– Эта публика капризна и беспринципна там, где дело касается титулов и богатства, – сказал он с непринужденным осуждением и добавил: – Я бы не захотел с ним танцевать.
Он говорил так, словно это само по себе было достаточной причиной. Простота его слов помогла Китти немного утихомирить тревогу.
– Именно, – согласилась она, удивленная его солидарностью.
Улыбнувшись на прощание, он ее покинул, и Китти забралась в экипаж следом за сестрой. По дороге домой она попыталась рассказать о своих треволнениях тете Дороти и опечалилась, обнаружив, что та не понимает, из-за чего подопечная подняла такой шум.
– Разве леди не обязана хотя бы один раз станцевать с джентльменом, даже если ей этого не хочется? – недоуменно спросила она.
– Так неправильно, – строптиво пробурчала Китти.
– Наверное, мне надо было согласиться, – прошептала Сесили из своего угла. – Может, было бы не очень противно.
Китти протянула руку в темноте и обхватила пальцы сестры.
– Нет, – сказала она просто, сжав узкую ладонь.
22
Вечером лорд Рэдклифф прибыл на Гроувенор-сквер. Сегодня был день рождения Арчи, и семья собралась на праздничный ужин. Войдя в дом, Рэдклифф сразу услышал эхо счастливых голосов, доносившихся из столовой, и улыбнулся. Де Лейси всегда праздновали дни рождения – леди Рэдклифф считала важным достойно отмечать значимые вехи, – но два предыдущих дня рождения брата Рэдклифф пропустил. И потому сейчас он поймал себя на мысли: как странно будет войти в столовую и не увидеть там отца.
Рэдклифф задержался в прихожей на мгновение дольше необходимого, заново пораженный этой странностью. К такому невозможно привыкнуть, подумал он с иронией. Он входил в эту дверь тысячи раз – вероятно, сотни тысяч раз, – зная, что встретит за ней обоих родителей. А теперь он должен признать, что это больше не так? Чудовищно. Несомненно, будь отец жив, он уже отчитывал бы первенца, напоминая ему о невыполненном задании или неблаговидном поступке. Или не отчитывал бы? Как знать, уверенного ответа нет и уже не будет. Отца возмутил отказ сына вернуться в Англию после того, как снова разразилась война. Он разгневался даже сильнее, чем раньше, когда высылал сына из страны на основе сомнительных обвинений во фривольном поведении. Рэдклифф надеялся, что отец со временем смягчится. Тот воспринял решение сына как очередной прискорбный отказ от выполнения семейного долга. Однако для Рэдклиффа это был единственно возможный благородный поступок, и он надеялся, что отец когда-нибудь это поймет. Но поговорить после Ватерлоо им не удалось. Старый граф умер раньше, чем его первенец вернулся домой. Рэдклифф так никогда и не узнает, искупил ли он свою вину участием в военных сражениях, доказал ли наконец, что его можно назвать достойным сыном.
– Милорд? – прервал его раздумья голос Пэттсона, и Рэдклифф, вздрогнув, вернулся в настоящее.
Размышления графа, должно быть, отчетливо отразились на его лице, поскольку присущая дворецкому профессионально невозмутимая мина едва заметно смягчилась. Это изменение приметили бы немногие, но Рэдклифф знал Пэттсона так же долго и так же хорошо, как любого члена своей семьи.
– Все в столовой, – тихо проронил Пэттсон, глядя на графа с пониманием и добротой.
– Да, конечно. Я туда и направляюсь.
Когда он проходил мимо, Пэттсон мимолетно коснулся его плеча – редчайшее нарушение приличий, какое обычно дворецкий себе не позволял. Не глядя на него, Рэдклифф накрыл его ладонь своей, и они молча постояли так секунду, а потом граф двинулся дальше, не произнеся ни слова.
– С днем рождения, Арчи. – Рэдклифф тепло сжал руку младшего брата.
Именинник ответил тем же и улыбнулся, но не так жизнерадостно, как всегда. Он был и правда довольно бледен, отметил Рэдклифф.
– У тебя все хорошо? – не мог не спросить он.