Страшными были те годы, что мама сидела, и для моего брата Саши. Восемь лет без мамы дались ему ох как нелегко…
После избалованной жизни, где он учился в хорошей школе, ходил в футбольную секцию, превратиться в няньку и мальчика на побегушках у собственного отца… Незавидное положение, я вам скажу. О бродяжной жизни, выхаживании тиранствующего инвалида, существовании впроголодь вовсе молчу. Если это была проверка на прочность, даже интересно, чем ее заслужил мой младший брат. Но, пожалуй, самое худшее, что могло случиться в этой и без того адской истории, – Саша пошел по стопам своего отца и начал употреблять наркотики.
Когда мама освободилась, его юношеский максимализм, тяга к свободе и нежелание прислушиваться к старшим взяли верх, и он совершил худшее, что только мог: стал точной копией своего отца. Все-таки верно говорят, что гены решают. Сколько он у мамы выпил крови, сколько мучил и обижал… В конечном счете ни вся любовь, что уходила только ему, ни воспитание (уж каким бы оно ни было) никак не сумели помочь ему вырасти человеком. Натворит что-то мой брат, находясь в наркотическом опьянении, так мы бежали из города, чтобы нас не поймали. Если вдруг я понимала, что дела плохи, тащила Сашу в больницу, чтобы там его осмотрели, откачали, под капельницу положили. Не могу сказать ни о какой любви в тот момент или ненависти к брату, потому что к таким людям у меня просто-напросто отсутствовало какое-либо отношение. Злость просыпалась лишь тогда, когда Саша позволял себе поднимать руку на маму. Много раз после этого делала вывод: «Да уж, свинья котенка не родит, яблочко от яблони недалеко падает».
Среди других выходок: Саша запросто мог украсть мамин телефон, заложить в ломбарде и на полученные деньги купить себе наркоты. Но бывало, что он в открытую выпрашивал деньги на очередную дозу: закатывал истерики, со слезами и криками умолял об этом. Если мама вдруг отказывала, мог запросто накинуться на нее, толкнуть, ударить. А она мне потом звонила и говорила: «Доча, у меня Саша снова телефон выкрал, можешь денежку перевести, чтобы из ломбарда выкупить? Я совсем не знаю, что мне делать». На что отвечала ей, мол, нет, мама, собирай вещи и езжай ко мне, а он пусть там живет. Но она не соглашалась брата оставлять, причем очень долго.
Поняв, что мама сама на это никогда не решится, я решила приехать за ней и забрать с собой в Москву.
После чего мы с ней много спорили насчет Саши и пути, по которому он пошел. Я говорила ей: «Мам, вот даже не спорь со мной, генетику никуда не деть. Взять мою вот: по крови я казашка, а хоть бы и крестили, цыганкой же не стала».
Отлучка от матери послужила для Саши хорошим стимулом: после того как я перевезла ее в столицу, брат начал сам себе зарабатывать на еду, сигареты и наркотики.
После неоднократных побоев мамы я люто возненавидела брата и перестала с ним общаться, кроме разве что одного телефонного звонка.
Помню, сказала тогда как отрезала: «Если ты выбрал такой путь, будь добр сам себя обеспечивать. Не смей лезть к маме и вымаливать у нее даже копейку, понял?»
При всем этом мама с Сашей в достаточно близких отношениях, и мне из-за этого очень обидно. Бывает, она иногда звонит и делится: «Доченька, представляешь, Сашка мне денежку перевел, такой хороший он все-таки». В такие моменты хочется кричать и волосы на голове выдирать. Как она не поймет, что так называемое внимание, которое он уделяет, это все моих рук дело?! Это я стыдила его не раз, что матери родной подарок на день рождения не сделает, это я ему говорила, что близким надо помогать, тем более мамочке своей! И на любые мои возмущения по поводу Саши был один ответ: «Ну это ты у меня сильная, старшая сестра все-таки, а он беспомощный, маленький». До сих пор он для нее ребенок, хотя человеку 29 лет! Несправедливость, перевес материнской любви в пользу Саши всегда был, есть и будет. И вряд ли с этим можно что-то поделать.
Вот, например, из недавнего: она как-то сказала, что хочет Сашеньку увидеть, что я даже не представляю, как она за него переживает, скучает. Тогда, купив маме билеты до Екатеринбурга туда и обратно, отправила ее навестить брата. Но при этом добавила: «Ты ведь понимаешь, что он немощен из-за тебя? Ты ведь сама его таким сделала, потому что он, в отличие от меня, рос избалованным ребенком». Но казалось, меня никто не слышал: мама на крыльях счастьях летела к Саше, а по возвращении в сердцах восклицала: «Как же он повзрослел! Такой мужчина уже!» Мне оставалось лишь закатывать глаза на это, потому что от взрослости и мужественности были только цифры в паспорте. Пожалуй, только после того как я уговорила мать переехать в Москву,
Саша наконец остался один на один со своими проблемами и научился их решать. Хотя наивно казалось, что у него все признаки взрослости налицо: есть жена и ребенок.
К слову, он в браке со своей двоюродной сестрой. Если вдуматься, это произвол полнейший. У цыган ведь запрещены браки между родственниками, как и во многих других странах. Но всяческая культура воспитания и сексуальное просвещение настолько запущены, что такие моменты попросту упускаются из вида. Ребенку 15, а как с ним говорить на деликатные темы, никто не в курсе – развитие детей пускают на самотек.
И вот из-за кровосмешения оба табора отказались от них, но продолжают катить бочку на их семью, как в придачу и на мою маму. Мне приходится ее защищать, отстаивать, даже звонить, разбираться с теми цыганами и грозиться, что если они обойдутся с мамой или братом как-то плохо, будут иметь дело со мной.
Но мама, конечно, сама не лучше. Меня так бесило ее постоянное: «Ой, надо Саше денежку отправить» или «Ой, надо Саше кроссовочки купить». У меня, как у буйвола, из носа пар валил, хотелось иногда даже заорать на нее, но удавалось сдержаться и говорить строго: «Мам, ты понимаешь, что взрастила амебу? Пацану двадцать лет, а он у тебя сто рублей на мороженое просит, что это вообще такое, а?!» Но мама не переставала просить за Сашу, и, не в силах больше терпеть, я поставила серьезный ультиматум: либо сдаю его со всеми потрохами, и он садится в тюрьму, либо отправляю в реабилитационный центр. На что мама сразу напряглась, всполошилась, начала что-то мямлить из разряда: «Какое сажать, он молодой, да что с ним станет…» Это привело меня в бешенство: «Что с ним станет? Да ничего с ним не станет, мам! Мы с тобой сидели и ничего, людьми вышли! Я так вообще в 18 лет села, а ему уже за 20. Ты о чем вообще?» В общем, сошлись на том, что кладем Сашу в реабилитационный центр.
Организацию всех хлопот я взяла на себя, исполняла сестринский долг: позвонила в Екатеринбург друзьям, которые работали в городском фонде по борьбе с наркотиками. Ребята хорошие и ответственные, сами бывшие наркоманы, но давно в завязке, поэтому они как никто другой понимали, через что придется пройти пока еще зависимому. Сумели вытащить себя из беспросветной ямы и теперь помогают другим.
Один мой знакомый из центра мне так прямо и сказал: «Давай, пиши адрес. Мы приедем, скрутим его, накачаем таблетками, он неделю отоспится. А потом, если захочешь, увезем брата в Карпинск на полгода в центр реабилитации. Телефон заберут, можно будет только письмами общаться». Отличный вариант. Так и поступили. Саша писал мне письма, говорил, мол, какая я тварь. Три месяца меня проклинал, а остальные три говорил спасибо.
После переезда в Москву мама пошла кассиром в продуктовый магазин и так и работала длительное время, пока не заболела. Тогда ее перевели в отдел с холодильниками, где нужно было расставлять молоко, йогурты и прочую кисломолочную или другую продукцию, не требующую заморозки. Но тут она заболевает туберкулезом. Для меня это было огромным потрясением, так что я сразу же забрала ее оттуда. Вероятнее всего, иммунитет упал на нервной почве: в первую очередь из-за Саши. Сколько морального и даже физического насилия она из-за него потерпела – не счесть. И вот еще и туберкулез добавился. Пока мы лечили ее, работать я ей не позволяла.
Так мы и жили около трех лет, пока Сашу снова не понесло. Они с женой развелись – на этой почве он и сорвался, начав снова употреблять.
Помню, как в очередном телефонном звонке сказала ему: «Саш, сколько можно? Представь, что ты умер. Выходишь на улицу, видишь людей, машины, деревья, слышишь пение птиц, но все это не важно, потому что ты мертв. Ты не здесь. Тебя спрашивают – хочешь ли ты вернуться? Ты ответишь, что да, хочешь. Но сделать ты этого уже не сможешь, потому что… все уже, понимаешь?» Он зарыдал тогда в трубку, а мне… даже жалко его стало, привычная злость куда-то испарилась. Захотелось дать брату очередной шанс: снова положить в наркологическую клинику. Мама была, конечно, за. Но Саша отказался. Просто не захотел. Столько раз мы его в эти наркологические клиники клали – сбились со счету. Так он сбегал оттуда почти каждый раз. Я внутренне понимала уже тогда, что брат кололся не чтобы кайф поймать, а вылечить себя таким образом. Клин клином вышибают, ага. Спасти его в таком случае могла только тюрьма. Все, довольно, умываю руки.