Как-то раз я даже, помню, сказала Стасу: «Может, мне тоже начать употреблять наркотики? Ну чтобы вместе с тобой? Что думаешь?» Он вмиг напрягся, челюсть сжалась – Стас был весь натянут как струна, и только глаза выражали искреннюю тревогу и беспокойство. Думаю, что за те несколько секунд молчания, которые наэлектризованным проводом повисли между нами, в его голове пронеслись тысячи сценариев, как бы все обернулось, употребляй я наркотики. Когда он очухался, резко ответил: «Ты что, с ума сошла?» Я начала приводить в пример супругу его лучшего друга, которая работала санитаром в больнице и таскала им домой морфий и другие вещества в таблетках. Но Стас был непреклонен, и это меня одновременно и порадовало, и расстроило. С одной стороны, было ясно, что он осознавал всю безнадежность нашей ситуации. С другой, если он так уверенно отговаривал меня от наркотиков, почему у самого никак не получалось слезть с иглы? Почему мне приходилось столько раз его, синюшного от передозировок, находить в ванной? Откачивать так часто, что я уже сбилась со счету? Почему столько раз ложилась с ним в больницы, клиники и реабилитационные центры, а он все так же продолжал употреблять?

Насмотревшись на все это в детстве, имея наркозависимого мужа, я совершенно четко для себя поняла: не то что употреблять в принципе, я даже пробовать вводить себе эту дрянь не хочу. Ни нюхать, ни курить или какие там еще есть варианты? Не важно: слишком ярко в мою голову засели картины, как мама откачивает отчима, а я – Стаса.

Выводить мужа из таких состояний было одной из самых страшных вещей, потому что он запирался в ванной и выломать дверь получалось не сразу. Но каждый раз смерть обходила его стороной, потому что вовремя я успевала выбить дверную щеколду. Аж мурашки пробегают по коже всякий раз, как воскресают в памяти те жуткие события на грани жизни и смерти…

Никогда не забуду свои первые ощущения, когда в родовой Никите перезали пуповину, а потом положили сынишку на грудь – в голове буквально фейерверками взорвалось осознание: «Я мама!» Тепло его кожи, частое сердцебиение, сбитое дыхание. На моей груди лежала новая жизнь – моя плоть, моя кровинушка. Вот кого я носила в себе девять месяцев, вот о ком заботилась и так переживала. В калейдоскопе охвативших чувств на все вокруг мне стало резко наплевать. Жизнь началась заново прямо в тот момент, когда сын заплакал на моей груди, начал тянуться своими крохотными ручками к моему лицу и искать утешения в голосе.

Так, меня абсолютно перестало интересовать, где и чем занимался в тот момент Стас. Пришел бы он на выписку или нет, меня не волновало: все, чем были заняты мои мысли, – это новорожденный Никита. Стас, к слову, задержался на час. Догадываюсь, что он, вероятно, занимался своими наркоманскими делами высокой важности – куда уж там до родного сына и жены доехать. Но зато на выписку приехали свекры: они сняли все на камеру, а потом в шоке наблюдали за опоздавшим сыном, который, кажется, совершенно не понимал, что происходит и что ребенок на моих руках – его сын.

У наших соседей тоже был малыш, но он плакал практически постоянно, и я каждый день слышала за стеной его всхлипы и визги, часто даже страшно становилось, насколько мальчик был тревожный и беспокойный. Никита был его полной противоположностью: он настолько крепко спал ночью, что мне приходилось будить его, чуть ли не расталкивать, чтобы вовремя покормить. Он практически никогда не куксился и не закатывал истерик, в отличие от соседа за стенкой, и в какой-то момент я даже начала переживать, а нормально ли это? Нормально ли, что мой ребенок почти всегда спокоен, и увидеть на его лице гримасу, предшествующую дальнейшей истерике, – огромная редкость. В полном замешательстве я часто звонила матери Стаса и спрашивала, все ли с ребенком в порядке, и та отвечала: «Да, и такое бывает тоже, просто у тебя такой ребенок. Главное – буди его вовремя и корми». Посоветовала ставить таймер на каждые два-три часа, чтобы кормежка была по расписанию, даже ночью.

Со своей мамой я, конечно, тоже поделилась новостью. По-другому не могла. Она мне частенько звонила, узнавала, как дела, как Никита себя чувствует, как у меня здоровье и самочувствие. Иногда даже присылала всякие подарочки.

Свекры вырастили его и заботились о нем. Я благодарна и говорю большое спасибо всем, кто каким-либо образом участвовал в его жизни, следил за его взрослением, заботился о нем. Никиту воспитали настолько хорошо, что иногда мне думается, что ему, возможно, будет тяжело сталкиваться с реальным, часто жестоким миром. Но это лишь мои догадки и предположения. Скорее всего, беспокоиться не о чем: сын достаточно самостоятельный и сообразительный парень, рациональный в плане трат. Как-то просил меня помочь с покупкой монитора: большие деньги подростку достать непросто, а техника, как ни крути, нужна для учебы. Меня всегда восхищало, что чаще сын именно занимал у меня деньги и мы как взрослые люди договаривались, когда он отдаст долг. И, знаете, всегда все вовремя возвращал, без каких-либо увиливаний или задержек.

Я горжусь Никитой, и даже не потому, что он мой сын. Я горжусь этим прекрасным юношей, потому что, несмотря на все испытания, которые выпали и на его долю, он вырос добрым, чутким, осознанным человеком, хоть в силу обстоятельств рядом с ним не было ни мамы, ни папы, а только дедушка с бабушкой. Как так вышло, спросите вы? Поделюсь в следующей истории.