Вот и проскакала галопом с живой бедой наперевес. Да ещё и саблей победно махнула – какая-растакая я молодец, нарыла читабельную темку на радость начальству, да на потеху зевакам! А получилось – махнула-то по чужой жизни, едва её не оборвав. И признайся хотя бы себе: не мать, горем убитую, ты жалела, а собственные нервы. Себя расстраивать не желала, свою нежную душу травмировать не хотелось. Забыла, что держишь в руках оружие, острейшее из острейших? Разящий клинок, обращаться с которым обязана бережно и осторожно?
Честное слово, таких, как ты, пишущих недотёп впору заставлять приносить какую-нибудь клятву о журналистской этике – наподобие того, как дают клятву Гиппократа медики. Чтобы останавливала особо разогнавшихся писак, напоминала, что за каждой буквой самой маленькой информушки стоят живые люди с их горестями и немалыми бедами. Выдашь неловкое словцо, а оно человека и до больницы, и до погоста может довести.
Помни, помни о нынешнем позоре, Лариска, покуда обретаешься в этой профессии! Навсегда запомни выплаканные глаза женщины, страдающей сегодня уже по твоей вине, которая тебе же и поверила, и тебя же простила! Помни и о старушке, которую ты в своём запале подвела к могильной черте! Это не шуточки, не описки, не перепутанные должности или исковерканные фамилии. Это судьбы, которые ты, поскакушка, не углядела за рябью строк. Стыдись и помни!
И знай: до настоящего журналиста, до кумиров своих и учителей тебе ещё расти и расти. Если вообще когда-нибудь до них дорастёшь.
Протерев с крупным песочком свою неспокойную совесть, Лариса почему-то опять вернулась к словам тренера о погибшем Костике. Турнир ему посвятили не только потому, что больше нет его среди воспитанников спортшколы. В той кровавой «бытовухе» Костик вел себя по-настоящему геройски. Он показал всему микрорайону и городу, детям и взрослым, учителям и родителям, что есть в нынешнем больном обществе здоровые духом люди. Что даже такие малолетки, как он, способны встать против мрази, устанавливающей свои античеловеческие порядки. Чуя смертельную угрозу, стоя на краю жизни, парень всё же продолжал бороться, хотя, без сомнения, терзали его и страх и жуть.
Что же ты, Лебедева, позволяешь убаюкивать себя непонятному мальчику, сладкоречивому Саше Депову?! Что уже который день межуешься, будто институтка перед потерей чести! Идти-не идти против Крота? Не смажет ли это твою карьеру? Не обернётся ли нехорошими последствиями? Не навредит ли господину адвокату? Совсем по Грибоедову: что будет говорить княгиня Марья Алексевна?!
А ровесник твоего сына жизнь положил против таких вот завтрашних кротовых. Так что же ты, опытный знающий свою силу газетчик, пасуешь перед поганым лихом? Что трясёшься со своей мелкой выгодой?..
Нет уж, назвалась груздем, прослыла крутым журналистом – так изволь соответствовать, по чести поступай. Сегодня же звони матронам, пусть заявляют тебя в свидетели!
И какой шопинг после таких-то рассуждений?..
А подарок всё равно нужен. После недолгих колебаний Лариса решила преподнести Стасу одну старинную вещицу, живущую в её библиотеке. Необычную, на любителя, Она вспомнила про раритет аж царских времён. Достала с верхней полки небольшую книжицу, обёрнутую в истёртую порыжелую бумагу. Очень давно кто-то, возможно, прабабушка, коей она даже имени не знает (в семье о маминых предках почему-то никогда не упоминали) для сохранности соорудил эту суперобложку. Избранные статьи по описанию Москвы, выпущены в 1894 году. В руках шелестела пересохшими страницами история стен, башен, двориков, соборов и других святынь и памятников Кремля. Население огромной империи обязано было знать сердце своей родины. Когда-то такие книги предназначались только для приходских библиотек, печатались специальными тиражами, рассылались по всем русским храмам и монастырям. Большинство книг сгорели в богоборческих кострах или канули в Лету под калёными ветрами коммунизма-социализма. После революции их прятали подальше наравне со старинными Библиями и не показывали даже самым близким друзьям. Вот и у неё до сих пор книга хранилась в скромном закутке, куда не заглядывал посторонний глаз. Могли предположить читатели этого сборника, что будет происходить в кремлёвских стенах, да и во всей стране, век спустя?
Лариса ещё немного посомневалась, оценит ли профессор такой презент. Но время уже поджимало, и она решительно сунула столетнее издание в нарядный пакет. Дарёному коню, как известно, в зубы не смотрят.
Оказалось, с подарком попала в масть. Пока Нагорнов охал и ахал, расхваливая неказистый томик, Нилова шепнула, что с некоторых пор её кавалер стал проявлять интерес к антиквариату. Неужто интеллигенция тоже заразилась повадками новых русских?
Глава 19
Ресторан «Приют муз» был известен в городе как излюбленное место сбора людей творчества. Он имел репутацию кабачка с раскованными порядками, здесь всегда клубился достаточно широкий круг завсегдатаев. В отличие от других заведений, в «Приюте» не осталось старого совкового налёта, в подражание столичным центрам фаст-фуда кухня была демократичная, а напитки недорогие. Сюда приходили не столько «культурно» надраться, как выпить пивка или коньячка в хорошей компании, невзначай перекинуться словцом со знаменитостями, вклиниться в то и дело возникающие яростные дискуссии. Кроме музыкантов, артистов, художников и литераторов, сюда ежевечерне стекались те, кто позиционировали себя людьми нового мышления. Предприниматель Вернин и профессор Нагорнов – в их числе. Прислуга знала обоих в лицо, и для них даже в самое пиковое времечко находился свободный столик. О сегодняшнем вечере и говорить нечего: для юбиляра отвели самый уютный уголок.
Лариса впервые виделась со Стасом после достопамятной ночи у Ниловой. Как-то теперь он будет обходиться с ней? Однако Нагорнов держал себя так, будто между ними всё всегда шло естественным ходом. Постепенно неловкость улетучилась, и они снова беседовали, как давние добрые друзья.
Место, предназначенное Никнику, всё ещё пустовало, хотя вечер был в разгаре. Пока Вернин отсутствовал, Лариса решилась посвятить Стаса и Аллу в новости последних дней. Она хотела знать, что думает мудрый доктор о её решении выступить на суде.
– Ну, Лорик, ты совсем как ребёнок: сама себя в болото тянешь.– Стас разговаривал с ней, как с маленькой глупышкой. Впрочем, ему простительно, с сегодняшнего дня его жизнь пошла на седьмой десяток, Лара ему в дочери годится. – А это твоё выступление на суде – оно по заданию редакции? Нет? Тогда и говорить не о чем. Триш ваш, насколько я его знаю, не одобряет любую инициативу. А о той, которая не поддержана начальством, и говорить нечего. Чтобы у тебя всё было тип-топ, хорошо бы заручиться согласием, скажем, мэрии. Не пробовала?
– Вот только у мэрии я ещё не спрашивала¸ как себя вести! – вспылила было Лариса, но тут же осела, увидев хитрый профессорский прищур: Стас над ней подтрунивал.
– Ну а если серьёзно, то лучше тебе найти хороший предлог – заболеть там, или командировку какую-нибудь изобрести, но на суд не ходить. Ты нам целая-невредимая больше нравишься.
И этот по нотам Депова шпарит, – грустно подумала Лебедева. Заподозрить Стаса в сговоре с адвокатом она не могла, но такое единодушие мнений её опять напрягло. Неужели желание плюнуть в морду подонку кажется неразумным даже лучшим среди известных ей граждан?