– Во-первых, это не «он», а «она». А во-вторых, я ее «раздобыла» не в «Саннибэнк Парк».
Я с трудом подавил раздражение. Ла Бакфаст достаточно упряма, а кроме того, ей, похоже, доставляет патологическое удовольствие меня дразнить. Вместо этого я заварил полный чайник чая – точнее, той лишенной вкуса и запаха травяной смеси, которую она мне притащила вместо моего любимого чая «Дарджилинг», – и разлил этот отвар по чашкам из сервиза моей матери. Я редко пользуюсь этим сервизом. Он достался мне вместе с остальными вещами матери после ее смерти в доме престарелых «Медоубэнк». По-моему, эти чашки слишком малы и неустойчивы, да и блюдца с течением времени покрылись щербинками, но есть в Ла Бакфаст нечто такое, что требует более тонкого обхождения. Да и потом, чем меньше я выпью этого ее чая, тем лучше.
Чашка на блюдце почему-то все время позвякивала, и я с раздражением понял, что это мои руки так трясутся. Я хотел было переставить свою чашку на кухонный стол, но он был так завален книгами, бумагами и посудой, что блюдечко выскользнуло у меня из рук и разбилось о покрытый линолеумом пол.
–
Ла Бакфаст, опустившись на корточки, принялась собирать осколки.
– Рой, позвольте лучше мне это сделать, – сказала она. – Надеюсь, это не очень ценный сервиз?
Я пожал плечами.
– Я редко им пользуюсь, – сказал я, заметив возле своей левой ступни осколок с позолотой по краю, отчего он сиял как маленький полумесяц. – Этот сервиз принадлежал моей матери; она получила его в качестве свадебного подарка от одной из ее теток. – На самом деле сервиз был из дешевых, что было вполне свойственно тем временам, но мама много лет бережно его хранила и держала на виду, в парадном серванте.
Ла Бакфаст собрала осколки, бросила их в мусорное ведро.
– Вам не стоит так уж торопиться на работу, Рой, – сказала она. – Отдохните еще недельку, это вам только на пользу пойдет.
Я лишь вздохнул, ибо к этому моменту чувствовал себя уже совершенно больным. Нахохлившись, я сидел в своем старом кухонном кресле и мечтал о запретной сигарете «Голуаз», ибо только она и могла сейчас меня утешить.
– Тогда уж простите мне и последний мой грех, – сказал я, когда Ла Бакфаст села рядом со мной. – Откройте для меня окно в прошлое. Так Эрик после этого с вами разговаривал? И какое все-таки отношение, с вашей точки зрения, он имел к исчезновению Конрада?
Глава десятая
Я, разумеется, просто старалась выиграть время. Подобно Шехерезаде я уже сумела получить временную отсрочку и надеялась не только переиграть, но и пережить своего противника. Сам-то он, впрочем, вряд ли воспринимает меня как противника. Он по-прежнему видит себя в роли Белого Рыцаря, который ведет Алису к спасению. Он и представить себе не может, что его способна перехитрить какая-то женщина, да еще и получившая в юности столь серьезную травму. Но в целом я своей цели уже достигла: Стрейтли сам рвется дослушать мою историю до конца; нет, он считает, что ему
Но ничего, все это скоро закончится. В понедельник я уже встречаюсь с плановиками нашего Совета, с главным архитектором строительства и председателем Комитета местных жителей и очень надеюсь, что мне удастся сдвинуть с места тот затор, что столько лет мешал завершить пресловутый Дом Гундерсона.
Хорошо бы удалось это сделать до того, как я покину пост директора «Сент-Освальдз». Я ведь никогда не собиралась оставаться здесь надолго – всего лишь до тех пор, когда смогу подняться на следующую ступень своей карьеры. А школа, обретя за время моего правления некое равновесие, сможет спокойно существовать дальше и без меня. И не то чтобы мне так уж хотелось оставить ей в наследство этот плавательный бассейн, но в рекламных листовках и брошюрах ближайшего года этот бассейн будет выглядеть очень мило и весьма выигрышно. Нет, главной целью моего пребывания у власти в «Сент-Освальдз» является смешанное обучение мальчиков и девочек, причем не в виде краткосрочного и весьма умеренного в финансовом отношении эксперимента, как предполагал Джонни Харрингтон, а как решительное исправление тех форм и способов образования, которые формируют духовный мир девочек, учат их правильно воспринимать окружающее. Дабы они не чувствовали себя в современном мире аутсайдерами, которым в лучшем случае отведена роль помощниц – матерей, сестер, дочерей, обязанных поддерживать, утешать и веселить, – но стали бы в своей области истинными экспертами и пионерами. А для этого необходимо заменить ту узкую дверь, сквозь которую женщины просачиваются в элитные учебные заведения, широкой и удобной дверью, которую легко может открыть каждая.
Примерно так я и сказала сегодня во время утренней Ассамблеи, хотя, конечно, мысль эта уже не нова и во многих других местах получила широкое распространение, что, по-моему, совершенно естественно. Вот я сейчас рассказываю Стрейтли свою историю и словно открываю дверь в прошлое, надеясь, что это вызовет некий катарсис, после чего дверь в прошлое будет закрыта уже навсегда. Но пока что я действую довольно скованно (и сама это сознаю); мне часто бывает не по себе, хотя вряд ли я чего-то действительно опасаюсь. Однако же я точно буду спать спокойнее, когда со всем этим покончу. Возможно, и Стрейтли будет спать спокойнее – хотя он этого и не заслуживает.
Итак, мои следующие несколько недель в «Короле Генрихе» прошли без особых событий. Светловолосый мальчик со значком префекта мне больше на глаза не попадался. Я еще дважды ходила одна в Часовню, надеясь, что мемориал в честь моего брата, может быть, заставит меня еще что-то вспомнить, однако воспоминания, всколыхнувшиеся в тот день, так и оставались незавершенными, неполными, точно разрозненные элементы некоего пазла, исходная картинка которого давно потеряна.
Если не считать Скунса, то прочие представители нашей кафедры относились ко мне почти сердечно. Хиггс держался на должном расстоянии; Синклер был безупречно вежлив; а вот Ленорман обращался со мной совсем по-дружески. Зато Скунс всячески старался меня избегать, если не считать того, что я каждую пятницу получала от него листок с отчетом-оценкой моих успехов за неделю. Он никогда не упоминал ни о Конраде, ни о том нашем разговоре, и я уже была склонна верить, что все это он решил сохранить в тайне. Время от времени он мог, правда, прийти ко мне на урок и всегда садился на заднюю парту, тщательно проверяя, в точности ли я следую тем планам уроков, которые изложены в Книге. Но после того нашего с ним объяснения в пустом театре его посещения стали менее частыми; да и задерживался он теперь не более чем минут на пять, а это означало, что после его ухода я вновь обретала свободу и могла несколько оживить занятия французским, хотя листки с планами, напечатанные на машине «Банда», всегда держала под рукой на случай его очередного внезапного визита. Кстати, мои ученики стали вести себя на уроках значительно лучше. Даже Персиммон и Споуд направили свою неуемную энергию на изучение учебника Уитмарша.