Триш, и на самом деле еле сдерживающий бурю, клокотавшую в его оскорблённой душе, буркнул:

– Глаза бы мои тебя не видели, да приходится…

Лариса вопросительно склонила набок голову, медь волос потекла на грудь, подчёркивая смуглые скулы и жёлтую прозрачность монгольско-персидских глаз.

У-у, тигра! – презрительно глянул на эту красоту Триш.

Так сидели они секунд тридцать; каждый думал, как правильнее выстроить диалог. Наконец, редактор начал:

– Ты, Лебедева, так-таки и не догадываешься, о чем мы сейчас будем с тобой говорить?

Лариса полувопросительно качнула головой, как бы спрашивая: смотря что имеется ввиду? Чудесные локоны пришли в эротичное колыхание.

– Да о твоём треклятом Кроте!!! – главред почти кричал. – Скажи-ка мне, кто надоумил Сокольского в моё отсутствие поставить в номер запрещённый к печати материал?

– Наверное, тот, кто поручил ему в ваше отсутствие самостоятельно принимать решения по газете, – умильно по форме, но вызывающе по содержанию сказала Лариса. Слова «в ваше отсутствие» были интонационно подчёркнуты. От такого её ответа, смахивающего на издёвку, Триш взвился и заголосил тоном на октаву выше обычного. Он вспомнил и поломанную приятную командировку (Сдёрнули на три дня раньше положенного! Мог бы ещё от вас отдыхать да отдыхать!), и наезд в мэрии (Таких вензелей в одно место навтыкали, что до сих пор очухаться не могу!).

– А ты не прикидывайся, будто не петришь, что к чему!!! Всё из-за твоего упрямства и Андрюхиной глупости!

Лариса сидела тихо, подперев рукой щёку и глядя на начальника так, будто в семнадцатый раз смотрела в театре один и тот же спектакль. В её позе читалось: не может человек без сцен, не ощущает без них своего руководящего эго? Пусть орёт, пусть хотя бы таким макаром утверждается в роли крутого руководителя. Послушаем, подождём…

Немного спустив пары, Триш примолк. Он понимал, что Лебедева права: Сокольский имел все основания поступать с любым материалом так, как находил нужным.

– Так будешь объясняться, или как? – спросил, особо не надеясь на задушевную беседу.

Лариса подтянулась и собралась с духом. Как ни претило ей подобное общение, она решила откровенно высказать свою точку зрения. Вдруг Триш всё же услышит её? Да, он не газетчик, а всё тот же партийный функционер, адепт давно рухнувшей идеологии, без острого чутья и твёрдых принципов, сидящий не на своём месте. Да, лизоблюд и перестраховщик. Но всё же не настолько, чтобы совсем уж не понимать сути современной журналистики. А если понимает, то должен, даже обязан принять этот их с Сокольским, да и с Вешкиной, ход. Пусть отдышится, злость схлынет, и тогда на холодную голову «наш Ильич», может, и уразумеет то, что она сейчас скажет.

– Если вы собираетесь и дальше орать и перебивать меня, то мне лучше и не начинать. Просто пойти и написать заявление об уходе. Но если наберётесь терпения и уважения…

– Хорошо, Лариса Петровна, излагай, обещаю потерпеть. Хотя сейчас мне сделать это нелегко. – Тон холодный и уже не вздорный. Проорался.

Лариса тихо, но решительно начала монолог, который обдумывала с тех самых пор, как узнала о сообщении Ниткина, посланном шефу в Эмираты:

– Сначала о том, что случилось в ваше отсутствие. Прошел суд над Валерием Кротовым, его закрыли в СИЗО до разбирательства по существу. Официальная версия и защиты, и обвинения – Крот пришил двух парней в состоянии аффекта. И в бочки затолкал, и в поле вывез, тоже будучи не в себе. По своим каналам я выяснила, что у следствия есть такие документики, по которым его могут не осудить даже и по 107 статье, а вообще выпустить за отсутствием умысла и состава преступления. Двух же убитых парней, которым он хороших денег должен, окрестили на всех углах рэкитирами, якобы злоумышлявшими на то, чтобы своего должника прикончить.

Как видите, всё с ног на голову.

По этим пока ещё версиям я, как и было вами же велено, на основании сугубо официального прокурорского релиза и заявления защиты Кротова сделала лишь расширенную информацию.