По всей видимости, та зечка была сильно не в духе. Ну да оно и понятно: жизнь дала трещину, ты отбываешь срок, и переживания постоянные, и нервы на пределе. А тут кто-то до кучи тебе указывает, какие ведра куда совать. В общем, она просто накинулась на меня.
Большая здоровая женщина, в прошлом спортсменка, повалила меня на пол, уселась верхом, схватила за волосы и стала бить головой о пол.
Слава богу, рядом оказалась другая осужденная, что нажала на кнопку – прибежала охрана и ее оттащила. После этого инцидента нас распределили в разные отряды. Для нее это послужило своеобразным наказанием, так как до драки та находилась в отряде со своей второй половинкой: возлюбленные жили в одной секции, а тут их раскидали. Вот так.
Ж + Ж
Как вы уже догадались, в колонии встречались представительницы нетрадиционной ориентации – проще говоря, лесбиянки. Не сказать, что их было много, но уж точно не мало, порядка 70 % осужденных. Надзиратели пристально за подобным следили и если застукивали девочек за актом особой близости, на провинившихся вешали белую бирку «склонна к лесбиянству». Надо сказать, что это считалось самым злостным нарушением, представляете? Но физически, кстати, никак не каралось. Лесбиянками в тюрьме становились даже цыганки. Вообще говоря, по цыганским законам однополые отношения не то что не приняты – они вовсе запрещены! К вопросу девственности в принципе подходили крайне щепетильно, а тут представьте: девушку лишает невинности до замужества… другая девушка! По меркам цыган такое считалось самым что ни на есть аморальным поведением – сущим ужасом!
За мной, кстати, ухаживали несколько девочек, но среди них я запомнила одну, с которой сложились действительно хорошие отношения. Короткостриженая и больше похожая на мальчика, она питала особое расположение к красавицам – обычно у таких было прозвище «буч»[9]. Среди всех буч уделяла мне особое внимание: приходила после проверки, пила со мной кофе, провожала и встречала с работы, подкладывала по ночам записки с добрыми словами – одним словом, всячески заботилась обо мне. Между нами не было ничего такого – лишь трогательные ухаживания. Честно скажу, в тюрьме такого сильно не хватало, но ведь не сделало же из меня лесбиянку, верно? Буч, кажется, действительно полюбила меня, только я ее нет… Насильно мил не будешь, так ведь? Не важно с кем.
Мне не очень нравится, что люди привычно ассоциируют слова «лесбиянка» и «секс» – между ними не всегда встает знак равенства. Да, буч была нетрадиционной ориентации, но при этом прекрасным адекватным человеком, с которым было интересно общаться и проводить время. Та девушка смогла подарить необходимые мне заботу, ласку, чувство комфорта и безопасности, о чем я до сих пор вспоминаю с благодарностью – в тюремных условиях такое было крайне ценно. Надо отдать должное природе – девочка девочку понимает лучше: как поддержать, что необходимо, поэтому неудивительно, что лесбиянки ухаживают более утонченно, чем мужчины. Вы даже обратите внимание, как женщины к своим мужьям-заключенным постоянно приезжают на свидания, всегда приносят передачки, но вот если женщина попадает за решетку, чаще всего мужья их бросают – буквально единицы дожидаются освобождения супруги.
Праздники
Если в контексте тюремной жизни можно вообще говорить об удаче, с отрядом мне повезло: мы жили довольно дружно. Старались друг друга не подставлять, в случае чего прикрывать. К беременным девочкам так вообще по-особенному относились – будущих мамочек оберегали кто как: то наскребали им что-то с передачек на те же лекарства и витамины, то организовывали подарочки к рождению малыша.
К слову об особенных датах – мы их отмечали, как правило, вместе. Мой первый праздник в колонии выпал на день рождения. На дворе сентябрь, мне исполнилось 19 лет без всяких тортов-свечек, загадываний желаний или праздничных колпачков на головах у приглашенных гостей. Честно сказать, даже мало помню, что происходило в тот день, – первое время в тюрьме прошло как в бреду. Собственно, ты просто знаешь, что стала еще на год старше, что за минусом 365 дней тебе остается до свободы. Как-то повелось, что дни рождения в местах лишения свободы веяли скорее грустью, чем весельем.
Другое дело – 8 Марта, он праздником намного больше воспринимался: женская колония как-никак. Девочки ходили, дарили друг другу открытки, вырезали из картона сердечки. Правда, не уверена, что мне тогда доставались подарки – быть может, я попросту подзабыла о некоторых моментах радости, которые случались на зоне. Помню только, как пообещала себе при девчонках: «Вот выйду, и у меня будет самый лучший день рождения! Самое лучшее 8 Марта – в цветах купаться буду!» Осужденные по-доброму усмехнулись, и мы все вместе вышли покурить, подожгли сигареты, затянулись и начали делиться, как Новый год встречали на свободе, какие подарки получали на дни рождения, сколько букетов стояло в вазах в день 8 Марта. Кто-то улыбался, предаваясь воспоминаниям прошлого, кто-то грустил и пускал слезу. Такие разговоры по душам, конечно, только сплачивали нас.
Но самым любимым праздником был Новый год. Даже в колонии чувствовалось волшебство последнего дня уходящего года.
Начальник собирал и хвалил все отряды, с улыбкой поздравлял, желал хорошего поведения, чтобы наступающий год прошел без происшествий и все вышли по УДО. Распорядок 31 декабря обычно выглядел так: подъем по-прежнему в шесть утра, дальше утренняя прогулка, проверка, уборка по отрядам. Потом осужденные разбегались по делам: кто-то бежал за посылками, кто-то резал салаты, кто-то сервировал столы к ночному чаепитию.
Девочки объединялись своими компаниями – получалась приятная новогодняя суета, создающая ощущение праздника, причастности к обычным людским хлопотам, которые случаются на свободе. На ужине в столовой нас ждал целый пир: кормили тушеной или зажаренной до угольков картошкой, свежей какой-то рыбиной или жареной скумбрией (правда, чересчур ароматной), винегретом. Ну а ближе к ночи мы собирались непосредственно на новогоднее застолье, где выкладывались «деликатесы» из тех, что передавали к празднику родственники: корочки хлеба со сливочным маслом, бутерброды, селедка под шубой, торт из печенья со сгущенкой и взбитым маслом, фрукты, овощи. Фирменное оливье тоже было, правда, без гороха, потому что жестяные банки и другие консервы по понятным причинам в колонию проносить запрещалось. На столе все было общим – каждая могла угоститься, даже если была обделена передачкой.
Мы выходили на продол[10], заваривали чифир – черный или зеленый чай, до максимальной крепости. Кто-то включал музыку, кто-то радио, и все улыбались и танцевали. Общими усилиями и приподнятым настроением создавалась особая атмосфера, в которой уже не так отягощали обстоятельства, тревожили навалившиеся проблемы, страшило будущее. Всем искренне хотелось веселиться, побыть немного опьяненными надеждой, что загаданные под бой курантов желания обязательно сбудутся.
Каждый отряд в течение года готовил тематические мероприятия или выступления в наш местный клуб, и смотря чья очередь выпадала на 31 декабря, те и отвечали за новогоднюю программу. В нее обычно входил спектакль или фильм по многочисленным просьбам осужденных. Вот как-то смотрели даже «Ирония судьбы, или С легким паром!», и казалось, мы как будто вовсе не покидали воли, а сидели перед экранами домашних телевизоров. Слушаешь нежное «Мне нравится, что вы больны не мной…» и не думаешь больше ни о чем, кроме как о празднике: новый год, новое счастье, новая жизнь…
А одному из отрядов доставалось нарядить елку, представляете? Повсюду сверкала мишура, блестели шары, переливались гирлянды… Мечталось, чтобы момент волшебства и вся новогодняя пирушка никогда не заканчивались, чтобы радость и легкость, наступающие от одного только вида сияющей елки, поселились в душе навсегда.
Каждый час приходила надзирательница проверить, нормально ли проходило празднование, не было ли конфликтов или драк.
Надо сказать, что колония нам тоже делала подарок – разгоняли по койкам не в десять вечера, а позже. Летом особенно было грустно ложиться спать в такое время: когда за окном еще светло и слышно пение птиц. Вместо этого хотелось собраться с девчонками на футбольном поле, болтать о жизни и смотреть на затухающее небо в ожидании звездопада. Но приходилось ложиться спать. И только в Новый год тюремный день сурка под конец разбавлялся волшебными тремя часами музыки, радостных лиц и веселья. Поздний отбой ощущался подарком судьбы, не иначе.
Досуг