— Я все знаю…
И Дмитрий, бежавший разумом за другой, совершенно ничего не понял, силой выхватив руку. Белое платье ее зашуршало и пошло волнами. Она прижала руку свою к груди и повторила с усилием…
— Я знаю, что вы с Алексеем намерены стреляться!
Холодный пот жемчугом выступил на ее атласной коже.
— Это знают все… — отвечал Дмитрий, глядя ей в глаза, и новое щемяще живое чувство в его груди проходило вдруг, уступая место давней привязанности и нерастраченной, нереализованной нежности.
— Не ври мне, Дима! — схватила она его руку и повела в сторону от лестницы. — Я все сама слышала… И ты должен отказаться.
Приказ и повеление были в ее царственном обращении.
— Я тебе ничего не должен! — сказал он, идя за ней в коридор для прислуги. — Твой муж хотел смеяться надо мной! Хотел запугать меня, а теперь прислал тебя, чтобы я отказался…
— Он не присылал… — покраснела Елена и, как только они отошли, повернулась, вся сияющая, схватила его руку и прижала ее к губам своим. — Я сама все слышала! Я слышала все-все, что вы там говорили… И ты прав, Дима, прав! Но разве так следует? — рыданье вырвалось из ее груди. — Разве эти руки, твои руки, — это руки убийцы?
Она была так нежна, и так честна, что новое щемящее чувство народилось у Дмитрия. В коридоре бегали официанты, но Елене было все равно. Она только смотрела ему в глаза…
— Я поняла твои чувства. Я… рада им. Ты должен ради меня отказаться от всего, — подняла она глаза.
Дмитрий задумался.
— И как ты могла слышать весь наш разговор?
— Я тебе расскажу, расскажу все, только ты обещай… — стремясь задобрить его, с детским простодушием произнесла Елена и начала рассказ.
Полчаса назад, когда Дмитрий и Алексей Юрьевич ушли к нему в кабинет, а Анетта Степановна, подойдя к Алисе и Елене, только произнесла: «Что же это? Ничего не понимаю». Алиса проницательно посмотрела на Елену, сказав: «Не вы одна».
Елена растерянно что-то отвечала, отделалась от подруги и, улучив минутку, прошла в противоположный коридор. За ней увязался Кисли́цын, которого она отвадила одним или двумя любезными ответами, и, взойдя за «стоп» линии, где свет был приглушен, направилась в крыло дома, смежное с кабинетом мужа.
Не доходя нескольких пролетов, она открыла дверь маленькой декоративной комнатки, нужной, кажется, для хранения вещей. Приблизилась, прижалась и начала нащупывать в стене нечто, одной ей известное. Тут часть стены беззвучно отделилась и оказалась тайным проходом. Дева взяла широкий подол платья, приподняла его и вошла в проход. За ней щелкнул замок; двигаясь в темноте, Елена подсвечивала путь экраном айфона. Перед ней возникло два направления, и точно зная, куда идти, она повернула направо, оказавшись в узком пространстве с небольшой защелкой. Девушка двинула защелку и посмотрела в отрытый прорез. Ее глаза находились за книжной полкой в кабинете Кардова, рядом с пожелтевшими Петровскими документами и старинной иконой.
Она зажала рот, чтоб не выдать себя дыханием, видя, как мужчины расположились по комнате: Дмитрий в кресле, а ее муж у стола. Напрягая глаза, слабо различала она их лица в полумраке.
— Вы поступили дурно… Будучи в гостях, в высшем свете вести себя… — сказал ее муж таким голосом, какого никогда за ним не замечала. И дальше отвечал Дмитрий, очень громко и точно, и пошел разговор.
Когда Кардов вытащил на стол пистолеты, этот благородный генерал-лейтенант виделся ей чем-то другим. Но чем? Дева не могла сознаться. Следя за столь яростным спором, она в глубине сердца ощущала причиной саму себя. Но не имея от природы склонности обвинять собственную персону, она боролась с этим чувством, сдавливая в горле громкий невольный крик.