов песет (восемь миллионов долларов) вложено в музей современного искусства. Но именно администрация Марагаля в конце 1980-х годов дала первый мощный импульс к реставрации старых зданий. Особенно много в этом смысле сделали для города Ориоль Боигас, историк и архитектор, который выработал, если можно так выразиться, идеологию сохранения и реставрации, и Хосе Асебильо, его последователь с 1985 года.
Вкус невозможно насаждать законами, но уважение к прошлому — можно. Под руководством Боигаса и других консервативных архитекторов Барселона в 1980-х годах выработала самый строгий во всей Европе кодекс сохранения исторических зданий.
Закон берет в Барселоне под защиту 860 «зданий, их групп и ансамблей», представляющих историческую ценность. Большая их часть (578, или 67 процентов) находится в Старом городе, а еще 134, или 15 процентов, — в Эйшампле. Остальные распределяются между другими десятью районами Барселоны, от Саррии (49 объектов, или почти 6 процентов) до индустриального квартала Сант-Андреу, в котором находятся 4 объекта, достойных охраны. В этом законе, по крайней мере для иностранца, примечательна не только его строгость, но и очень осмысленный подход. Все подлежащие охране здания распределяются по пяти уровням. Дома уровня А — «единственные в своем роде и, представляя огромную архитектурную ценность, считаются памятниками» — это такие здания, как церковь Саграда Фамилия Гауди или Палау де ла Мусика Каталана Доменека. Длятаких построек охрана — «полная», и никакие переделки или дополнения недопустимы. Уровень Б — это бывшие дома уровня А, которые были перестроены и которым надо вернуть прежний вид. Уровень В наиболее распространен в Эйшампле. Это те дома, «чья ценность в основном состоит в характерной конфигурации, что проявляется главным образом в фасаде». Уровень Г — здания, в которых интерес представляет только фасад. И самый низший уровень, Д, — здания с отдельными «интересными элементами» — прекрасная лестница, слуховое окно, необычная лепка.
Главное, что по новому закону вся ответственность ложится на владельца собственности. Домовладелец, прежде чем тронуть хоть один кирпичик, обязан доказать Ажунтамент, что этот кирпичик не представляет исторической ценности. Он должен представить «документальное подтверждение, что указанное здание не обладает определенными характеристиками», нарушение которых изменит и облик всей улицы, то есть нарушит:
…выверенную поверхность фасада; вертикальную иерархию этажей и карниза; оси симметрии, подчиняющиеся общей композиции, принцип преобладания капитальной стены над проемами, общее расположение проемов по вертикальным осям при наличии таких элементов, как балконы…
Затем переходят к деталям, запрещая переделку любого здания, находящегося в исторически охраняемом районе, и обладающего среди прочего:
….декоративными, архитектурными элементами, как: скульптура, живопись,