Тесного контакта мы с ним все еще не поддерживаем, иногда лишь приходится пересекаться из-за мамы. Я давно смирилась с тем, какой путь Саша выбрал, и мысленно уже даже похоронила его. Труда не составляет предсказать его будущее: я готова, что в любой момент жизнь брата закончится. Стараюсь вести себя мудрее, пытаясь на доброй ноте закончить наше общение: заранее прошу у него прощения на тот случай, если его внезапно не станет. «Прости, – говорю, – меня за все как сестру, все-таки у нас одна мать».

Кстати, она до сих пор поддерживает связь со сводными сестрами, дочерями мачехи. Общается мама и с тетей Майрой, той, что помогала меня воспитывать до нашего переезда в Россию. Родственницы по-прежнему все живут в Алматы, только мачеха уже умерла, но даже с ней мама общалась весь год до ее смерти. Помню, как поинтересовалась тогда:

– Мам, ну вот как ты с ней общаешься? Как можешь все просто взять и забыть?

– А ты как? Во мне нет зла, как и в тебе.

Мама права… Этим мы с ней чересчур похожи. Слабохарактерностью какой-то, что ли. Вот, вам новый пример: мне изменили буквально неделю назад, а сейчас пишут признания в любви, вымаливают прощения и просят вернуться обратно. А я боюсь притрагиваться к телефону, потому что знаю: в глубине души уже простила бойфренда и готова дать ему второй шанс. Если так поступлю, сама себя предам, собственноручно втоптав в грязь.

И все-таки сходств в характере не отнять, родня же.

Но, продолжая тот разговор о мачехе, настаивала:

– Мама, но ведь она тебя так обижала!

– Зла на мачеху я не держу, Рада.

А я про себя катала: «Ну да, не держишь, вот так своей добротой и взрастила Сашу бесхребетным, вот так своей добротой вечно и помогаешь Татьяне с Андреем».

Андрей – еще один внук мамы, сын Татьяны. Она любит его не меньше, чем Никиту, заботится, по возможности отправляет деньги. Я же, в свою очередь, им с Татьяной никак не помогаю: она приторговывает наркотиками из дома, а я, как вы можете догадаться, никак такой образ жизни и заработок больше не признаю и простить не могу, особенно самой себе. Если бы Таня работала на трех работах, металась между зарплатами и не могла прокормить себя и ребенка – это одно. В таком случае я бы поняла материальные трудности и с готовностью поддержала. Но когда все завязано на наркоторговле… я ни слушать, ни видеть, ни тем более принимать участие не хочу. Когда мама просит помочь с деньгами на подарок Андрею, тут же отрезаю и говорю «нет». «Из него растят типичного цыгана, наркомана, как ты не понимаешь этого? – говорю ей. – Если он будет умирать с голоду, помогу. Но пока они зарабатывают на жизнь таким образом, при том что полно других вариантов, я умываю руки».

Но это я иногда так просто шучу. Я действительно никак не заставляю Никиту испытывать к его бабушке притворное уважение, не внушаю ему надобность поддерживать постоянную связь: не взываю к совести ей писать или звонить просто потому, что она его родная бабушка, нет. У Никиты самого к маме моей достаточно много любви и уважения, так что я тут совсем ни при чем.

У нас же с Никитой доверительные отношения, за что я ему премного благодарна. Вот, например, была ситуация: перед Новым годом созвонились, и я решила уточнить, где он собирается отмечать праздник. Никита ответил, что планирует отмечать с друзьями. Хотя я почему-то в глубине души была уверена, что сын приедет ко мне. После того как выразила это вслух, Никита тут же предложил приехать, но я быстро остановила его. Мне не хотелось быть матерью, которая вымаливает внимание у своего ребенка, отрывает от планов с друзьями, все рушит.

– Никита, подожди, какие у тебя были планы?

– С друзьями хотели все вместе собраться дома, отметить.

Всех его друзей и одноклассников я знала поименно, он сам про них рассказывал, и тогда я спросила:

– Кто-то из них употребляет наркотики?

– Мам, нет.

И тогда вырвалась типичная материнская лекция, но она оказалась нужна как мне, так и сыну: