Выпросив у секретарши Ниночки халявный абонемент, подаренный редакции в честь открытия аттракциона, Лариса с сыном без оглядки отдаются на волю волн. Они плавают, ныряют и кувыркаются под тугими струями, блаженно, до последней косточки, расслабляются в горячей неге хамама и сауны. После слякотной весенней распутицы густое тепло аквапарка обволакивает, делает мысли лёгкими и приятными. Острота последних обид постепенно отдаляется, затухает…
Быть может, Романыч и в самом деле прав: зря она так уж переживает из-за разжалования в рекламщики? – без былого раздражения вопрошает себя Лебедева. Если честно, то кашу с публикацией о Кроте заварила именно она. И заварила неважнецко, дрянненько всё вышло. Самой досталось на орехи, и людей подставила. Думать нужно наперёд, чем могут закончиться подобные фортели – при их редакторе-лизоблюде, и при Витасе, давно натягивающем петельку на горле городских СМИ. Да ещё этот соглядатай Ниткин!
При мысли о Володьке Лариса передёргивает плечами: всплывает непристойность их последнего разговора. Хочется что есть сил физически оттереть липкую мерзость его слов, взглядов, рук. Она и в самом деле идёт в парную, а потом долго намыливается в душе…
Ох, Ниткин-то теперь у них не просто «главный по политике». Триш сделал Владимира Натановича аж своим заместителем, посадил на место Сокольского. С такими погонами хочешь-не хочешь, а считаться придётся. Кланяться, спинку прогибать. Не пошлёшь подальше, если начнёт умствовать, нудить или даже приставать. Умствовать и приставать будет, как пить дать. Свербит в нём та, давняя, с «Прибориста» застрявшая в печёнке обида, душа жаждет сатисфакции. Теперь жди, что станет доказывать, будто самая большая дрянь у них в редакции – Лорка: путается со всякими Андрюхами, лишь бы соблюсти свои шкурные интересы
Тьфу, зараза!
В конце концов, и в рекламе есть место подвигам. Если, конечно, к ним стремиться. Зато работа куда спокойнее, никаких тебе взрывов общественных нравов и стенающих тётушек. Респонденты вышколенные, нарядные и состоятельные; в тонкости стилистики или композиции нос особо не суют – была бы доходчиво разжёвана суть их бизнеса.
Расслабленно покачиваясь на ласковой искусственной волне, Лариса мечтает, как заживёт жизнью обычной трудящейся женщины. Будет вовремя возвращаться с работы, готовить ужин, обстоятельно проверять уроки сына. Будет ходить с Сашкиным классом на спектакли, ездить на экскурсии. Наконец-то довяжет кофту, начатую два года назад. Лизетта отстанет со своими знаками и строками, в выходные никто не выдернет на срочные материалы… Видать, жизнь укатала и приплюснула даже её, неугомонную Ларису, готовую в ночь-полночь скакать за горячей фактурой. Устала, покой снится. И пусть катится подальше вся эта никчёмная общественно-политическая мутота вместе с Тришами, Куриловыми, Кротами и Деповыми!
Хотя нет, Депов пусть остаётся! На вид славный малый; и в сексе, наверное, тоже ничего. Последнее, правда, ей всё ещё неведомо…
Сашка знай мелькает по лесенкам, забираясь на самые высокие и длинные горки-лабиринты. Лариса тоже пробует разные штуковины аквапарка. Вот, наконец, освободилось место в гроте. Она распластывается в вихрях фонтанчиков, массируя позвоночник, продолжет неспешно размышлять.
Интересно, как теперь служится самому Сокольскому? Не скучает о газетном улье в паутинной тишине своего кабинета? Коллектив «Обоза» провожал его на новую должность, как в последний путь, обошлось разве что без венков. Оказалось, Андрей Романыч почти всем сумел подать крепкую руку.
Сама Лариса тоже припомнила один любопытный случай. Накатала она тогда что-то критическое в отношении некоего городского предприятия. Обгавкала, впрочем, не слишком, бывали статейки и похлеще. Но на заводе оскорбились и прислали делегацию для разборок: как-де мог «Обоз» посягнуть на честь и достоинство заслуженного коллектива?
Происходило всё в те времена, когда судились с прессой лишь единицы. Большинство недовольных предпочитали по старинке жалобиться начальству. Вот и эти с порога потребовали рандеву у главреда. Триш находился где-то в дальнем отъезде, и делегатам пришлось довольствоваться беседой с его заместителем.
Когда кабинет Сокольского заполонила ватага производственников, там как раз торчала Лариса. Она хотела было незаметно улизнуть, но Андрей Романович сделал ей знак остаться. Так и топталась в углу, выслушивая сбивчивые претензии возмущённых читателей. Вот сейчас Сокольский выпишет ей по первое число за их жалобу! Прямо при тех, кого обличала, и выпишет! Одна активистка уже дважды требовала привести сюда эту Лебедеву, чтобы в глаза ей бросить своё пролетарское возмущение.
Между тем Сокольский, усадив посетителей, начал дотошно выспрашивать, в чем же покривил душой автор публикации:
– Люди стоят в очередь на вакансии? Нет? Наоборот, увольняются с завода?..
Задолженность по зарплате больше трёх месяцев? Уже пять?..
Нового директора избрали толкового и бескорыстного? Ворюга? Что вы говорите…
И начальство заказов не ищет, чтобы хоть как-то исправить положение? Ой, горе…
Так с газеткой и карандашом в руках прошёлся Андрюха вместе с жалобщиками по всем спорным пунктам. Выходило, что бытописание проблемного производства было составлено верно. Пыл посетителей на глазах остывал, они сами уже готовы были извиняться:
– Мы на своём Зауралмаше с молодости, оно на всю страну славилось, но теперь гордиться стало нечем, всё идёт вкривь и вкось. А тут ещё ваша газета ославила перед всем городом! От резкого слова обида взыграла, вот и явились. Выходит, не по делу.