Разом протрезвевший Вернин едва ли не отшвырнул женщину, от которой секунду назад добивался благосклонности. Пепельная копна сбилась на бок, рот перекосила презрительная ухмылка, глаза загорелись в злобном прищуре. Стало заметно, что он не очень-то и красив, немолод, и совсем не похож на старательно изображаемого душку.
– Так вот, оказывается, у какой девчонки околачивается в последнее время мой оболтус! Ну нашёл кралю, так нашёл! Во всём городе лучше не сыскать, а главное – моложе. Да ты, Лариса Петровна, совсем, видать, с катушек съехала? То с лесбиянкой Алкой открыто кувыркаешься, то малолеток клеишь! А передо мной всё комедию ломаешь – мол, жена я чистая! Ну уж нет, теперь не отвертеться. Всем даёшь, и мне дашь!
Оскал уязвлённого самца приблизился к самому её лицу. Вернин грубо сжал Ларисины запястья и рывком втолкнул в двери санузла. Несмотря на сопротивление, одна рука Никника задирала подол её платья (вот идиотка, всегда ходишь в джинсах, а тут в шелка вырядилась!), другой он нашаривал молнию своих брюк. Поняв, что дело может кончиться плохо, Лебедева, как недавно в школе у Сашки, собралась в пружинный комок. Чему её девчонкой учил отец на такой случай?
Мозг работал чётко. Выбрав момент, когда ошалевший от ярости и похоти мужик расставил ноги, она со всей мочи поддала коленом ему в пах. Пока гости и хозяева дотумкивались, что за вой несётся из туалета, освобождённая Лариса схватила курточку и бросилась вниз по лестнице.
Глава 20
Покидая интернат, пятнадцатилетний Кротов радужных надежд на свою жизнь в родном доме не строил. Семья безжалостно выкинула его на тяжкую казёнщину, и возвращался он с чувством обречённости: там ему ловить было нечего. Валерка хорошо помнил, как после смерти отца они жили впроголодь, и мать постоянно корила быстро растущего сына за прожорливость, за порванные брюки, за деньги на школьные учебники.
Но к большому его удивлению, теперь всё оказалось наче. И стол, и холодильник ломились от таких дефицитов, коих интернатовец и названия-то не слыхивал. Мамаша больше не работала. Она, обвешанная шиншилями и пудовыми золотыми побрякушками, шастала по комиссионкам в поисках раритетных мебелей и заграничных сервизов. Братец весь был упакован в фирму, а дядя Толик по-барски потягивал бешеной цены спиртное. Среди этого бьющего в нос благополучия кое-как одетый недокормыш видел для себя самые последние роли, и был готов к любым сражениям за место под солнцем.
Но вопреки безрадостным мыслям, подростка ждала совсем иная будущность. Дядя Толик, на 7 лет забывший, казалось, о «чужом щенке», вдруг проявил к нему интерес. Несколько дней глава семейства приглядывался к пасынку, как бы невзначай заводил с ним разговоры о том, о сём, интересовался, чем Валерий дышит, чему обучен, да что умеет. А потом вдруг велел готовиться к поступлению в автодорожный техникум. Свой императив он обосновал вполне конкретно:
– Давай получай корочки, мне свой человек в помощники нужен. Ты, как я погляжу, парняга ухватистый, со смекалкой тоже всё в порядке. Для дела сгодишься. И то, что фамилии у нас с тобой разные, очень даже в масть. Никто семейственности не заподозрит. Ты же Кротов…Крот!
Кличка, данная ненавистным дядькой, смолой прикипела к Валерию. По сущности своей он и правду был кротом – хозяином невидимых тёмных ходов и лазов.
Возражать против техникума Крот не стал. Он быстро почуял в приближении к отчиму немалую собственную выгоду. Но мыслей о войне с роднёй всё же не оставил: слишком много обид пришлось претерпеть ему по воле отчима.
Дядя Толик был ещё тот жук: всю свою жизнь просидел на золотой жиле, исправляя должность завскладом областной торговой базы. Через него шло снабжение запчастями многих автотранспортных предприятий, таксопарков и даже сельских машинотракторных станций. При социализме он жил будто в светлом коммунистическом раю. По своему хотению выполнял выгодные лично ему заявки, волокитя другие. Снабженцы разного пошиба подобострастно волокли в его конторку кули и ящики с самым крутым дефицитом. Он мог «достать» всё, чего только желала его куцая душонка. Дом год от года набивался дорогим товаром – коврами, хрусталём, ювелиркой, импортными тряпками. В нескольких разбросанных по городу гаражных кооперативах стояло с полдюжины личных авто.
Немногое изменилось и с перестройкой. Дядя Толик, всегда державший нос по ветру, одним из первых в городе организовал ряд кооперативов. Это были прибыльные «боковички» при той же самой торговой базе, изрядно отсасывающие государственные фонды с доверенных ему складов. И всё бы шло лучше некуда, если бы новая частная собственность не требовала тщательного пригляда. Но на тот момент у дядьки не было достаточно верных людей. Тут и подвернулся вернувший из ссылки пасынок. По соображениям Толика, он вполне годился на роль надзирателя за семейным добром: такой же, как сам, недоверчивый, алчный и злобный. Дело стало лишь за дипломом. Так Валерка попал в «гешефты» проклятущего родственника. Щуку бросили в реку…
Толик настолько не ошибся в мальчишке, что к моменту окончания техникума пасынок уже незаметной, но мёртвой хваткой держал в своих руках все ниточки управления вверенными ему кооперативами. А спустя ещё пару годков и вовсе прибрал их себе, оставив хозяину лишь небольшую часть имущества. Осознавший положение дядя отчим взбесился и попытался было вернуть своё. Но безуспешно: объясняться ему пришлось с крепенькими твердолобыми «бычками», состоящими в услужении у Крота. Семейные уроки подлости, бездушия, стяжательства, воровства и злобы были выучены назубок. Юный Валерий Андреевич Кротов блестяще освоил и науку восхождения по головам. Из него выкристаллизовался типичный образчик новых русских. Оставалось ждать подходящего случая, чтобы с умом вложить нахапанные капиталы и расширить круг влияния.
Время тогда само выносило на поверхность густую человеческую пену. На всех углах гудели политические тусовки: шли выборы за выборами. Решением клокочущих гражданских коллективов назначались не только мэры городов или главы районов, но даже начальники заводских цехов и деканы факультетов в учебных заведениях. Горластые и наглые в одночасье взлетали над толпой.
В число таких попал было и Кротов, идущий на выборы в мэрию Зауралья. К этому времени он, отказав жене в праве на учёбу, получал уже высшее образование. По стезе автодорожника не пошёл, для возни с запчастями было достаточно и техникума. Решил пробовать себя на политической арене. Для начала поступил на исторический факультет, где исправно покупал у более толковых и менее богатых сокурсников рефераты с курсовыми, а у преподавателей – положительные оценки в зачётке.В институте Валерий быстро пролез в местные лидеры одной из тогдашних многочисленных партий, став одним из главных активистов штаба депутата Госдумы Мурина. Но Бог миловал город от такого народного избранника: перед выборами он передумал идти в депутаты и снял свою кандидатуру. Бывший затравленный интернатовец решил, что намного выгоднее ворочать делами из тени. Кротову было достаточно, что через него или с его помощью прокручивались махинации Мурина. Устраивало это и депутата, по сути державшего Валеру смотрящим за его немалым местным хозяйством, как когда-то поручил стеречь свои кооперативы дядя Толик.
Близкое знакомство Валерия Андреевича с видным политиком открыло ему доступ в самые высокие чиновные кабинеты и офисы деловых кругов города. И хотя все знали, на чём и как поднялся этот нувориш, какие бандитские ухватки пускает в ход в своём бизнесе, до поры закрывали глаза на его мутные делишки, полагая, что грани дозволенного этот выскочка не переступит.
Высокие короны ошибались: Крот пошёл-таки вразнос. Теперь нужно было решать, как с ним быть.
К удивлению и немалому облегчению Триша, коллектив равнодушно воспринял весть о назначении Ниткина на место Сокольского. Даже Вешкина не устроила обычных для неё инсинуаций, решив подождать, что выйдет из этого абсурдного эксперимента. Правда, на стол главному легло сразу несколько заявлений об уходе – знак того, что с переменами согласились не все. Но это не проблема, по городу всегда бегает достаточно голодных писак, готовых тут же заслонить собой образовавшиеся кадровые бреши.
Лариса трижды перекрестилась, помянув добрым словом Сокольского, который так своевременно организовал ей переход в рекламу. Она радовалась, несмотря на то, что теперь у неё была новая крутая начальница: с Гришиной опасливо держал себя даже сам Триш. Смириться с Ниткиным, тихой сапой пробравшимся на место Романыча, она бы не смогла.