Все инстинкты человека в такой момент на пределе, и, верно, он чувствует себя очень близко к дикому зверю. А дикие звери бегут от людей либо убивают их. Поэтому он сейчас бежал через большой сад, словно стремясь скрыться в чаще. И став у огромных кованых ворот, вопросительно заглянул в будку охраны.
— Открывай! — нечеловечески завопил Дмитрий. Сонный охранник нажал кнопку.
Кавалергардов выпрыгнул из ворот, растворившись во тьме.
Так он бежал по улицам и шоссе бог знает сколько времени, пока голова не остыла, и его не начало сильно морозить. Он быстро пожалел, что не забрал пальто. Пар валил изо рта. А руки уже порядочно окоченели. Достал телефон, решительно вызвал такси в приложении — великом благе XXI века. И через пять минут машина должна была уже приехать.
Ночь стояла обыкновенная, февральская. Я и сам, читатель, помню эту ночь. Тогда по темному небу бежали красные облака. И мороз звенел по улицам Москвы.
Машина подкатила, Дмитрий, сотрясаясь и рыча от холода, сел в салон, и они поехали. Он знал, что Петька сейчас спит после смены, а ехать долго, поэтому решил нарушить договор с молодым таксистом, чтоб не замерзнуть насмерть.
Молодой человек не мог смотреть в телефон, и оттого ехал, глядя в окно на Москву. Мысли его были о Елене. Если б он тогда в темной комнате за галереей пошел за ней, Кардов не нашел бы их — они бы прокрались тайным ходом, — и их с ним конфликт не был бы таким разрушительным. А сам он, проходя с Еленой тесный коридор, от волнения и страсти непременно поцеловал бы ее. Страсть вспыхнула бы и в ней. Она ясно осознала бы, что любит его. Что ей с Кардовым скучно. И это привело бы их к тайной связи, ради которой Дмитрий вошел бы в высший свет, притворялся, кланялся и прочее. А после принес бы в жертву все. Но она не ушла бы от мужа. И так у них продолжалось бы до старости, в которой нет ни воли, ни желания что-то менять. Так они однажды посмотрели бы на свои отражения, став новыми Анеттой Степановной Комкиной и редактором Пальцевым, прячась по комнатам на светских раутах. Вся эта придуманная жизнь неслась перед Дмитрием, как дорога за окном. А меж тем, читатель, знайте, что это так и было бы. И он чувствовал это. Я совру вам, если скажу, что не было части сердца его, которая сожалела.
«Вечно играю не за себя! — возмущался Кавалергардов. — Защищал Елену и этих стариков, а вернее бы было, чтоб Кардов нас нашел и устроил скандал. Тогда бы она поняла… И что я там говорил про “оставьте пулю себе”, когда уходил?.. Должно быть, нервы».
Наконец заветные здания показались. Это была Таганская — проезжали храм Николая. Затем повернули налево к некой усадьбе, где размещался в двухэтажном беленом особняке ночной клуб. Перед дверьми толпился и курил народ. У обочины стояло несколько машин; напротив чернело пустыми окнами какое-то здание.
Была полночь.
Дмитрий вышел и сквозь тяжелую двойную дверь забежал внутрь. После оранжевого фонарного света трудно привыкнуть к фиолетовой полутьме. На лестнице стояли два охранника, странно осмотревшие наряд его. На руку ему поставили печать; и он прошел к бару.
Почти все клубы в Москве, даже самые пафосные, открыты на осколках старого мира: в особняках дворян или на фабриках и складах Страны Советов. Вы легко отгадаете советскую строгость богемных мест типа Gipsy или Mutabor. Мест, где раньше кипела работа и сотни трудяг проливали пот и слезы во славу великой идеи. Но где теперь эта идея? Да и страна эта где…
Налево шел проход в большой зал со сценой и баром. Направо — проход ко второму бару, к туалету и маленькому залу, напоминающему комнату с диджейским пультом. Само заведение небольшое, однако везде неоновые надписи и картины на обветренных стенах.
Дмитрий прошел направо, к большому залу. Вокруг сидели молодые люди и дамы, одетые неформально, по большей части в джинсах и футболках. Они все разом взглянули на мужчину в смокинге с растрепанными волосами, а он, не смущаясь, прошел к бару и оперся на оранжевую освещенную стойку.
— Виски Ред Лейбл двойной!
Бармен в белой футболке и фартуке кивнул блестящей безволосой головой.
— Лед надо?
— Чистый.
Поставил стакан. Расплатился картой.
— А че это у тебя с рукой? — крикнул сквозь музыку бармен.