Так зачем, ради чего лезть на рожон? Показать крутизну да принципиальность? На людях помахать перед танком оловянной сабелькой? Дескать, гляди, народ, СМИ и впрямь имут власть в этом мире?!
О Господи, спаси меня от ошибок, сохрани неразумную от ложных шагов!..
Лариса и не заметила, как от спора с собой перешла к горячей молитве, к которой всегда обращалась в самые непростые моменты жизни. Она стояла под окнами квартиры и, вглядываясь в неполный диск чистой луны, разговаривала с небесными силами.
В это время из темноты тамбура навстречу ей шагнула тёмная женская фигура. От неожиданности Лариса отпрянула. Но голос оказался знакомым: у входа её поджидала одна из матрон, Анна Венецкая. Она необычно тихо спросила:
– Что вы, Лариса Петровна, решили? Идёте с нами в суд?
Отец наш небесный, как же быть, что ей сказать?
– Анна Васильевна, у меня ещё две ночи и день впереди, что-нибудь да решу – как бы отшучиваясь, ответила Лариса. – А вы, кстати, узнали про баллистику?
– А вы? Вы же обещали.
– Из погибших никто не стрелял. Это всё, что мне сообщили.
Венецкая придвинулась ещё ближе:
– И на том спасибо.
И вдруг эта немолодая тучная женщина, отдавшая тюрьме мужа, могиле – сына, всей своей массой повалилась перед Ларисой на землю, обхватила её колени, и запричитала, как от неизбывного горя причитают все несчётные поколения русских баб. Она молила так, будто не от судьи или прокурора зависел исход слушания, а единственно лишь от этого вот автора анонимной статьи. Лариса была и огорошена, и потрясена. В ногах у неё в жизни никто не валялся. Она пыталась поднять Анну Сергеевну, но та не вставала с влажного асфальта, а только исступлённо повторяла:
– Прошу вас¸ прошу вас, прошу…
Видимо, это был припадок: у женщины сдали нервы. Понимая, что уговорами делу не помочь, Лариса вдруг громко и повелительно, если не грубо, крикнула:
– Это что ещё за цирк! Поднимайтесь немедленно!
Окрик подействовал: Венецкая встала. Не глядя на Лебедеву, она запахнула измазанное пальто, и, не извиняясь, тяжело пошла прочь на негнущихся ногах.
Из кухни пахло хорошо перчёными пельменями: Колька был дома. Видимо, выглядела Лариса так, что кавалерчик, ни о чём не расспрашивая, быстро стянул с неё куртку, джинсы, ботинки, и засунул помертвелую Лоло под горячий душ. Потом укутал в свой толстый халат и усадил к столу перед большой рюмкой водки и дымящейся миской с едой. Чай подал вдогонку.
– Пей! Теперь ешь! Теперь говори!
Слушаясь, как маленькая, этих команд, Лариса постепенно пришла в себя и выложила Кольке то, что скопилось на душе. Долго сдерживаемые слёзы душили её. Стараясь успокоиться, она прижималась к его груди, а он осторожно и нежно вытирал её лицо. Подлость Ниткина, болезнь Леонида, а в особенности приближающийся суд и брякнувшаяся на колени старуха – обо всём переговорили они этим долгим вечером.
– Вот ты, Колька, как человек отстранённый – скажи ты мне, что с матронами-то делать? Ты, к примеру, как бы решил? – Лариса смотрела на Вернина-младшего, как на ораакула.