1. Имели общую кассу, которой заведовали те, кто пограмотнее (я и другие).
2. Производились общие закупки необходимых в жизненном обиходе предметов, которыми ведала по преимуществу кто-либо из нас одна (Загорельская и др.).
3. Общежитейские дела устраивала тоже одна из нас монахинь (именно я).
4. Сообща устраивали утренние и вечерние молитвы, а общее идейное и нравственное руководство лежало на свящ. Сергии Иосифовиче Батышеве (к нему ездили, и он к нам приезжал).
5. Читали только жития святых и вообще книги из Священного Писания. Кроме того, пользовались (доставали и размножали путем переписки и проч.) различные сочинения из обновленной духовной гимнологии (акафисты, икосы, тропари, гимны и т. п.), которые диссонировали советским порядком…
6. Советских печатных материалов (журналов, газет и т. п.) мы не читали»[668].
Следует также упомянуть, что в графе анкеты «партийность и политические убеждения» мои. Сергия написала: «Беспартийная, политику сов. власти считаю для себя неприемлемой». При аресте ее обвинили в систематическом ведении контрреволюционной агитации и распространении литературы церковно-монархического характера.
Следствие по монашескому делу оказалось недолгим. Уже 19 марта было сфабриковано обвинительное заключение на 52 человека (в том числе 11 сестер лаврской общины), в котором говорилось: «В 1931–32 гг. ПП ОГПУ в ЛВО стало известно, что в Александро-Невской Лавре, б. Новодевичьем монастыре и б. Киевском подворье сосредотачиваются контрреволюционные элементы, ведущие систематическую контрреволюционную агитацию, а также изготавливающие и распространяющие церковно-монашеские сочинения в виде гимнов, стихов и акафистов. С целью ликвидации упомянутых контрреволюционных очагов были произведены обыски, арестовано и привлечено к ответственности 50 человек. При обысках были обнаружены церковно-монашеские сочинения (стихи, гимны, акафисты) и пишущая машинка, на которой печатались все эти антисоветские произведения. В процессе следствия показаниями всех обвиняемых установлено, что привлеченные к ответственности лица вели агитацию против советской власти и коллективизации сельского хозяйства, стремясь к подрыву и свержению советской власти. Устраивали паломничества на могилы „блаженного Матвея“ и „молчальника Патермуфия“ (Александро-Невская лавра), превращая эти паломничества в антисоветские демонстрации…»[669]
По существу, власти считали уже само существование «нелегальных» монашеских общин, устройство «нелегальных» богослужений, паломничество, распространение церковной литературы и материальную помощь ссыльному духовенству опасной антисоветской деятельностью. 22 марта 1932 г. Коллегия ОГПУ вынесла приговор. Освободили лишь Анастасию Тараканову, остальных сестер отправили на 3 года в ссылку в Среднюю Азию, а В. С. Враскую-Котляревскую и монахиню Сергию — на 3 года в лагерь. Одна из сестер лаврской общины — монахиня Евтропия (Петрова) — одновременно проходила по другому делу — общины сестер, оставшихся в здании Иоанновского монастыря. Она проживала в Лавре с 1928 г., работала уборщицей в церкви и ездила в родную деревню Поречье Гдовского района Ленинградской области «проповедовать слово Божие». Мон. Евтропию приговорили к 3 годам ссылки в Среднюю Азию[670].
В воспоминаниях мои. Вероники рассказано и о пребывании сестер в Свирском лагере: «В концлагерь нас везли в одном поезде со многими монахами и священниками. На распределительном пункте мы встретились и во время общих работ в первые дни могли немного говорить. На другой день после приезда их всех обрили и одели в штатское платье… Потом распределили кого куда. Нас отправили сестрами в госпиталь. Часть духовенства увезли в другие лагеря… на Преображение получила я первую весть о возможности свободы. Медицинских сестер не хватало. Меня не хотели отпускать». В. С. Враская-Котляревская вместе с еще одной сестрой была освобождена в августе 1933 г. досрочно по инвалидности[671]. После освобождения она постриглась в мантию и в дальнейшем эмигрировала во Францию, где и скончалась 11 февраля 1950 г.
Всего из 18 сестер, проживавших в разное время в лаврской общине, в 1930–1932 гг. было осуждено и отправлено в лагеря и ссылку 15. Но на этом ее история не закончилась, через несколько лет община фактически возродилась. Конечно, после окончания срока заключения в лагере или ссылки сестры уже не могли вернуться не только в Александро-Невскую Лавру, но и вообще в Ленинград, не имея права селиться ближе 100 км к родному городу. Однако многие из них выбрали себе в качестве места жительства деревни вблизи Новгорода и там возобновили совместное ведение хозяйства и богослужения. Инициатором воссоздания общины стал архимандрит Алексий (Терешихин). После отбытия трехлетней ссылки в Северном крае он попытался вернуться в Ленинград, но был выслан на 101-й км и в конце 1933 г. приехал в Новгород, поселившись вскоре в д. Колмово Сырковского сельсовета Новгородского района. Затем о. Алексий написал матушке Серафиме (Голубевой) и другим сестрам общины, приглашая их переехать к нему.
Первой к о. Алексию в начале 1934 г. приехала его племянница, послушница Екатерина Суворова, которую он постриг в мантию с именем Екатерина. Также в феврале 1934 г. в Новгород приехала инокиня Анастасия Кузнецова, вскоре принявшая постриг с именем Мария. Она поселилась в д. Новая Мельница Троицкого сельсовета, в 2 км от города. В июле 1934 г. в Новгороде на ул. 1-го Мая, 70 поселилась монахиня Сергия (Васильева). Матушка Серафима до весны 1935 г. проживала на станции Званка Ленинградской области, а затем вместе со своим душевнобольным сыном переехала в д. Новая Мельница. С ноября 1935 г. вместе с о. Алексием в д. Колмово стала жить его родная сестра монахиня Серафима (в миру — Матрена Федоровна Терешихина). Ранее она была насельницей Псковского монастыря, в 1930 г. приговорена к 3 годам лагерей условно, а осенью 1935 г. выслана в административном порядке из пограничной зоны (к которой относился Псков) ввиду этой судимости.
Матушка Серафима (Голубева) в свою очередь послала приглашения приехать в Новгородский район некоторым бывшим сестрам Иоанновского монастыря, и те откликнулись на призыв. Так, 20 мая 1936 г. вместе с матушкой и монахиней Марией в одном доме стала жить монахиня Феврония (Гринь), состоявшая ранее в лаврской общине. В 1930 г. она была приговорена к 3 годам ссылки, после отбытия которой странствовала по Льговскому району Курской области, читая по умершим. К моменту ее приезда в д. Новая Мельница уже жили и другие бывшие насельницы Иоанновского монастыря — монахини Алексия (Михалина Губаревич), Иоанна (Мария Губаревич), Юлия (Пелагея Лаврухина), Антония и др.
Возглавляла возрожденную общину по-прежнему матушка Серафима. Она приняла постриг в схиму и, вероятно, была возведена в сан игумении. В частности, в августе 1957 г. при пересмотре следственного дела матушки 1937 г. жительница д. Новая Мельница М. М. Николаева показала на допросе, что Серафиму сестры назвали «матерью игуменьей» и «у игуменьи был сын Сергей, слабоумный человек, про которого говорили, что он раньше был летчиком и сошел с ума». Другая свидетельница, Н. Я. Носкова, также показала, что матушка являлась игуменьей и отметила: «Голубева была благообразная старушка, ее все соседи уважали и называли ее матушкой Серафимой. Могу только одно сказать, что она часто на дому молилась, и на моления к нам даже приезжали какие-то люди из Новгорода»[672].
Постригал матушку в схиму архимандрит (или, возможно, тайный епископ) Алексий. Он же мог возвести схимонахиню Серафиму в сан игумении. О. Алексий несколько раз в месяц тайно совершал богослужения в своем доме, а также в доме матушки Серафимы. Монахини зарабатывали себе на жизнь пошивом одежды и стежкой одеял на дому, иногда выходили на работу в местный колхоз, а сестра Екатерина (Суворова) также трудилась чернорабочей на черепичном заводе. Почти все члены общины имели паспорта, кроме мои. Февронии и о. Алексия.
В конце лета 1937 г. работники Новгородского городского отдела НКВД приступили к массовой фабрикации дел священнослужителей, и группа иосифлянских монахинь быстро привлекла их внимание. Первые допросы свидетелей начались уже 31 июля, а аресты сестер были проведены с 10 по 19 ноября 1937 г. При этом матушку Серафиму и о. Алексия арестовали 13, а мои. Сергию (Васильеву) — 17 ноября. Всего в Новгородскую тюрьму по делу «антисоветской нелегальной секты иосифлян» были заключены 10 человек, кроме трех названных, также монахини Феврония (Гринь), Мария (Кузнецова), Екатерина (Суворова), Серафима (Терешихина), две мирянки — Анна Степанова, Анна Михайлова и тайная монахиня Мирония (Мария Трояновская), уже отбывавшая ранее 3 года заключения в Свирском лагере.
Важным источником для фабрикации дела стали показания свидетельницы Е. Щегловой, дочери священника, желавшей реабилитировать себя, так как у нее были арестованы муж, брат и отец. На допросе 21 ноября 1937 г. Щеглова показала, что она присутствовала на нелегальном собрании 8 ноября в доме мои. Серафимы (Голубевой), которая якобы говорила о том, «что мы, иосифляне, пойти с советской властью не можем, так как эта власть является властью антихриста-сатаны и ее признавать не должны, тот, кто признает и идет за советской властью, то они являются детьми антихриста. Враждебно высказывалась против советской власти за то, что якобы невинно страдают духовенство и монахи, церкви позакрыли, а хороших людей ссылают и мучают по тюрьмам». Другие же, в том числе о. Алексий, будто бы говорили, что на предстоящих выборах в Верховный Совет СССР нужно голосовать за своих, а не за коммунистов: «Если пройдут коммунисты и будем мы за них голосовать, это равносильно тому, что завязать себе петлю на шею». По словам Щегловой, монахини ставили себе целью не работать в учреждениях, так как этим они помогали бы советской власти, а ходить по рынкам, очередям и высказывать недовольство нехваткой продуктов, керосина и т. п.; жительница же Новгорода, бывшая дворянка А. В. Михайлова, которая в феврале 1937 г. познакомила Щеглову с матушкой Серафимой, якобы ездила в Ленинград и Москву на встречи с бывшими высланными священнослужителями, привозила от них духовную литературу и вовлекала в организацию новых членов[673].
В ходе обысков на квартирах арестованных никаких «вещественных доказательств» найдено не было, и тогда следователи стали «выбивать» признания из допрашиваемых, а если это не удавалось — подделывать протоколы допросов. Архимандрит Алексий допрашивался дважды — 18 и 19 ноября, и на втором допросе признался в том, что на «собраниях» монахинь выражал недовольство закрытием церквей, гонениями на духовенство и монашество, «восхвалял» жизнь до революции, но категорически отверг обвинения в том, что он говорил о непризнании советской власти и называл ее антихристовой. Мон. Сергия также частично признала вину, отрицая агитацию против колхозов и голосования за кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР.
Мон. Феврония показала, что схиигумения «вовлекала» в их общину «новых членов»: «Особое внимание Серафима Голубева обращала на женщин, которых наставляла на путь истинный: почитать иконы и религиозные праздники, сохранить веру отцов наших». Сама же матушка Серафима на первом допросе 13 ноября лишь сказала, что приехала с сыном-инвалидом в Новгород, так как «жизнь здесь гораздо дешевле, чем там, где я жила до приезда сюда». Согласно же протоколу второго допроса от 14 ноября она признала все обвинения в антисоветской деятельности. Однако подпись матушки на нем совершенно не похожа на предыдущую. Если ранее она была сделана четким беглым почерком, то второй допрос коряво подписан дрожащей рукой. Таким образом, видно, что вместо матушки подписался другой человек, или же она была замучена физическими пытками до такой степени, что даже приблизительно не могла повторить свою вчерашнюю подпись[674].
Полностью отвергли обвинения монахиня Мирония (Трояновская) и А. В. Михайлова, не помогла и очная ставка последней с Щегловой. Но уже 27 ноября 1937 г. было составлено обвинительное заключение со стандартными обвинениями всем арестованным: «Голубева Серафима Владимировна является руководительницей антисоветской нелегальной секты иосифлян, созданной ею совместно с архимандритом Терешихиным в г. Новгороде и в районе. Систематически в своей квартире и квартире Терешихина устраивала антисоветские сборища членов секты, где обсуждались контрреволюционные вопросы о непризнании советской власти и ожидали ее свержения, проведении агитации и против коммунистов, выставленных кандидатами в Верховный Совет, распространении клеветнических измышлений и обвиняли совправительство в гонении на религию и духовенство». 10 декабря 1937 г. Тройка Управления НКВД по Ленинградской области приговорила матушку Серафиму, отца Алексия и монахиню Серафиму (Терешихину) к высшей мере наказания, 15 декабря их расстреляли в Новгороде, остальные семь осужденных были приговорены к 10 годам лагерей[675].