– Знаешь, последнее дело – примерять свою ситуацию на человека, который находится вне её. Всё равно он скажет не то, что тебе будет полезно. Поэтому уж не обижайся – я от советов воздержусь. Но поступить ты должна так, как находишь единственно возможным. Делай то, в чём чувствуешь свою силу. Фильм «Брат» смотрела? Ну и действуй так, как там сказано. А пока, Лоло моя ненаглядная, давай-ка баиньки. Утром само всё решится.
Глава 21
Ольга Ивановна Гришина была из тех руководителей, что предпочитают крепко держать под уздцы доверенное им дело. Как и Триш, она, вышла из комсомольско-партийных кругов. Только в отличие от Бориса Ильича, двигалась не в болтологическом направлении, а отвечала за один из экономических секторов горисполкома. Сидя на этой жёрдочке, Гришина узнала подноготную большинства предприятий региона. Она была накоротке со многими директорами, имела подробнейшие сведения о том, что таят недра той или иной промышленной структуры, и даже располагала уж совсем непубличной информацией о личной жизни разных представителей вверенного ей хозяйства. Ольгу Ивановну знал и побаивался весь доперестроечный реальный сектор города.
Жила она вдвоём с хорошим уважительным мужем, вырастив сына с дочерью и направив их по надёжным столичным тропкам. Супруги были одного поля ягоды, только он стоял на ступеньке повыше. Когда пошёл слом старых устоев, он быстро прибрал к рукам негромкий, но крепенький банк, обзавёлся увесистым пакетом акций самых голубых фишек, и очень умно обернулся в период ваучеризации. В результате Гришины вошли в десятку самых обеспеченных семейств Зауралья.
Ольга Ивановна, к тому времени уже дама весьма почтенного возраста, не знала бед даже в экстремумы бесконечных постперестроечных финансовых штормов, и могла бы не утруждать себя какой бы то ни было работой. Подобно большинству жён нуворишей, прожигающих жизнь барынями, она имела возможность полностью посвятить остаток дней салонам красоты, ювелирным витринам и нескончаемым путешествиям по заграницам.
Поначалу так и было. Но, приведя в ослепительный порядок свою внешность и сделав обязательные для культурного просвещения вояжи, Гришина поняла: ещё год-другой, и в такой колее она сдохнет со скуки. Деятельная натура бывалого функционера требовала совершенно иного выхлопа.
Видя, что жёнушка хиреет и чахнет от безделья, муж предложил ей на выбор любую должность в своей финансовой структуре. Но по экономической стезе Ольга Ивановна не пошла – за долгие годы досыта наглоталась этого хлебца с перцем. Хотелось ей чего-нибудь совершенно нового, такого, чего ещё никогда делать не приходилось. Скажем, попытать счастья в прессе, к которой с молодости имела слабость. Несмотря на отточенную годами прагматичность, журналисты всё же казались ей людьми особенными, слепленными из другого теста, и потому имеющими над прочими интеллектуальное превосходство. Поэтому положила глаз на банковскую пресс-службу: попробовать себя в среде медийщиков.
Но вскоре и в этом выборе разочаровалась, осознав, что не того душа просит. К журналистике, как Гришина её понимала, работа пресс-секретаря не лепилась ни с какого боку. Ольга Ивановна оставалась, как и прочие коллеги, обычным банковским служащим, далёким от романтики газетного творчества. Кроме того, размещая там и сям рекламу банка, она тратила деньги, заработанные другими. Какой же в этом драйв? Она-то видела себя добытчиком.
В поисках подходящего дела эта неуёмная представительница городской знати теперь водила носом по городскому газетно-телевизионному рынку. Остановилась на «Вечернем обозрении», которое возглавлял Боря Триш, свой брат аппаратчик. Разумеется, о корреспондентском цехе речь не шла, подобно Борису Ильичу, Гришина была не писучего десятка. Она воцарилась в рекламной службе – незадолго до перевода в копирайтеры Ларисы Лебедевой. Так жизнь свела этих женщин.
Оглядевшись в своём новом хозяйстве, Ольга Ивановна поняла: прежний стиль работы придётся менять. Реализовать газетные площади крохотными рекламными модулями – всё равно, что на собаке вручную ловить блох: возни много, толку мало. У отдела были не продажи, а слёзы. Пришлось задуматься о коммерческих ходах иного свойства.
Можно было, конечно, поискать заказчиков на гигантские модули, занимающие целые полосы и даже развороты. Такими полосами дразнили Гришину центральные издания. Но в их глохнущем без работы регионе раз два и обчёлся предприятий, которые ещё держатся на плаву. Уж ей-то это доподлинно известно. Биржи и банки тоже не выход – по опыту пресс-секретаря она знала, какой незначительный бюджет выделяется им на рекламу. Драконовская норма закона предписывала тратить на эти модули, черт их побери, не более 2-х процентов от суммы расходов. А хочешь больше рекламы – выкладывай денежки из прибыли. Но в те времена не было дураков, которые бы показывали реальную прибыль: все тщательно старались прятать нажитое где-нибудь в офшорах.
Да и не требовалось широкой той рекламы. Массовый мелкий вкладчик задыхался от безденежья и чаше закрывал депозиты, чем открывал новые. А толстосум и без рекламы знал, какой банк чем дышит. Таким образом, рекламодатель, щедрый надурничку, отпадал: не Москва, чай…
Значит, нужен такой газетный товар, на который бы клюнули даже не самые богатые фирмы. Но каким должно быть это ноу-хау, Ольга Ивановна пока не знала. Хотя и подумывала, что зацепить местного покупателя рекламных площадей могут, к примеру, качественные тексты. А в её богадельне что? Ни одного мало-мальски сносного писателя!
Можно, конечно, действовать, как в «Обозе» заведено испокон века – выдёргивать на платные материалы штатных корреспондентов. Но это плохой выход: литсотрудников немного, у них полно своей работы, чужие заказы они норовят делать на отцепись. Какое уж тут качество, какая заинтересованность в заказчике…
Как раз в тот момент в редакции заполыхал скандал вокруг Лебедевой. И наблюдавшей за ним новой рекламной даме пришла вдруг шалая мысль: а что если залучить Ларису к себе? И Триш своенравную девку клевать перестанет, и реклама получит креативного человечка?..
Выбрав случай, Ольга Ивановна аккуратно вложила эту мысль в голову Сокольскому. Выстрел Романыча попал в десятку.
– Ещё, ещё, ещё…
До конца не проснувшаяся Лариса с закрытыми глазами ловит короткие поцелуи. Так поутру прощается с ней Колька, уходя на свои репетиции. Он предпочитает работать спозаранку. Верит, что мысли и образы, приходящие в утренние часы, есть продолжение или следствие ночного выхода души в какие-то иные миры. Лариса же, законченная сова, валяется в постели до последнего звонка, а потом клянёт неизбежную суматошность начала дня. Время активизации тех нейтрино, что доставляют космическую информацию её существу, наступает ближе к вечеру…
Как и говорил Вернин-младший, поутру вчерашняя напруга немного схлынула. Но обычный её яркий цветной сон не дал ответа на мучительные вопросы. Тревога опять змеёй поползла к сердцу. По дороге на работу она то и дело задумывалась так глубоко, что переставала слышать окружающую жизнь, встречных воспринимала как призраков, а на одном из перекрёстков перепутала цвета светофора и чуть не попала под машину.
Только в редакции удалось заглушить навязчивые мысли. Вернее, пришлось.