17 сентября следствие было закончено, и через два дня составлено обвинительное заключение о том, что разоблаченная «группа церковников» занималась контрреволюционной агитацией против подписки на заем, предсказывала скорую гибель советской власти в войне и распространяла слухи о существовании в СССР голода. В отношении уехавшего в Ленинград на лечение о. А. Меледина дело выделили в отдельное производство и объявили священника в розыск. Сфабрикованность обвинительного заключения бросилась в глаза даже Управлению НКВД по Ленинградской области, и 25 ноября оно направило дело в Новгород на доследование. Новые допросы обвиняемых без пыток и угроз привели к неожиданным для следствия результатам. Сначала, 31 декабря, о. И. Трифонов категорически отказался от «своих» прежних показаний, назвав их вымышленными и заявив, что вообще не знал Д. Кратирова и А. Зарницкого до тюрьмы.
Допрошенные 9 января 1939 г. отцы Димитрий и Арсений сказали то же самое, в частности, о. Д. Кратиров отверг даже возможность какого-либо своего участия в контрреволюционной деятельности и подчеркнул, что с И. Трифоновым и А. Зарницким познакомился только в тюрьме, так как они сидели в одной камере. Дело полностью развалилось и было прекращено постановлением Новгородского речного отделения Ленинградского водного отдела НКВД от 10 января 1939 г. В тот же день оперуполномоченный горотдела НКВД выписал распоряжение об освобождении всех трех обвиняемых, и они вышли на свободу[723].
Но это был лишь один из немногих подобных случаев «на излете» «большого террора». Подавляющее большинство противников митр. Сергия в Новгородской епархии погибло в ходе репрессий. В частности, 25 сентября 1938 г. умер в Новгородской тюрьме упоминавшийся ранее прот. Александр Ваучский. Были расстреляны почти все другие «непоминающие», осужденные в 1933 г. вместе с о. Александром и ей. Макарием (Опоцким): в октябре 1937 г. — свящ. Алексий Успенский, в январе 1938 г. — прот. Павел Беляев, в марте 1938 г. — свящ. Владимир Борисов, во второй половине 1937 г. — миряне И. К. Пикин, П. А. Беляев, В. А. Козлов и др.[724]
Сосланный в Казахстан иеромонах Гавриил (Владимиров) был арестован 10 сентября 1937 г. в г. Чимкенте по обвинению в том, что «являлся членом к-p организации церковников… организованной руководителем организации Иосифом Петровых». 19 ноября иеромонах оказался приговорен по групповому церковному делу Тройкой Управления НКВД по Южно-Казахстанской области к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян в Лисьей балке под Чимкентом. В августе 2000 г. Архиерейский Собор Русской Православной Церкви прославил о. Гавриила в лике преподобномучеников[725].
В декабре 1937 г. была закрыта последняя иосифлянская церковь Новгородской епархии — храм Пророка Илии в с. Перегино Поддорского района, где с начала 1934 г. служил псаломщиком священник Михаил Рождественский. Осенью 1937 г. был арестован, 25 ноября приговорен к расстрелу и вскоре казнен настоятель этой церкви, муж сестры о. Михаила Ольги Васильевны священник Рафаил Яковлевич Муравьев. Отец М. Рождественский смог спастись, нелегально уехав в Ленинград. Избежали репрессий, также покинув Новгородский округ и укрывшись в северной столице, архим. Клавдий (Савинский) и иеромон. Тихон (Зорин).
При этом в Новгородской епархии к началу Великой Отечественной войны все же оставалось около десяти уцелевших после отбытия различных сроков заключения иосифлянских священнослужителей. Около половины из них эвакуировались с отступавшими советскими войсками или оказались в восточной, неоккупированной части епархии: протоиереи Константин Быстреевский, Петр
Белавский, Феодор Романюк, вероятно, священник Сергий Боголюбов и протодиакон Иоанн Предтеченский. Остальные же после взятия немцами Новгорода возобновили церковное служение.
Известно, что в Новгородском районе в период оккупации служил иосифлянский священник из Входоиерусалимской церкви с. Посолодино Лужского уезда о. Алексий Константинович Вознесенский, не вступавший в связь с Псковской Духовной Миссией. Он остался на родине, 21 февраля 1945 г. был арестован в Новгороде, 1 марта помещен в тюремную больницу и 18 июля 1945 г. скончался в ней от сердечной недостаточности[726].
Однако больше было тех иосифлянских священнослужителей, которых Псковская Миссия воссоединила с Московской Патриархией. В годы войны противоречия между различными церковными течениями во многом сгладились. В Новгородском округе Миссия приняла в состав своего клира как минимум трех иосифлянских священнослужителей: бывшего настоятеля Перекомского монастыря архим. Сергия (Андреева), иеромон. Варсонофия (Кузьмина) и прот. Димитрия Кратирова. Первые два начали служить самостоятельно вскоре после прихода немцев. Так, о. Варсонофий, вернувшийся после ссылки к руинам родной обители, начал богослужения в Успенской церкви с. Курицко на озере Ильмень к Успению 1941 г. «В войну по всем деревням с крестным ходом ходили в праздники», — вспоминали позднее старожилы села. Архим. Сергий служил в Спасской церкви с. Спас-Пископец. Осенью 1941 г. благочинный Новгородского округа прот. Василий Николаевский взял с них подписку, что оба монашествующих теперь принадлежат к Московской Патриархии. Правда, сам о. Василий только в феврале 1943 г. был признан Псковской Миссией в качестве благочинного. С весны 1943 г. до конца года иеромон. Варсонофий служил в храмах сел Межнино и Корыстынь Шимского района, затем был эвакуирован в Латвию, а в феврале 1945 г. приписан Экзархом Прибалтики к устроенной в г. Евье пустыни Виленского Свято-Духов-ского монастыря. Архим. Сергий также в ноябре 1943 г. эвакуировался в Литву, где и скончался 22 мая 1944 г.
Еще раньше о. Василия Николаевского, в 1942 г., установил связь с Миссией и стал получать от ее управления различные распоряжения проживавший до прихода немцев в Новгороде прот. Димитрий Кратиров. До ноября 1943 г. он служил в церкви с. Большое Водское Новгородского района, публиковался в журнале Миссии «Православный христианин», затем был эвакуирован через Прибалтику в Германию, где в начале 1945 г. несколько месяцев находился в юрисдикции Русской Зарубежной Церкви. В 1945–1947 гг. о. Димитрий служил настоятелем Берлинского православного собора Воскресения Христова в юрисдикции Московской Патриархии. Скончался о. Д. Кратиров 22 августа 1952 г.[727]
В г. Сольцы Новгородского округа в период оккупации жил известный историк Русской Православной Церкви XX века профессор Иван Михайлович Андреев (Андреевский), входивший когда-то в делегацию ленинградских иосифлян, принятую в декабре 1927 г. Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергием (Страгородским). При Андреевском проживала и семья другого члена этой делегации — расстрелянного в 1937 г. протоиерея Викторина Добронравова (вдова и дочь). В ноябре 1942 г. И. Андреевский участвовал в организованном Миссией собрании духовенства Порховско-Дновского благочиннического округа, проходившем в г. Дно, и даже выступил на нем с речью. Согласно тенденциозным показаниям на допросе священника Николая Соловьева, профессор «восхвалял немцев, клеветал на советскую власть и говорил на религиозные темы, призывая священников быть примером в такой ответственный момент, когда решается судьба России»[728].
По свидетельству же начальника Псковской Миссии о. Кирилла Зайца, И. М. Андреевский приезжал в г. Порхов, где на съезде учителей прочитал большую лекцию о безбожии и материализме. В конце 1943 г. И. Андреевский вместе с семьей о. Викторина эвакуировался в Ригу. В перечне зарегистрированных в службе здравоохранения города весной 1944 г. русских беженцев указано, что он 19 апреля 1944 г. подал заявление о предоставлении ему работы. Через несколько месяцев Андреевский выехал в Германию, а в дальнейшем проживал в США, где состоял в Зарубежной Русской Православной Церкви[729].
Много общего с биографией И. М. Андреевского имела судьба другого профессора — религиозного философа Сергея Александровича Аскольдова (Алексеева), также входившего в делегацию ленинградских иосифлян к митр. Сергию (Страгородскому). После отбытия срока заключения и ссылки он с 1933 г. жил в Новгороде, работал учителем математики и тайно читал лекции по богословию. Оказавшись на оккупированной территории, С. А. Алексеев в конце 1943 г. вместе с Андреевским уехал в Ригу, затем в Берлин, где и скончался в мае 1945 г.
Иную позицию занимали представители других, близких к иосифлянам и резко негативно относившихся к советской власти течений, принадлежавших в 1930-е гг. к Катакомбной (тайной) Церкви, прежде всего, истинно-православные христиане (ИПХ). На Северо-Западе России они, в основном, предпочитали оставаться в подполье, и Псковская Миссия пыталась выявлять их тайные общины. Лишь в отдельных редких случаях катакомбные священники ИПХ переходили к открытому служению и даже входили в состав клира Миссии. И. Андреев (Андреевский) писал, что, несмотря на настойчивые требования Экзарха, такие священники отказывались поминать Патриаршего Местоблюстителя: «Так, например, в г. Сольцы Новгородской епархии митрофорный протоиерей о. В[ладимир Бируля], бывший благочинный церквей города Минска, а затем ставший катакомбным священником, несмотря на строжайший приказ благочинного Новгородского района… — категорически отказался поминать сов. Митрополита Сергия. Это было в 1942 г. А в 1943 г. и в 1944 г. о. В. стал тайно поминать митрополита Анастасия (главу Зарубежной Русской Церкви)»[730].
Вплоть до начала войны катакомбные общины на востоке Ленинградской области (в том числе, в Новгородском округе) окормлял бывший настоятель Макариевской пустыни схиепископ Мало-вишерский Макарий (Васильев). После освобождения из ссылки в 1935 г. он нелегально жил в районе Чудова и Любани, постригал в монашество и рукополагал в священники. Приход германских войск застал схиепископа в Чудово, и он сразу отправился в свой бывший монастырь, желая собрать уцелевших насельников и возродить обитель. Здесь Владыка узнал о страшном злодеянии нацистов. Перед войной в зданиях пустыни располагался инвалидный дом. «Пришедшие немецкие оккупанты выгнали в поле 300 больных женщин и детей и расстреляли». Не позволили нацисты и возродить монастырь. В конце 1941 г., после Тихвинского контрнаступления советских войск, Макариевская пустынь оказалась недалеко от новой линии фронта и была занята германскими войсками, создавшими в монастыре мощный опорный пункт. Владыка сопротивлялся этому занятию, в частности, размещению в одном из зданий обители немецкого штаба, за что был перевезен оккупантами в Чудово (в дальнейшем Макариевская пустынь оказалась полностью разрушенной в ходе боевых действий).
Согласно воспоминаниям И. В. Амосова, в Чудово «к Макарию было паломничество верующих, он с приходящими к нему молился о скорейшем возвращении сынов Красной армии с победой. Священник Сыпин донес о Макарии немцам. Макарий немцами был направлен в Псков в Управление Миссии, где Макария приняли миссионеры враждебно (по указанию митрополита Сергия). Макария через двое суток отослали в Печерский монастырь под надзор игумена Павла (Горшкова). Макарий и здесь терпел преследования… служил два раза в церкви, обличал монахов за их неспокойное поведение, а также игумена Горшкова»[731].
Церковный историк А. Краснов-Левитин записал в 1963 г. другую полулегендарную историю, рассказанную ему в Псково-Печерском монастыре иеродиаконом Вуколом (Николаевым), о том, как они с Владыкой Макарием в первые месяцы оккупации жили в деревне близ Чудова и голодали: «Однажды видит старушка, у которой жили схиепископ с келейником, странный сон: как будто подъезжает к ее избе золотая коляска, а в коляске Царица. И говорит Царица: „Здесь у меня старец, очень устал, надо ему отдохнуть“. А на другой день приходит католический ксендз и говорит: „Я слышал, здесь живет православный епископ с келейником?“ Вышел к нему Владыка. Поговорили. И ксендз дал совет: пробраться за Псков, в Псково-Печерский монастырь. Взяли котомки, посохи и пошли. Добрались до Печор, там их встретили с почетом. Стал схиепископ жить в Псково-Печерском монастыре на прежнем положении, служил ранние обедни. Стал мечтать, как вернется он восстанавливать в третий раз свою родную Макарьевскую пустынь. Но не то судил Бог…»[732]
Документы свидетельствуют, что рассказ Амосова оказался значительно ближе к истине. В начале 1942 г. Владыка и иеродиакон Вукол были перевезены немцами в Псков, и 14 апреля 1942 г. схиепископ вместе со своим келейником поселился в Псково-Печерском монастыре, при этом иеродиакон был назначен игуменом Павлом на должность уставщика. Хотя Владыка Макарий пребывал в обители на особом положении, он периодически служил в храмах, а 7 июля 1942 г. возглавлял крестный ход вокруг стен монастыря. Однако отношения епископа с руководством Псковской Миссии и Экзархом Сергием из-за юрисдикционной проблемы оставались напряженными. Вопреки утверждениям некоторых современных авторов, Владыка Макарий не участвовал в августе 1943 г. в Архиерейском совещании Прибалтийского экзархата. По некоторым сведениям, он вместе с тайным епископом Псковским Иоанном (Ложковым) в 1942 г. попытался установить контакт с принадлежавшим к Русской Зарубежной Православной Церкви митрополитом Берлинским и Германским Серафимом (Ляде). Но посланный ими иеромонах Никифор (Рихтер-Меллин) был задержан в Кенигсберге в поезде и отправлен обратно. И в Псково-Печерском монастыре Владыка Макарий по-прежнему предсказывал неудачное окончание войны для Германии и свою собственную кончину: «Я уже не вернусь отсюда»[733].
Схиепископ погиб во время бомбардировки обители советской авиацией в ночь с 31 марта на 1 апреля 1944 г. Осколок бомбы поразил Владыку в его келье во время коленопреклоненной молитвы перед иконами. В опубликованной в газете «Православная Русь» после смерти схиепископа статье отмечалось, что в период пребывания в Псково-Печерском монастыре он снискал «общую любовь, как искренний и горячий молитвенник за Родину и народ русский… И в тяжелые годы жизни в советской России Владыку чтили многие тысячи православных людей за его молитвы, помощь, ласку и за служение ближним. Многие рисковали своей свободой и жизнью, чтобы облегчить страдания Владыки во время его многочисленных ссылок и гонений. В лице его русские люди потеряли истинного ревнителя Православия, который оберегал заветы Церкви, несмотря ни на какие личные страдания»[734]. Похоронен был схиепископ в пещерах обители.
В Псково-Печерский монастырь в годы войны пришло еще несколько бывших насельников Макариевской пустыни: упомянутый иеродиакон Вукол, архимандрит Феодосий, иеромонах Феодосий, а в феврале 1945 г. — иеромонах Афиноген (Агапов). Все они ранее разделяли взгляды Владыки Макария, но со временем вошли в состав клира Московской Патриархии.