И на этом все. Только впредь, как приезжал, всегда привозил мне что-нибудь в подарок: то конфеткой угостит, то букетик вручит. Помню, как даже приходилось объяснять, чтобы не дарил цветы больше, так как мне было нельзя принимать такое, иначе дома могло достаться. Стас спокойно реагировал на отказы и как-то спросил: «Тогда хочешь, я тебя прокачу?» Я мялась, не знала, что и делать, потому что скандала было не избежать, если бы кто-нибудь из домашних узнал бы. На все мои робкие «не знаю» парень сказал: «Да ладно, не боись, поехали». Та еще романтика, согласитесь? Он промчал меня с ветерком на своей ретивенькой «Ладе» и даже не догадался, что его пассажирка уже по уши в него влюбилась… Как, впрочем, и я сама: впервые столкнулась с несвойственной мне нервозностью рядом с молодым человеком, запиналась, полыхала румянцем от его слов и комплиментов. Прям голова кружилась от того, как мне одновременно хорошо и плохо. В тот момент, когда этот парень обратил на меня внимание, подарил конфеты и цветы, предложил покататься на его серебристом «коне», я впервые ощутила себя девушкой – красивой и желанной.
Всякий раз, встречая у нас того покупателя, я сразу же понимала: Стас там, внизу, сидит за рулем своего авто у третьего подъезда, ждет товарища. Я придумывала глупые отговорки, чтобы поскорее выйти на улицу. Говорила, что хочу сходить за газировкой, впопыхах собиралась, хватала деньги и шла до пятачка с продуктовыми ларьками, который был виден из окон нашего дома. Дорога за совсем ненужной мне газводой пролегала как раз мимо третьего подъезда, где стояла припаркованная «десятка» моей мечты. Я проходила мимо нее целых два раза: когда шла в магазин и когда возвращалась домой. Мне стоило нереальных сил пройти туда-сюда мимо Стаса и не позволить своему так и рвущемуся взгляду устремиться в сторону водительского места.
Мне безумно хотелось встретиться со Стасом глазами, потому что я знала: он смотрит на меня, заинтересован во мне, ему хочется быть ко мне ближе.
Но, к своему разочарованию, понимала, что в тех условиях, в которых мы находились, это было практически невозможно. Ничего не напоминает? Моей маме и кровному отцу ведь не суждено было быть вместе… Я возвращалась домой с лаймовой газировкой, заваливалась на кровать с плеером, отключалась от непримиримой реальности и погружалась в мечты. Насколько хватало воображения, придумывала счастливые сценарии того, как прекрасно могла бы развернуться моя жизнь, сделай Стас первый шаг. Но ему было 27, а мне едва 16, и после того как я в очередной раз напоминала себе об этом, настроение портилось – строить воздушные замки больше не хотелось…
Одним утром мама и отчим ошарашили меня новостью, когда сказали, что им срочно придется уехать из Богдановича обратно в Курган, чтобы скрыться от полиции. Нас с Сашей и внуком Ивана они взять не могли, потому что мой младший брат ходил в школу, достаточно хорошо учился и отрывать его от учебы родителям не хотелось. Тогда решили отдать всех нас на попечение дяде Феде – знакомому цыгану. Он относился ко мне очень строго: у него была жесткая дисциплина и железобетонные правила, которые я боялась нарушать.
Помню, как, проводив брата в школу, шла по тропинке домой и позади меня остановилась знакомая машина. Оттуда вышел Стас, поздоровался со мной, уточнил, дочка ли я Луизы. Я согласно кивнула, и тогда он спросил, куда подевались мама и отчим. Стас с товарищем брали наркотики только у нас, и вышло, что продавцы, которым они доверяли, внезапно куда-то испарились, и парни не знали, что делать. Я сказала, что родителей нет в городе, и тогда Стас попросил меня дать ему мой телефон на всякий случай.
Так между нами все и завертелось: мы обменялись номерами, стали много и часто общаться, болтать о том о сем, а потом начали видеться втихаря от дяди Феди. Стас катал меня на машине, помогал проворачивать все эти хитроумные побеги посреди ночи, несмотря на все запреты и наказы быть дома ровно в десять.
В один из таких романтичных вечеров он спросил: «Что будет, если я украду тебя?» Воцарилась тишина.
Это было очевидное признание в любви: так Стас впервые сказал мне о своих чувствах, что я не просто небезразлична, а нужна ему. Он хотел, чтобы я была рядом с ним, до такой степени, что готов был выкрасть у этих страшных людей, которые препятствовали нашей любви. Я пожала плечами (как будто мне не хотелось плакать от счастья и радостно стучать ногами по полу машины) и сказала: «Да ничего не будет». Стас начал интересоваться, погонятся ли за нами цыгане, попытаются ли поймать и вернуть меня и вообще – нашли ли мне жениха-цыгана. Казалось, он подошел к делу о побеге серьезно и решительно, как и подобало герою моих девичьих грез. На все его вопросы я лишь качала головой и говорила, что это не важно, что замуж за другого я не пойду и оставаться навсегда у дяди Феди не собираюсь.
Как бы громко ни было сказано, эти слова предопределили мой дальнейший путь. Не одной, а с возлюбленным. Прошлое в один миг перестало иметь для меня значение: мы со Стасом сели в машину и уехали.
Да, так просто, без лишних сборов и обсуждений, взяли и сбежали вдвоем. Когда мы уже выехали на шоссе, Стас набрал своему отцу и сказал: «Все, завязываю с наркотиками и уезжаю в Сочи, в реабилитационный центр». Я сидела на пассажирском сиденье, смотрела на его силуэт в свете уличных фонарей, следила за каждым шевелением губ и не верила в происходящее. Такое я видела разве что в фильмах – реальность казалась сюрреалистичной и ненастоящей. Я ловила каждую секунду внезапно наступившей свободы и вдыхала ее полной грудью, как и ночь, пахнущую ароматной свежестью, которая врывалась в открытое окно машины.
Но, как вы понимаете, такое не могло пройти или остаться без последствий.
Дядя Федя сию минуту сообщил маме и Ивану, что меня нет дома. Родители тут же вернулись обратно и ринулись на мои поиски. Я не знаю, кто донес эту информацию, но сделал он это в точности: Рада уехала на машине с неким Стасом. Его тут же пробили и выследили цыгане, с которыми был договор о свадьбе. Целая толпа подъехала с подкреплением в виде милиции к заводу, где работали Стас с отцом. Он позвонил сыну и в ужасе начал кричать: «Ты что натворил? Человека украл? О чем ты вообще думал? Тут рядом с заводом милиция, цыгане. Говорят, если ты не вернешь девушку, они подожгут тут все к чертовой матери!» Пока Стас выслушивал взволнованные тирады отца, я позвонила маме и сказала, что война, которую они собираются устроить, совершенно ни к чему. Мама тут же впала в фатальное отчаяние и начала меня уверять, что я обязана вернуться домой, потому что Иван сильно бьет ее за мой побег. «Ты мне только скажи, Рада, ты еще девственница?» – спросила она. И я ответила, что уже нет. Как по мановению волшебной палочки все закончилось. Машины разъехались, цыгане успокоились, не успевшая начаться война прекратилась. Не девственница им была не нужна. Маме, безусловно, досталось от Ивана тогда немало: он обвинял ее в том, что ее дочь опозорила всю семью, но я была непреклонна. «Мама, я не понимаю тех законов, по которым ты живешь, и понимать их не хочу. Я вышла замуж за русского, не трогайте нас».
Только спустя десять дней после того, как сбежали, мы со Стасом вернулись назад, но уже в Екатеринбург. Отчим запретил маме общаться со мной, поэтому приходилось устраивать с ней тайные встречи. Я узнала, как она себя чувствует, жива ли вообще. Она была в относительном порядке, но первое, что предъявила: «Домой не возвращайся: Иван ноги твоей видеть на нашем пороге не хочет». Не очень-то и хотелось, к слову.