1 августа 1934 г. еп. Дамаскин был арестован в г. Нежине, в предъявленном ему постановлении о содержании под стражей говорилось, что он обвиняется в организации ИПЦ. В краткой беседе с начальником отдела Черниговского ГПУ Абруцким епископ заявил, что не признает митр. Сергия «законным предстоятелем Церкви», и услышал в ответ замечание: «Пока вы не перестанете так рассуждать, не перестанут создавать к.-р. дела против вас». 14 августа Владыку этапом перевезли в Киевское ГПУ, и он около полугода содержался в Лукьяновской тюрьме[631].
В конце августа приехавшая в Киев племянница еп. Дамаскина, Е. Е. Лякичева, зашла к о. Д. Шпаковскому и сообщила ему об аресте Владыки и его содержании в местной тюрьме. С тех пор и до высылки епископа в феврале 1935 г. семья о. Димитрия оказывала еп. Дамаскину постоянную помощь. Неоднократно приезжала в Киев с передачами и Е. Е. Лякичева. Позднее — 23 июня 1935 г. — Владыка писал матушке о. Димитрия: «Не проходит дня, чтобы я дважды, а то и больше молитвенно и благодарным чувством не помянул Вас, не послал Вам благословения и своих благопожеланий. Вот сегодня после службы, где я всегда и с особым вниманием собираю всех Вас — моих родных, я заговляю последним кружком Вашей пасхи, которую я сразу разделил, отложив для Вознесения, Троицы и на разговенье. Вместе с этим сразу всплывает в памяти вся Ваша любовь, Ваши заботы о моем убожестве во все разы посещения моего Вас и особенно во время заключения. И многое постоянно напоминает мне о таких Ваших заботах до сих пор»[632].
15 февраля 1935 г. Особое Совещание при НКВД СССР приговорило еп. Дамаскина к высылке в Северный край на 3 года, и он был этапом отправлен в Архангельск, где жил до нового ареста в марте 1936 г. И здесь святитель не прекратил церковной деятельности, в частности, летом 1935 г. по просьбе архиеп. Серафима (Самойловича) принял в свое архипастырское окормление последователей епископа Виктора (Островидова) в Вятской епархии. Не прекращал Владыка Дамаскин и руководства киевскими иосифлянами через о. Д. Шпаковского. При аресте батюшки органы ОГПУ изъяли соответствующую переписку и грамоту о награждении о. Димитрия золотым наперсным крестом от 2 февраля 1935 г. с подписью: «Смиренный Дамаскин, епископ Глуховский и Нежинский»[633]. Переписка Владыки с о. Димитрием велась через его жену Наталью Алексеевну и М. Ф. Сахно, которая от себя переслала в Архангельск синодик знакомых епископу киевлян.
В качестве представителя еп. Дамаскина, о. Д. Шпаковский фактически имел полномочия шире, чем киевский благочинный. Так, весной 1934 г. он назначил приехавшего из Ленинграда иосифлянского иеромонаха Варсонофия (Юшкова) настоятелем церкви с. Болотня Могилев-Подольского округа, где тот позднее был арестован. Отправленный в ссылку о. Варсонофий переписывался там с о. Димитрием, и священник посылал ему, как и еп. Дамаскину, посылки с продуктами[634].
23 июня 1935 г. епископ отправил из Архангельска свое последнее письмо на имя жены о. Димитрия, содержащее важные размышления о судьбе Церкви в преддверии надвигавшихся, еще более жестоких, чем ранее, гонений (Владыка явно предвидел наступление «большого террора» 1937–1938 гг.): «Мне радостно думать, что в К[иеве] еще много Господь соблюдает верных Своих. В то же время для меня несомненно, что близится момент, когда Вы будете лишены возможности удовлетворять свои духовные потребности из-за отсутствия служителей алтаря, которые должны готовиться к новым испытаниям, если заранее не уйдут в сокровенные катакомбы. Верные же должны подготовлять себя, м[ожет] б[ыть], к полному лишению благодати и подкрепления Св. Тайнами на короткое, впрочем, время, но не малодушничать пред этим, а полнее использовать имеющиеся пока возможности для накопления в себе духовной энергии и сил»[635].
Письмо еп. Дамаскина стало известно в Киеве, его давали читать многим верующим. Через агентурную сеть о нем узнали и в ОГПУ. Возможно, это стало сигналом к началу нового следственного дела иосифлян в Киеве. 13 июля 1935 г. было принято постановление о начале следствия по делу священников Д. Шпаковского, И. Шпакова и иеромонаха Каллиника (Хоменко), так как «они, будучи попами нелегальной контрреволюционной „Истинно-Православной Церкви“, имели в Киеве нелегальные группы своих последователей, устраивали с ними нелегальные собрания и проводили активную антисоветскую агитацию». В постановлении на арест о. Димитрия говорилось: «Из агентурных материалов установлено, что Шпаковский является попом и благочинным „Истинно-Православной Церкви“. В Киеве он руководит группой своих последователей и проводит с ними тайные собрания. Своих последователей воспитывает в духе непримиримой вражды к советскому строю и активной борьбы с мероприятиями власти»[636].
13 июля были арестованы отцы И. Шпаков и Калиник, а 14 июля у себя на квартире по адресу: Кудрявская ул., 24–7 — о. Д. Шпаковский. При обыске у батюшки изъяли: 18 писем, 27 записок, 4 блокнота и записные книжки, 2 тетради, статью Волошина на 43 листах, зашитые в старом женском пальто письмо ей. Дамаскина от 23 июня 1935 г. и его грамоту о награждении о. Димитрия золотым наперсным крестом.
Всех арестованных поместили в спецкорпус Лукьяновской тюрьмы, допрошены они были 17 июля, первым — иеромонах Каллиник (в миру Кирилл Акимович Хоменко). Он родился 12 мая 1876 г. в с. Кошеватое Таращанского уезда Киевской губернии в крестьянской семье, с 1900 г. с перерывами состоял трудником в Киево-Печерской Лавре, с 1913 г. служил там послушником и в том же году принял монашеский постриг, а в 1923 г. был рукоположен во иеромонаха. К 1928 г. Лавра оказалась закрыта, но ее насельники образовали общину при Ольгинской церкви во главе с настоятелем обители архим. Ермогеном (Голубевым).
В 1928 г. среди братии произошло разделение, большая часть осталась верна своему настоятелю, хотя и не принявшему Декларацию 1927 г., но и не отделившемуся от митр. Сергия. Другие же насельники, около 30 человек, перешли к иосифлянам. Они признавали настоятелем Лавры высланного в Харьков еще в 1925 г. архим. Климента (Жеретиенко), который весной 1928 г. известил братию, что он не согласен с Декларацией и вошел в подчинение ей. Павлу (Кратирову), порвавшему с митр. Сергием. В то время за получением указаний к архим. Клименту из Лавры ездили иеромонахи Еразм (Прокопенко), Каллиник, Иннокентий, иеродиаконы Аполлоний (Канонский) и Агапит (Жиденко), рукоположенные позднее во иеромонахов, а также послушник Иван Меняйло[637].
До 1930 г. о. Каллиник жил на территории монастыря, служил в Ольгинской церкви и выполнял случайные работы в устроенном в Лавре «Музейном городке». Затем, будучи выселен вместе с другими монахами, он снимал комнату в частной квартире и с 1931 г. служил в иосифлянской Покровской церкви. В 1933 г. иеромонах при проведении паспортизации получил отказ в выдаче паспорта и указание покинуть Киев. Отец Каллиник прожил девять месяцев в пос. Ирпень, а затем уехал на родину — в с. Кошеватое, где через работавших в сельсовете родственников получил паспорт как крестьянин-единоличник и с ним в начале 1934 г. вернулся в Киев.
До закрытия Ильинской церкви иеромонах служил в ней, затем был вызван повесткой в ГПУ, но не явился и на некоторое время уехал из Киева, к июлю вернулся, три месяца работал на заводе «Ленинская кузница», один месяц — на Кабельном заводе, а с 25 ноября
1934 г. — сторожем Киевской обсерватории. Помимо этого, о. Каллиник с весны 1934 г. окормлял тайную общину из части бывших прихожан Покровской церкви, состоявшую, согласно его показаниям, из 15–20 человек, в том числе проживавших в Ирпене монахинь Матроны и Елисаветы.
Уже на первом допросе о. Каллиник заявил, что он принадлежит к «Истинно-Православной Церкви, т. е. к духовенству, отошедшему от митр. Сергия» и назвал еще семь принадлежавших к ИПЦ священнослужителей Киева, проживавших в столице Украины, в основном, нелегально: иеромонахов Мартирия (Слободянко), Аполлония (Канонского), Агапита (Жиденко), Феогния (Деркача), священников Димитрия Шпаковского, Евгения Лукьянова и периодически приезжавшего из Переяславля о. Игнатия Шпакова. Позднее — 4 августа, о. Каллиник, отметив, что из 30 иосифлян, насельников Лавры, большая часть арестована, умерла или разъехалась, и в Киеве осталось лишь восемь (включая его), назвал помимо уже указанных остальных: иеромон. Еразма (Прокопенко), который ранее окормлял тайную женскую монастырскую общину, подвергался аресту, но к 1935 г. отошел от активной церковной деятельности; мои. Патрикия (Недроля), входящего в общину о. Феогния и послушника Емельяна, состоящего в общине о. Мартирия[638].
Также 4 августа о. Каллиник назвал почти все существовавшие в Киеве «нелегальные группы ИПЦ», указав, что «их руководители в тесной взаимной связи не состоят» (объяснив, таким образом, свою «неосведомленность» об адресах проживания и проведения тайных богослужений других иосифлянских священнослужителей). Правда, адреса «групповых молений» своей общины иеромонаху назвать пришлось: его собственная квартира на Обсерваторской ул., 3 и квартиры духовных детей — Татьяны Волховской на Лукьяновской ул. и тайной монахини Феодоры (в миру Александры) на ул. Гершуни, 43. Отец Каллиник сообщил, что после возвращения из ссылки во второй половине 1933 г. иеромон. Феогний дважды ездил в Харьков к архим. Клименту, осенью 1934 г. к нему же ездили иеромонахи Мартирий и Агапит. Правда, последний от бывшего настоятеля Лавры затем отошел и «начал считать его не православным за связь с последователями Стефана Подгорного» (так называемыми «стефановцами» — большой группе общин, присоединившихся в 1928 г. к иосифлянскому движению, которых иеромонах считал сектантами). Отец Агапит проживал в основном не в Киеве, а в Каневе, где организовал особую тайную общину из нескольких бывших прихожан Покровской церкви (свечница монахиня Ольга и др.) и местных жителей. Окормлял этот иеромонах и небольшие общины иосифлян в Черкассах и Золотоноше. Порвав с архим. Климентом, о. Агапит пытался разыскать архиеп. Димитрия (Любимова), ездил в Северный край, где Владыка, по слухам, отбывал ссылку, но найти его не смог. Однако иеромонахи Феогний и Агапит по-прежнему считали себя находящимися под омофором архиеп. Димитрия и поминали его за богослужением.
Очень подробно расспрашивал следователь о. Каллиника о приезжавшей в Киев из Днепропетровска в 1934 г. несколько раз некоей Татьяне Пшеничной, выдававшей себя за «Великую Княжну Татьяну Николаевну Романову». Впервые она приехала в январе 1934 г. и по рекомендации священника И. Шпакова остановилась у Т. Т. Волховской. Отец Калиник познакомился с Т. Пшеничной в Покровской церкви и затем беседовал с ней на квартире, причем самозванка сказала, что вся «ее семья» и Император Николай II живы, готовится война с СССР, и монархия будет восстановлена. Весной 1934 г. Пшеничная приехала снова, на этот раз в квартире Волховской с ней беседовали иеромонахи Мартирий, Каллиник и два прихожанина Ильинской церкви, которые рядом вопросов фактически разоблачили самозванку, и она вскоре уехала. Последний раз Т. Пшеничная приезжала осенью 1934 г., но о. Каллиник, по его словам, уже не встречался с ней.
В целом, иеромонах открыто говорил о своей деятельности, в частности, показал: «Со своими прихожанами я иногда в разговоре о судьбе Церкви говорил им, что советская власть преследует Церковь, закрывает храмы, что скоро негде будет служить и что Церковь может существовать при советской власти только нелегально, подпольно. Указывая на гонение и преследование Церкви со стороны советской власти, я ссылался на арест и ссылку всех наших епископов, говорил, что они сосланные невинно „за Слово Божие“. Своих прихожан я призывал поддерживать нашу нелегальную „Истинно-Православную Церковь“, которую возглавляют архипастыри, действительно преданные Церкви, страдающие за нее в тюрьмах и ссылках». При этом о. Каллиник, несмотря на девять допросов, категорически отверг обвинения в агитации за интервенцию и свержение советской власти и не назвал ни одного адреса других тайных священнослужителей, что спасло их от ареста (хотя о. Феогний был у него дома 8–10 июля — за три дня до прихода агентов ГПУ)[639].
Одновременно с о. Каллиником был арестован часто бывавший у него на квартире, в том числе на тайных богослужениях, священник Игнатий Лукич Шпаков. Он родился 20 декабря 1881 г. в г. Верхне-Днепровске Екатеринославской губернии в крестьянской семье, окончил 3 класса Духовного училища, в начале 1922 г. был рукоположен во диакона к церкви с. Бородаевка Верхне-Днепровского уезда, а в августе 1924 г. — во иерея к церкви с. Краснобратское, также Екатеринославской губернии. В конце 1925 г. о. Игнатий вышел за штат по состоянию здоровья, до июля 1934 г. проживал в пригороде г. Днепропетровска Ново-Кайдаках, а затем по требованию милиции как беспаспортный был вынужден покинуть Днепропетровск и с семьей (женой и сыном) переехать в г. Переяславль Киевской области. С 1926 г. священник пел в церковных хорах, читал Псалтирь, выполнял случайные работы и порой просил милостыню. В 1930 г. о. Игнатий присоединился к иосифлянам и признал своим архиереем Владыку Димитрия (Любимова) под влиянием иеромонахов Мартирия и Каллиника. Хорошо знал он о. Д. Шпаковского, неоднократно получал от батюшки материальную помощь.
На допросе 31 июля о. Игнатия также спрашивали о Т. Пшеничной, но он лишь сказал, что случайно познакомился с ней в конце 1933 г., видел пару раз в Днепропетровске в Лазаревской кладбищенской церкви, но не верил, что она царская дочь, и не говорил с ней об этом. На последнем, пятом допросе, 20 августа, священник признался в проведении антисоветских разговоров, в частности, в Киеве на кладбище 22 мая 1935 г. говорил верующим, что они «переживают время воцарения антихриста». Признал о. Игнатий и проведение «антисоветской агитации» во время сбора милостыни в священнической одежде на базаре у крестьян[640].
Из трех арестованных священнослужителей наиболее стойко вел себя о. Д. Шпаковский. На первом допросе, 17 июля, он лишь сообщил свои биографические данные и указал, что не служит, так как его храм был закрыт, а «другие церкви не признает», и подчиняется находящемуся в ссылке еп. Дамаскину. Второй допрос, 20 июля, был целиком посвящен знакомству о. Димитрия с этим Владыкой, но священник лишь кратко изложил явно сочиненную им для следователя версию случайной встречи на улице.