— Вам действительно интересно? Или мне просто нужно согласиться? — расслабленно сказал он.

— Весьма, — неопределенно отвечал дипломат. И министры презрительно засмеялись.

— Я думаю, что политика — это изобретение греков, которое в наших краях не прижилось. Она русским чужда и неинтересна! — с вызовом отвечал молодой человек. — Но если раньше приходилось в нее играть, выставляя некие симулякры, чтобы казаться всему миру «цивилизованными», то теперь и во всем мире политика неинтересна. Народу подавай блогеров, рэперов, кинозвезд. Занимаются переливанием внимания, делают их фигурами политическими и уже давно — Рейган, Шварценеггер, Зеленский. Но толку нет. А все потому, что политика мертва, и нужно от ее трупа избавиться!

— У вас примитивное клиповое мышление… — скрипел Ковров.

— Конечно! Но разве политики сейчас не пытаются казаться блогерами? Тот же Трамп с «Твиттером». У нас Жириновский, Зюганов, Собянин и много кто ведут свои блоги. Но от этого только смешно и стыдно…

— Это все от денег… — перебил Золотарев, но Дмитрий возвысил голос и продолжал, — Разве не закупаете вы рекламу выборов, референдумов, всего и вся? Уже какие-то розыгрыши, лотереи устраиваете, чтобы заманить людей…

— Мы так повышаем правосознание! — не выдержал Борвинский.

— Уверен, скоро захотите сделать и блогеров политиками, чтобы хоть как-то убедить народ в том, что вся эта игра нам так необходима! Но я говорю «нет».

— Поразительно, и вы серьезно? — не выдержал Кардов, сделав шаг вперед.

— Если я не прав, исправьте, — заявил Дмитрий, — только подумайте вот над чем. Где-то в Древней Греции пару тысяч лет назад придумывают идею политики. Там ограниченно малая территория и небольшое население полиса. Представим эту идею как вашу бальную залу. В ней стоят вещи, и у каждой есть свое название и назначение. Затем в течение сотен лет в эту залу вносятся все новые и новые предметы: образуются концепции, разрабатываются теории, идеи. И притом старые вещи остаются на своих местах и вскоре начинают громоздиться друг на друге. В эту залу получают доступ новые народы, которые вносят сюда и религиозный, и национальный, и всякий иной подтексты. И вот наступает научно-техническая революция. Информация перемещается теперь по земному шару в сотни раз быстрее. И зала наполняется окончательно. Теперь в нее невозможно зайти. Вещи набросаны друг на друге до самого потолка. Нельзя взять ни одной, не обрушив притом сотни других, громоздящихся на ней. Все понятия утратили первоначальное значение и теперь используются только как символы в качестве манипуляций, когда политики, не доставая вещь из залы, просто указывают, что она в ней есть. И мы подходим к настоящему. Проблема даже не в том, что политика уже не интересна. Люди не верят ей. Чувствуют, что зала полна, что повсюду ложь… правды не сыскать. Ведь в любой политической дискуссии уже не опровергаются идеи соперников, а их просто обвиняют в продажности, либеральстве, кремлеботстве и прочей ерунде… Разве вы хотите играть в обман?

Все вдруг замолчали. Оглядывались. Эта блестящая, полная светом зала казалась им сейчас действительно тесной и темной коморкой, забитой доверху хламом.

Отвечать на такое размышление можно было только размышлением. А для окружающих сейчас не было ничего опаснее, чем размышлять. Потому и министры, и офицеры, и Кардов, пылающий от гнева, застыли, как древние статуи погибшей цивилизации.

Молодые девы взволновались, и были оттого прекрасны. Полные прелести. Тонкие. Они подняли в молчании руки, будто заслоняясь от слепящего света. И пылкая Алена Павленкова, как нимфа, вполне сознавшая собственное преимущество, даруемое ее особенною красотой, решилась отвечать.

— А как же политики? Неужели мы все, по-вашему, занимаемся давно мертвым и пустым делом? Ведь мы, молодые политики России, как никто понимаем необходимость этой сферы! Мы чувствуем, что без этого не будет ни цивилизации, ни права! Как вы объясните молодых, таких как я, которым политика интереснее блогеров и реперов?

Она говорила с чувством. Голос ее дрожал в начале, но после окреп, сделавшись властным и твердым в своей претензии.

«К трупу всегда слетаются мухи», — подумал Дмитрий, а вслух ответил:

— Вы сами недавно говорили, что вам, Алена, нужны традиции. Вот политика и есть такая традиция. Лично вы выбрали ее из-за вашего окружения. А, как правило, все традиции вредны для одних социальных групп и полезны для других…

Алена хотела что-то возразить, но Дмитрий не закончил:

— Например, женское обрезание — как, по-вашему? Если его делают в некоторых странах, значит, и правильно? Значит, там оно является столпом цивилизации и права мужчины на власть над женщиной…

Девушка раскраснелась. Теперь аргумент, что она хотела возражать, показался ей неуместным и странным. Ее феминистические взгляды призывали отвечать на прямой вопрос Дмитрия: «Нет — это зло», но ее взгляды помощницы сенатора видели в этом вопросе логическую ловушку, клевету на здравый смысл и даже гнусную манипуляцию; хотя в чем заключалась манипуляция, Алена ответить была не в силах.