Сюжет был явно незаконченной пробой пера какого-то знаменитого мастера; быть может, первой серьезной работой. И теперь холст бы с легкостью затерялся в длинной россыпи дорогих полотен, если бы Дмитрий, ведомый тайным инстинктом, не остановился прямо напротив него.

Несколько минут он со вниманием разглядывал холст. Весь этот вечер, весь глупый маскарад, устроенный Еленой, представал пред его взором, как такое же незаконченное полотно. Он ее не понимал. «Если ей действительно нравится вся эта пошлость вокруг: гости, разговоры, жеманная роскошь, то…» — он не закончил фразы и обернулся. Ему показалось, что за ним следят. Что он видел некую тень за углом, слышал шорох платья. Галерея была длинной и венчалась двумя дубовыми дверьми по разным сторонам в конце зала. Дмитрий стоял в середине зала; оборачиваясь назад к входу, он хотел вернуться. Там никого не было. Показалось — решил внутри себя и, пройдя к двери, уже выходил, закрывая ее, как вдруг две бархатные ручки с силой втолкнули мужчину назад.

Он покорился, так как увидел, что это Елена толкала его обратно в галерею, не закрыв двери и прижимая его к стене. Она была чуть меньше ростом и, подняв голову вверх, смотрела испуганно, точно сама не понимая, что делает.

— Я на вас зла! — произнесла она, тяжело дыша, и два крупных локона упали ей на лицо.

— И все же, вы здесь… — тихо отвечал Дмитрий, привлекая ее к себе.

Руки ее остались на груди молодого человека. Запах ее духов пленил. Они стояли на расстоянии поцелуя или выстрела — когда одна пуля, попав в одного, непременно убивает другого.

— Мне нужно тебе сказать… — запыхалась она, — мне бы очень не хотелось, чтобы ты презирал меня, — узкие плечи ее вздымались, как волны, и в глазах была влага, — мне бы хотелось, чтобы мы были как раньше… друзьями…

На последнем слове она запнулась, потупилась и прижалась к нему всем телом. Но Дмитрий, услышав это самое слово, отстранил ее и пошел ходить взад-вперед, как тигр ходит по своей клетке. И поразительны, истинно поразительны были ее глаза в этом свете, исчерна-серые в отливе голубого — как морская глубина.

— К чему вам непременно нужно остаться со мной друзьями? — вопросил он шепотом полным сомнений и в мыслях утвердил: «Я точно ее не понимаю».

Внимательно и задумчиво взглянула она и честно отвечала:

— Сама не знаю…

Сердце в нем растаяло. Он запылал.

— Дмитрий, скажите честно… — решаясь на нечто странное, она уж хотела говорить далее, ее нежные губы сложились в трубочку, но! Она недосказала и, оглянувшись по сторонам, шепнула:

— Вы слышите?

Дмитрий нахмурился.

До слуха донеслись какие-то вздохи, а затем быстрые путаные слова. Они доносились из-за дубовой двери на той стороне галереи; будучи сказаны в полный голос. Он быстро, но тихо прошел к двери и прислушался. На той стороне два голоса продолжали свой тайный разговор. Кажется, они были здесь все время. И как он не расслышал их ранее в задумчивости?

Елена смотрела на него вопросительно с другого конца комнаты. Он прислонил палец к губам и жестом позвал к себе. Девушка очень медленно прошла по зале, очаровательно таясь и щурясь.

Наконец, она расслышала за дверью голос Анетты Степановны Комкиной, который произнес: «Я люблю тебя, Лукаша…», и ответ другого голоса: «Ах, Аннушка, и я…», узнанного ею как редактор Лука Фомич Пальцев. Она прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть от удивления. Но нечаянно прислонилась к двери, и от неловкого движения ее дверь приоткрылась без скрипа. Дмитрий задвигал руками, как пловцы в воде, и когда госпожа Кардова, выпучив глазки, потянулась к ручке чтобы закрыть дверь, он ее остановил, боясь, что доска все же скрипнет. Теперь им было видно другую комнату, уединенную обстановку ее и в конце два кресла против камина, в которых сидели старички. Руки их сплетены были в робком пожатии. Их умильные взгляды были полны того чувства, которое несут через всю жизнь. Дмитрий видел, как Анетта Степановна вздрогнула и на толстом некрасивом лице ее отобразилась улыбка. «Пойдем, Лукаша, меня уж Леон скоро хватится… не надо так рисковать…». Пальцев встряхивал седыми волосами. «Твой муж увлечен шутками и вздором, — возражал он смело и пылко, как юнец, — а мы еще посидим, Аннушка… так давно я тебя не видел… так давно…»

И дама с грустью вздохнула, двинулась вперед, склоняясь редактору на плечо. После они говорили уже на темы своего прошлого с приставкой «А помнишь», и Дмитрий не слушал, а только глядел да думал: пусть тела их подряхлели, но души по-прежнему влюблены и прекрасны.

Он взглянул на Елену, которая с женским трепетом хватала каждое слово стариков. Грудь ее волновалась. И она была как ангел в этом полумраке; подслушивающий смертных ангел.