Частично вы уже узнали, как складывалась моя жизнь после освобождения, какое непосредственное участие принял в ней Артём. Однако за бортом остались важные детали самых первых месяцев после 8,5 лет заключения.

Выходила я на свободу 4 декабря 2014 года. Мне девчонки тогда говорили: «Вау, прямо перед Новым годом освобождаешься, встретишь праздник как нормальный человек». Да, все так: у меня прямо глаза горели, и в груди все трепетало. В моем воображении рисовались картинки: вот все друг друга поздравляют, обмениваются подарками и самыми добрыми пожеланиями на грядущий год. Водоворот веселья, радости и счастья в мой первый Новый год после тюрьмы!

С ней мы поехали обратно в Курган, но оставаться там было невозможно: пробыла максимум три дня, а потом собрала чемоданы, взяла с собой 500 рублей и уехала в Сухой Лог – тот самый город, где мы жили со Стасом до моего ареста.

К сожалению, все случилось далеко не так, как я себе представляла: в 2015-й я вошла грустно, и это еще мягко сказано. Первые дни на воле я была ужасно потеряна и дезориентирована, что даже не знала, с чего начать, как заново приспосабливаться к заветной свободе. Носилась по Сухому Логу с маленьким хлипким чемоданчиком, еле заполненным моими пожитками, а бывший муж и палец о палец не ударил, чтобы хоть как-то помочь мне. Хотя почему, кое-что он тогда все-таки сделал: снял мне квартиру, в которой я справила тот долгожданный Новый год в полном одиночестве. Это было просто… ужасно. Обидно и больно, нет слов.

Квартира – настоящий клоповник в каком-то старом подъезде, где ночевали пьяницы и воняло мочой. Тогда не обращала внимания на такие детали, думала, мол, какая разница, ведь я на свободе! Но когда сейчас вспоминаю все события первых месяцев, понимаю, как безобразно со мной обошлись… Было крайне тяжело психологически: давило безразличие семьи, абсолютно бытовые вещи казались за гранью фантастики.

Во всем пришлось разбираться самой – на Стаса не осталось ни малейшей надежды, тем более что он остался верен себе: подставлял меня, как и раньше. За подобие квартиры, куда заселил меня на новогоднюю ночь, он по итогу не заплатил, а только договорился, что рассчитается с арендодателем позже. Когда ко мне уже нагрянул хозяин дома, приходилось сгорать от стыда, нервно объяснять ситуацию, обещать, что, как только у меня появятся деньги, все выплачу. Но обещанных средств, как вы понимаете, никакой человек в лице Стаса мне на квартиру так и не перевел. Так низко с его стороны, такой позор для мужчины… Благо мир не без добрых людей: с долгом мне тогда в итоге помог рассчитаться мой старый знакомый, ангел-хранитель…

Несмотря на холодный прием, я не пала духом: уж что-что, но начинать новую жизнь, да еще символически – в Новый год, в грязи и пыли я решительно не собиралась. Взяла тряпки, швабру, моющие средства и отдраила квартиру от пола до потолка. В прямом смысле: отмыла убогий чернющий потолок добела! Та еще работка со всеми его рельефами – приходилось быть крайне аккуратной. У хозяина, когда пришел с проверкой, аж челюсть отвисла, настолько он был поражен квартирой. Та буквально сверкала и сияла, он даже смягчился и сказал, что никогда в своей жизни не видел ее такой чистой.

За несколько часов до Нового года мне позвонила мама. Она отмечала праздник в Кургане, откуда я благополучно уехала и возвращаться не собиралась, как бы она ни упрашивала меня. «Доча, ну как ты там? Как дела, с кем празднуешь? С сыном? Все хорошо у тебя, все в порядке?» А у меня слезы на глаза наворачивались, потому что… нет, мама, ничего не в порядке. Стас – законченный подонок, бросил меня, как и в тот раз. Как и ты бросила меня, еще в детстве. Я сижу тут одна, в убогой квартиренке, мне холодно, голодно и страшно, я хочу плакать, хочу домой (но где мой дом?!). Тогда мама сказала, что переведет в подарок 500 рублей на карту, а я… только угукнула в трубку и сглотнула слезы. Не могла я, не хотела говорить ей, как мне плохо и тягостно. Неизвестность пугала меня, но я кремень. Я всегда им была, всегда была сильной.

Смешно прозвучит, но эта сила пригождалась мне везде без разбора, в том же Сбербанке. Да-да, именно там, потому что мама пообещала перевести денег на карту, получение которой далось мне сквозь кровь, пот и слезы. Помню, пришла в банк и сказала, что мне надо оформить карту. И тут начали консультировать: возьмите талон, назовут ваш номер, пройдете к указанному на табло окну. Я, конечно, кивнула, но понять не поняла. Три раза проворонила свою очередь, брала новый талон, а народу тьма. «Ну прям нужна мне, что ли, эта карта?! Могу ведь и наличными расплачиваться, как раньше». Но добрые сотрудники банка и люди в очереди убедили меня в ее полезности, так что отступать было поздно. Заветный пластик в итоге получила, но мне тут же вдогонку выдали: «Вашу карту можно будет пополнить наличными через терминал или банкомат». Вы бы видели мои глаза размером с пятирублевые монеты. Какие еще банкоматы? Какие терминалы? Что это вообще такое?

Меня подвели к какой-то железяке, настоящей игрушке дьявола. Я не понимала, ни куда нажимать, ни как этой махиной вообще управлять. Мне было страшно до жути: казалось, что если нажму куда-то не туда, с меня спишут миллионы, которых даже нет на счету. Меня бросало в пот от одной только мысли, что я кому-то останусь должна, что мало ли еще кредит какой-нибудь оформится без моего ведома.

Помню, как на первые переведенные мамой деньги купила себе полусапожки на каблуках. Зашла тогда в «Смешные цены», огромный, шикарный торговый центр, как мне тогда показалось, ходила между рядами разноцветных футболок, штанов и обуви буквально с открытым ртом. Те самые полусапожки за 1500 рублей (мама перевела 2000 вместо обещанных 500) я обула вместе с черными джинсами в обтяжку. Из верхней одежды на мне был черный стеганый пуховик – тоже дешевый, с дерматиновым мехом на капюшоне и поясом на застежке. Тогда это казалось мне абсолютным пиком красоты, просто неделя моды в Париже. От 2000, что прислала мама, осталось лишь 500 рублей, но я любила хорошо выглядеть, и в тот момент мне было наплевать, что придется ужать себя в продуктах. Меня питал восторг, какая я была красотка, как сногсшибательно выглядела.

С оставшейся грустить в моем кармане пятисоткой я пошла в не менее грустный «Магнит» рядом с тем страшным и дурно пахнущим домом. Купила себе овсяное печенье, молоко и пачку сигарет. Только когда уже вышла из магазина, сообразила, что вместо молока надо было купить бутылку шампанского – Новый год все-таки. Но поздно, денег не хватило бы – с горем пополам наскребла на какое-то дешевое пиво и была такова.

И в квартире-то все было так нищебродско, грустно. Весь мир, казалось, не стесняясь присел на шею и давил своей тяжестью на плечи… Но буквально секунда, и от таких размышлений не осталось и следа: счастливое «Я на свободе!!!» полностью их затмило.

Сидя на погнутом гнилом матрасе, смотря телевизор размером со спичечный коробок с единственным рабочим каналом ОТР, я и провела свой первый Новый год после освобождения. С улицы доносились залпы салютов, крики и поздравления, шипение бенгальских огней, открывающиеся бутылки алкоголя, шепот шампанского в пластиковых стаканчиках, вынесенных на улицу. Но мне хватило сил продолжать сидеть, смотреть в одну точку, куда-то сквозь телевизор и пропускать через себя гулкий шум, раздающийся из маленького ящика. Внутренний голос спросил меня: «А чего ты ждала?» Никакого праздника, как все предсказывали в тюрьме, у меня пока не наблюдалось. Были лишь поедающая изнутри пустота и абсолютная потерянность, бесконечное одиночество и неутолимая печаль.

Не знаю, чего я жду и почему в каждую полночь 31 декабря продолжаю загадывать новогоднее чудо на следующее 31 декабря, хотя ничего не меняется. Никакого волшебства ни в детстве, ни сейчас. Как и где встречала этот праздник, даже не вспомню: совсем не ощущается как таковой, будто проходит мимо. Мне даже думалось, что надо бы как-нибудь рвануть на Новый год в Сочи: сесть на берегу моря, взять бокал шампанского, греться в пуховике и загадывать желания под шум волн. В город-курорт я таки наведалась, к слову, только под другим предлогом.

Муженек мой бывший со временем сумел, кстати, бросить наркотики. Представляете, после бесконечных предательств, в том числе уже и после моего освобождения, он предлагал сойтись и жить вместе. Даже сразу повез меня к Никите. Так, собственно, мы и встретились впервые после тюрьмы. Когда сын увидел меня спустя столько лет, он с ходу обратился ко мне со словами: «А-а-а, так вот на кого я похож!» Он произнес это так, словно у меня на лбу было высечено, кто я такая. За долю секунды понял, что перед ним стоит родная мать, хотя на тот момент ему было всего десять лет. И вот я узнала, как тяжело ему приходилось и как на самом деле терзало отсутствие в его жизни реальной матери, а не просто материнской фигуры. На утренниках в детском садике он спрашивал, почему к нему приходит бабушка. Никита часто интересовался, почему у всех вокруг мама есть, а у него нет. Хотя сначала, как сейчас помню, даже стеснялся ко мне подходить, боялся задавать вопросы. В тот момент, казалось, мое сердце увеличилось в размерах от переполняющей любви, а потом тут же разорвалось на тысячи мелких кусочков: сыну было тяжело без меня, он тосковал и страдал, не находил себе места. Так что вполне естественно, что ребенок не понимал, как вести себя с только что нагрянувшей в его жизнь матерью.