– Джеймс, я бы хотела услышать вашу точку зрения, – настойчиво повторила мать, когда он не ответил.

Рэдклифф весь взмок. Он не знал, какова его точка зрения, а даже если бы и знал, не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы ее высказать. Принесет ли это вред? Амелии всего семнадцать, еще молода… Но, наверное, именно такой суровый приговор вынес бы отец. Был бы этот суровый приговор правильным? Рэдклиффу вдруг показалось, что платок на его шее завязан невыносимо туго.

– Вам решать, мама, – сказал он наконец, потянув за воротник. – Не смею предполагать, что разбираюсь в этом лучше вас.

Леди Рэдклифф приуныла при мысли о том, как непринужденно Джеймс вернул ношу на ее плечи.

– Я подумаю об этом, Амелия, – сказала она дочери.

Рэдклифф знал, что не выдержал экзамен. Но ради всего святого, почему мать требует его мнения по таким вопросам, если он всего на десять лет старше Амелии? Да, он унаследовал титул, но едва ли приобрел больше мудрости и опыта с тех времен, когда отец был еще жив. Покойный лорд Рэдклифф, конечно, высказался бы, и это услышали бы все, потому что его голос прогремел бы оглушительнее колоколов на соборе Святого Павла, с горечью подумал Джеймс. Ему следовало вникать в дела семьи, задаваться разными вопросами: что считать уместным или неуместным, как поступают в других семьях, что подумают посторонние. Внутренне Рэдклифф не мог ни принять эту идею, ни заставить себя действовать в соответствии с ней, но понимал, что чем дольше он остается в Лондоне, тем чаще от него будут требовать разнообразных решений. Не впервые желание уехать – убежать – столкнулось в нем с желанием остаться. В Рэдклифф-холле было проще жить вдали от семейного бремени… но в этом году лондонский сезон захватил его сильнее, чем прежде. Он признавал, что в какой-то степени за это ответственна мисс Тэлбот: и непредсказуемость, которую она привносила, и тот факт, что против собственной воли ему захотелось досмотреть, чем закончится дело и чего она добьется.

Остаток вечера прошел довольно приятно, были вручены подарки и высказаны добрые пожелания, еда была божественной, как обычно, а завершился ужин огромным тортом, на который Арчи набросился с аппетитом. Рэдклифф улыбался и смеялся вместе со всеми, но не мог выбросить из головы вопросы матери: и тот, что она задала вслух, и тот, что скрывался за первым. В итоге он так и не нашел ответа ни на один из них.

Пришла пора уходить. Именинник проводил его до двери, снова благодаря за подарок.

– Арчи, ты ведь обратишься ко мне, если тебе это понадобится? – внезапно спросил Рэдклифф, когда младший брат уже повернулся, чтобы направиться к лестнице.

Этот вопрос, похоже, застал его врасплох, и Рэдклифф неловко покрутил в руках шляпу:

– Конечно, может и не понадобиться, но если да… Знаю, мы мало времени проводим вместе. Если хочешь, можем снова прокатиться до Уимблдона… или дальше.

Арчи кивнул, сжав челюсти.

– Я не прочь прокатиться, – ответил он наконец. – Очень даже не прочь.

Он заглянул Рэдклиффу в глаза, и старший брат ответил тем же, растревоженный странным всплеском взаимных эмоций.

– Джеймс, – начал было Арчи и шагнул вперед, но не успел продолжить, как в прихожую влетела Амелия.

– Ты все еще здесь? – непочтительно бросила она графу.

– Как раз собирался уходить, нахальная ты лягушонка, – ответил он величественно.

Но мгновение искренности между братьями миновало – так быстро, что Рэдклифф усомнился, не померещилось ли ему беззащитное выражение на лице Арчи, ибо к тому вернулась его всегдашняя беспечность. Рэдклифф отругал себя за попытку втянуть брата в серьезный разговор – ведь сегодня праздник, день, свободный от забот. Именно такое неуклюжее вмешательство с его стороны и является причиной того, что решение подобных вопросов следует предоставить матери, заключил Рэдклифф.