Переводы с арабского и древнееврейского также стали источником новшеств, имеющих решающее значение для истории Европы. Образованные европейские читатели получали возможность узнать иностранные алфавиты. Тогда как прежде в Италии и Франции при копировании рукописей древнееврейский обычно транслитерировался латинскими буквами, в остальной Европе иногда использовался греческий алфавит, но все реже и реже. Арабский, за исключением Испании, где он был в ходу, также почти всегда записывался латинским алфавитом. Напротив, на Британских островах некоторые были знакомы с древнеанглийским руническим алфавитом футарк, а также с ирландским огамическим письмом[167]. Позднее широко стали известны и использовались в сочетании с латинским алфавитом древнеанглийские рунические буквы, такие как Þ, þ и Ƿ, ƿ. В результате на Британских островах «иностранные» письмена казались более привычными и не столь пугающими, а потому в переводах наряду с латинскими использовались и еврейские буквы, что начиная с IX в. наблюдалось и в Германии, куда регулярно направлялись высокообразованные монахи из Ирландии и Великобритании.
Открытость к другим алфавитам привела к тому, что в XI в. некоторые рукописи, созданные в этих регионах, содержали знаки, похожие на цифры, которые мы называем арабскими (1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 и 0) и которые, если быть точными, имеют индо-арабское происхождение. Впервые они появились в рукописях, переписанных книжниками, знакомыми с книгами из Багдада, средоточия научной жизни того времени, или с произведениями персидских ученых. К концу XII в. переписчики в Южной Англии уже использовали цифры, весьма близкие по форме к современным, и именно английские писцы первыми применили арабские цифры в заголовках глав, колонтитулах и для нумерации страниц, перечисленное – схоластические нововведения, вызванные необходимостью идентифицировать и находить точные цитаты[168].
В манускрипте Бакхшали, найденном в современном Пакистане и датируемом III–VII вв., мы видим ряд цифр, включающий первое известное изображение нуля[169]
В конце XI в. еврейский философ и врач Маймонид (ок. 1135–1204), родившийся и получивший образование в Кордове, изложил в «Книге заповедей» 613 (согласно его подсчетам) заповедей Торы (первых пяти книг Ветхого Завета), которые он распределил по 14 категориям, или «принципам». Второй раздел «Путеводителя растерянных» Маймонид также начинает с перечисления 25 предпосылок, которые он использовал для построения философского доказательства бытия Бога. С помощью этих списков Маймонид, так же как Абеляр и Аквинат, утверждал иерархию и структуру рассуждений, которые позволили ему соединить для своих читателей разрозненные фрагменты информации, создавая таким образом не только метод обучения, но и само учение[170].
Начиная с Фомы Аквинского и расцвета схоластики, устройство текстов становится не менее важным, чем их содержание. Схоластика в том виде, в каком она была представлена в университетах, особенно в Парижском, представляла собой не набор философских или богословских догм, но метод обучения, основанный на диалектике, в соответствии с представлениями Аристотеля: выдвигался какой-либо вопрос, приводились аргументы за и против, делался вывод. Таким образом, «Сумма теологии» Фомы Аквинского является не только издавна признанным шедевром мысли, но, что не менее важно, также шедевром организации и устройства. Анри-Жан Мартен, один из ведущих европейских исследователей истории письма и книгопечатания, заметил по этому поводу:
[В Сумме] каждой части, каждому трактату и каждому вопросу предшествует краткое изложение. Каждая статья, начальная единица в этой иерархической структуре, имеет название, начинающееся с
Подход к упорядочению знания в труде Фомы Аквинского, ставший авторитетным, имел предшественников в трудах ранних средневековых энциклопедистов, увлеченных сведéнием воедино знаний о мире, который они видели вокруг себя, равно как и о тех мирах, которые, как они надеялись или опасались, должны были настать. Это увлечение продолжало процветать в золотой для энциклопедистов век. «Этимологии» Исидора по-прежнему широко использовались как источник грамматических сведений, наряду с двумя другими трудами: «О природе вещей» (ок. 1200–1204) Александра Неккама, одной из самых ранних энциклопедий, использовавшихся проповедниками для написания речей, и «О свойствах вещей» (ок. 1240) францисканца Варфоломея Английского. Вторую энциклопедию посчитали настолько необходимой для студентов Парижского университета, что ее стоимость была закреплена в специальном статуте[172]. В 1398–1399 гг. она была переведена на английский язык, при этом ряд пересказов был выстроен по алфавиту, чтобы облегчить обращение к ней при составлении проповедей. Поздние списки содержали алфавитные указатели названий книг и глав, в то время как две трети сохранившихся латинских рукописей содержат глоссы на полях, дающие «свойствам вещей (мира природы)» нравоучительные и символические объяснения: эти глоссы быстро начали использоваться в качестве инструмента для поиска соответствующих разделов[173].
Самой значительной и знаменитой энциклопедией того времени было «Великое зерцало» (
В «Зерцале природы» использовались иерархические принципы организации: сперва речь шла о Боге, затем об ангелах, потом приводилась аналогия шести дней творения – от бесформенной материи к созданию материального мира и, наконец, представлялась иерархия, включающая человека, душу, тело и природный мир. «Зерцало науки» помещало в центр человека, а не Бога: структура этой части опиралась на
Такому иерархическому упорядочению противостоял подход, использованный почти в то же время в сочинении, имевшем гораздо меньший успех, – в «Книге легенд» («Фабулярии») Конрада де Муре. Муре был учителем Гроссмюнстерской семинарии в Цюрихе и всего через два десятилетия после Винсента, в 1273 г., создал едва ли не первую на Западе энциклопедию, полностью упорядоченную по алфавиту. Алфавитный порядок распространялся вплоть до второго слога каждого слова, а затем учитывалось количество слогов. «Как только читатель усвоит этот принцип, – с надеждой писал автор в предисловии, – он легко сможет найти то, что ищет»[175].
Как бы там ни было, «Великое зерцало» Винсента из Бове имело куда большее распространение, чем энциклопедия Конрада де Муре, оставаясь популярным в течение многих столетий, хотя из-за огромного размера редко переписывалось полностью. В то же время отдельные части, особенно «Зерцало истории», вновь и вновь воспроизводились переписчиками. Несмотря на то что списки обычно были неполными, труд Винсента стал одним из основных литературных источников для проповедников, чему, вероятно, способствовали инструменты поиска, которыми он снабдил свое произведение.
Помимо периодического расположения материала по алфавиту, Винсент поместил в начале каждой книги список глав (что стало одним из первых случаев использования оглавления), а в более поздних версиях «Зерцала истории» появились алфавитные указатели (также одни из первых в своем роде), хотя нам неизвестно, составил ли их сам Винсент или кто-нибудь другой по его указанию, или же они вообще были добавлены позднейшими переписчиками. Но уже в 1320–1323 гг. один преданный читатель «Зерцала истории» при папском дворе в Авиньоне выбрал из энциклопедии около 12 000 ключевых слов и составил к ней собственный алфавитный указатель[176]. Спустя полвека в Англии Джеймс ле Палмер, старший клерк казначейства, переписывая комментарии к Евангелию, снабдил их таблицей предметных рубрик (
Представление о том, что мир являет собой совершенную систему, созданную всемогущим и совершенным Богом, все чаще вступало в противоречие с потребностью в поисковых инструментах и желанием разделить рукописи – даже те, которые описывали совершенный мир, – на более мелкие части, чтобы упростить поиск определенных разделов, или цитат, или даже отдельных слов. Сегодня нам трудно представить, что в допечатную эпоху копии одного и того же сочинения могли значительно отличаться друг от друга, и не менее трудно понять, что в те времена читатели воспринимали рукопись как текст, который можно постоянно редактировать и обновлять. Только с появлением печатных книг появилось представление о законченном произведении и устойчивом тексте. Начиная с Античности рукописи обычно имели широкие поля, иногда предназначенные для дорогих иллюстраций и украшений, но чаще – для аннотаций и поправок. В конце XI – начале XIII в. было принято занимать текстом менее половины страницы, оставляя другую половину пустой (см., например, Эллесмерскую рукопись Чосера; в рукописях, создававшихся специально для студентов, пустые поля могли занимать до 70 % страницы, а иногда и больше (см. пример в главе 4)[178].
Уильям Ноттингемский (архиепископ Кентерберийский). Комментарий к Евангелию[179]
Предполагались и другие способы обращения с текстом. Около 1180 г. в бенедиктинском монастыре Сент-Олбанс в Хартфордшире (Англия) Библия впервые была разделена на главы[180]. (Разделение глав на стихи появилось только в XVI в.) Лишь три десятилетия спустя это разделение стало регулярно использоваться в рукописях, при добавлении глосс или заметок на полях. И все же многие считали неподобающим разделение на части единого, священного слова Божьего ради простого удобства, даже если оно служило такому богоугодному делу, как написание проповеди. Это касалось и любой другой системы, которая отдавала предпочтение иному порядку перед установленным Всевышним.
Альберт Великий замечательно иллюстрирует настроение той эпохи: он одновременно осуждал алфавитный порядок как «неподобающий» и признавал, что сам прибегает к нему в силу его удобства для менее образованных читателей[181]. К тому времени потребности широкой публики уже начали влиять на деятельность образованной части общества. Именно для удовлетворения этих потребностей ученым умам пришлось разрабатывать новые инструменты, о необходимости которых они раньше не задумывались.
4
Дистинкции
Вопреки современным представлениям, в XII в. проповеди в большинстве приходских церквей не проводились еженедельно. Они предназначались для двух разных аудиторий: для монастырских богословов, искушенных в теологических аргументах, и для потенциальных новообращенных. Проповеди также читались епископами в кафедральных соборах, но с ростом урбанизации такие соборы стали появляться в сравнительно небольших населенных пунктах, где епископа вполне могло и не быть. Впрочем, это не было проблемой: прилежным прихожанам полагалось знать правила христианской морали и без поддержки еженедельных проповедей.