Лариса не отвечала, стараясь ускользнуть от любопытства коллеги. Она вспомнила, какими затуманенными взглядами провожала накануне её с Деповым женская половина редакции. Надо было ожидать расспросов с пристрастием. И Танька не отступалась:

– Этой твой бой-френд, да? Или просто так? Где ты такого гладенького мужчинку подцепила? Один прикид чего стоит! А машина! Это его машина, нет? Он в мэрии работает? Кем? Я что-то его там не припомню. Из новеньких, что ли?

Вопросы сыпались из Таньки горохом. Лариса, ещё не остывшая от схватки с Сокольским, криво улыбнулась: какого шороха, однако, навёл здесь адвокат! Она как-то не подумала, что в обшарпанных редакционных коридорах не так уж часто бывают видения, подобные Саше Депову. Сюда в поисках эфемерной правды обычно ходят обиженные жизнью неудачники. Такие, как Елена Кротова. Блестящие представители обеспеченных категорий населения предпочитают приглашать газетчиков на рандеву в свои модные офисы.

– Ты что-то очень любопытной стала, Татьяна! И с чего это вдруг тебя так взволновали посетители соседних кабинетов?

Впрочем, вопрос был риторическим: как многие незамужние дамы, Смешляева особенно трепетно вглядывалась в приличные мужские фигуры, появлявшиеся в её поле зрения. Танька давно оставила мечты о создании семьи, но по чисто женской привычке ревностно относилась к успехам коллег и подруг. Ларису порой раздражала эта Танькина черта, но она всегда относилась к ней с сочувственным пониманием.

– Ну, ты хоть скажи – это бой-френд, или как? – не унималась Смешляева.

– Можешь заверить высокое собрание, что к покорителю сердец наших девчонок я имею опосредованное отношение! – громко продекламировала Лариса, удаляясь от любопытствующих глаз. Пусть считают, что тема исчерпана. Инцидент рассмешил её и помог поднять настроение.

В кабинете ждал сюрприз: на окошке буйно полыхал розовый цикламен. Она любила этот роскошный цветок, выбрасывающий множество резных головок посреди зимы. В этом году растение припоздало и начало цвести весной. Унылый офисный интерьер будто согрелся от нежного живого свечения. И у неё на душе стало совсем спокойно.

Лариса ещё рассматривала ботаническое чудо, как загудел телефон: Сокольский велел прибыть мухой.

Андрюша, родненький, всеми твоими артистическими любовницами заклинаю: поставь Крота! – молила про себя Лариса, приближаясь к его кабинету. Открыв дверь, она без сил прислонилась к косяку, молча глядя в глаза зама:

– Ну?!

– Чего встала, проходи, Чапай говорить будет! – Сокольский велел это таким тоном, что у Ларисы отлегло от сердца. Он решился!!!

– Лорка, я тебя за твои штучки когда-нибудь прибью! – то ли извиняясь, то ли угрожая, пробасил Андрей.

– Прости, Романыч, я дура! Но обещаю: когда-нибудь и сама помру.

– Ладно, проехали. Давай по делу.

Сокольский встал, достал сигареты, приоткрыл окно, впустив в прокуренный кабинет порыв мартовской свежести. Опошлил белый свет парой длинных затяжек, потом с силой затушил цигарку:

– Вот знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Знаю, что могу крупно погореть. А всё же иду у тебя на поводу! А ты знаешь, почему?

– Знаю – бесстыдно призналась Лебедева.

– Потому что, как и ты, коварная, не люблю гадов. А твой Крот – редкостный гад, который заедает жизни даже собственных детей. И ты права: должен же кто-то хотя бы иногда тыкать таких в их дерьмо! Если бы не это, ни за что бы на твою публикацию не согласился, хоть запросись.

Лариса молчала, не замечая, что по щекам её заструились предательские ручейки. Она так много себя, своей души отдала этой истории и этому материалу, а потом опять глубоко пережила его двойное фиаско, что новые надежды вызвали почти истерическую волну эмоций.