— Конечно. Кажется, это было предрешено… — отвечал Дмитрий, и вдруг нежность отобразилась в его голосе. В такие мгновения нужен друг, душа верная и прямая, чтоб открыть ей все печали. Но нечто большее было в их разговоре, к коему, на счастье, никто не потрудился присоединиться. Все гости опасались теперь молодого человека.

— Чем вы так обеспокоены? — интересовалась Алиса непритворно. И глаза светились так, словно желая слышать правду больше всего на свете.

— Я думаю… — выразил он, замечая, насколько Алиса была все это время прекрасна, — мало кому удается за целую жизнь ощутить то, что ощущаю сейчас я…

Она встряхнула светлыми кудрями:

— Что же, Дмитрий?

— Ощущать себя человеком, о котором никто по правде не будет сожалеть, о котором заплачут лишь из приличия или из страха самому быть застреленному.

— Что вы говорите! — насторожилась Алиса.

Он улыбнулся печально…

— Просто цитирую персонажа…

— И кто же это писал?

— Раз вы не знаете, Алиса, я вам подсказывать не буду…

И он, ложью укрыв тайну, продолжал, стремясь перевести тему…

— Вот и ваша подруга меня избегает. Кажется, я у нее в немилости…

— Она сейчас отлучалась, а вернулась странная. Вся дрожит… — задумалась Алиса и вдруг вспыхнула, — но вам непременно хочется говорить теперь о Елене?

— Я… — спохватился Дмитрий, хотел продолжать, но Алиса вырвала руку и убежала прочь. Дмитрий пожал плечами. Как многие люди в его обстоятельствах, теперь он мог думать только о себе. А жаль.

И он смотрел чинов и богатеев, распивающих алкоголь и пребывающих в довольстве всю свою жизнь. Он думал, что, если б они знали, что в пистолетах пули и один из них умрет, они также бы пили и смеялись. Что им ничего не стоит поставить под пистолет человека или сотню, если того требуют их интересы. И все они найдут оправдания да будут спать спокойно. Но Елена, она с ними заодно! От нее не мог ожидать он такого малодушия. Ведь он представлял ее сердце таким чистым, таким великим в своем милосердии. И будто неудавшийся писатель, он перечитывал пыльные рукописи собственных чувств — своей любви. И сам дивился, как это оказалось теперь далеко. Она даже на него не взглянула!

Министры и Кардов вернулись, переглядываясь. Офицеры также подошли. Все, кроме Немова, который, как часовой, стоял с ящиком в отдалении.

Елена подбежала к Алексею Юрьевичу и шепнула ему нечто. Они отстранились от толпы. Дмитрий увидел это, но не обратил внимания. Он отворотился, не приметив смертельной бледности ее и глаз со слезами в них, будто чистейшие бриллианты. И выразительных движений — сначала ее, потом и мужа. Какая-то буря происходила меж ними.

Но Дмитрий был теперь ненаблюдателен. Ему будто ударили пощечину; и, стараясь понять, за что, он долго припоминал знакомство с Алисой, с той семнадцатилетней девушкой, все время отчего-то ходившей за Еленой; внезапно ему невыносимо захотелось бежать за ней. Сорвался он с места и устремился к лестнице, где она исчезла. В груди что-то больно защемило, точно у сердца надломился удар. Туфли его заскользили по мрамору. Бешено глаза блуждали меж гостей, как вдруг тонкая рука схватила его за локоть со спины, стараясь удержать. Дмитрий поворотился, то была Елена.

Вся воздушная, застывшая, словно фотография, она только и смогла сказать слабым, еле слышным голосом: