Было все равно.

Он усмехнулся: «Им хочется вступать в партии, создавать советы, высказывать мнения; они уже готовы обманываться на другой манер. Политика — такой же опиум для народа, как и все остальное… Но сегодня я уж достаточно размышлял о судьбе отечества. Тем более я и в собственной не могу разобраться!»

И он молча вышел на улицу, не найдя и здесь пристанища. Он глядел на высотку и красное небо. Бог знает сколько было времени и сколько он стоял. Но знакомый «Солярис» показался из-за угла, и большого роста Петр выпрыгнул из машины.

— Вы чего раздетый, Дмитрий Евгенич?

— Пальто на Рублевке забыл… — виновато отвечал тот.

— Давайте сюда, — таксист взял его под мышку и, как ребенка, усадил к себе в машину. Пробежал, сел и лихо дал по газам.

— Что с вами? — говорил Петька с искренней досадой, будто ему было неприятно, что такой человек, как Дмитрий, так нажрался.

— Все хорошо… хорошо… — развалился Кавалергардов на заднем сиденье.

— Вы новости видели в «Телеге» или в «Инсте»? — понизив голос, спросил Петр, очевидно, предполагая это причиной пьянства.

— Я в телефон сегодня не смотрел… не до этого…

— Ладно, — ответил таксист и решил не тревожить Дмитрия Евгеньевича.

Это было утро 24 февраля. И пустые улочки Москвы наблюдали, как белый «Солярис» мчится куда-то вдаль.

Двое мужчин в салоне молчали. Дмитрий смотрел в окно.

— Ты знаешь, Петр, я сегодня дрался… — тихо сказал он и поведал другу всю историю злополучного вечера.

Когда они приехали в однушку Кавалергардова, того разморило с дороги, и Пете пришлось его нести. Рослый и сильный, таксист с легкостью взвалил Дмитрия на плечо, открыл дверь, занес его в лифт и далее уложил на кровать, подоткнув одеяло.

«Хороший вы человек», — шепнул Петя. Посмотрел на стол, где стоял «Макбук» и еще что-то, ни к чему не прикоснулся и вышел, тихо закрыв дверь. Ему пора было на утреннюю смену.

А Дмитрий лежал под одеялом в своем измятом смокинге, и его телефон бесконечно вибрировал от уведомлений в «Телеграме», «Фейсбуке», «Инстаграме» и бог знает где еще. Новости неслись по всему миру, но он их не слыхал.