— Ту-у-ут?! В твоей палатке?! — обалдела Мери.
Никлаус заговорщически подмигнул ей и прибавил, застегивая крючки на мундире:
— Выкинь глупости из башки, Рид! Не вздумай решить, будто я педераст. Кстати, ты храпишь?
— Ни разу не просыпался ночью, чтобы проверить! — с вызовом бросила Мери, прикидывая про себя, что ей даст эта близость.
Ольгерсен рассмеялся, а потом, заканчивая разговор, прибавил:
— Пойду-ка узнаю, какие будут распоряжения. А ты иди к остальным и, как представишься, найди Вандерлука. Я тут шепнул ему словечко насчет пари, так что он займется организацией всего необходимого. Это его специальность.
Несколько часов спустя полку был отдан приказ сниматься с места, и Мери пришлось знакомиться с новыми товарищами, участвуя с ними в деле плечо к плечу. К середине дня они продвинулись уже на три лье в северном направлении. Здесь нужно было попытаться остановить наступление французских пехотинцев. Едва кавалеристы разбили лагерь на новом месте и скинули с себя снаряжение, Никлаус объявил, что наступление вот-вот начнется. Объяснил каждому, в чем его задача и какую позицию во время битвы он должен занимать. Мери кивнула в ответ на приказ. Ольгерсен просто здорово управляет людьми, вон как ловко! То, как он всех распределил, сам способ объяснять причины, по которым надо действовать так или иначе, говорили о последовательности, логике, знании тактики и наличии здравого смысла.
Разобравшись в том, где кто будет находиться, все снова собрались на командном пункте, оседлали лошадей и присоединились к войску, стоявшему на равнине.
Мери погладила своего коня по холке. Перед ней бывшие ее братья по оружию, пехотинцы, прокладывали кровавый путь, подпитывая боевыми кличами злобу, которую она копила в своем тяжко бьющемся сердце. У нее еще сильно болело плечо, и она поглядывала исподтишка на ногу Никлауса. По тому, как он сжимал бока лошади, она сделала вывод, что сейчас он уже меньше страдает от раны, но, разумеется, полностью-то не излечился — после операции не прошло и трех дней.
«Какое же завидное у него мужество, какая выносливость!» — подумала она. На земле он пока еще слегка прихрамывал, но верхом выглядел ничуть не менее здоровым и крепким, чем другие кавалеристы. Ей вспомнилось, каким образом он залучил ее к себе, и сладкая дрожь пронизала все ее тело, — так отчаянно захотелось, чтобы он ласкал ее…
— Ну что, Рид, двинемся? — спросил Ольгерсен, поднимая саблю.
— Двинемся! — ни секунды не колеблясь, воскликнула она.
Нервы ее были натянуты так, что вот-вот лопнут.
Никлаус опустил руку, дав тем самым сигнал, которого Мери только и ждала. Она пришпорила коня и, взметнув саблю, с диким криком ринулась в бой, готовая прикончить каждого из врагов, сколько бы их ни попалось ей на пути.
— Справа, Рид! — предупредил Никлаус, и Мери, перерубавшая в этот момент клинком сухожилия вражеской лошади, мигом обернулась и отразила удар, который хотел было нанести ей еще один противник. Зазвенела сталь. Несмотря на боль в плече, она ловко сдерживала испуганного коня, косившего выпученным глазом и пускавшего пену. Француз оказался неуступчивым. Вторым, беспримерным по силе ударом он едва не выбил девушку из седла, и она поняла, что враг возьмет верх, если она не схитрит.
Вокруг кипела битва. Барабаны умолкли, значит, барабанщики погибли… Давно было не разглядеть знамен — их уронили наземь в самом начале сражения, и пролитая кровь на разодранных мундирах не позволяла уже отличить врага от соратника. Мери никогда еще не участвовала в такой варварской бойне, да, бойне — как назовешь это иначе? Французам на все наплевать, для них нет ничего святого, и Никлаус в конце концов отдал приказ взять их поведение за образец и так же перерубать коням подколенные жилы, как делают они. Хотя, казалось бы, ни один нормальный кавалерист не должен такого себе позволять…
Мери уклонилась от сабли противника, растянувшись вдоль бока своего коня и таким образом скрывшись из виду. Она была гибче кошки и так же быстра, если надо выпустить коготки. Она пошарила в воспоминаниях: на «Жемчужине», уцепившись одной рукой за ванты и раскачиваясь на них влево-вправо, она проскальзывала под веревочной лестницей, чтобы исчезнуть здесь и возникнуть с другой стороны.
Точным движением она выхватила кинжал, ударила в грудь вражескую лошадь, второй, такой же ловкий и сильный удар нанесла в ногу француза, — рыжий жеребец под ним тем временем встал на дыбы, не понимая, почему вдруг стало так больно, — и, прежде чем противник успел осознать, что произошло, вернулась в седло.
Смертельно раненное животное, падая, потянуло всадника за собой. Мери воспользовалась этим, чтобы резким движением сабли, которая в секунду заменила в ее руке кинжал, рубануть французу по шее: голова покатилась наземь, а солдату Риду, измученному до последней степени этой бойней, надо было теперь убраться отсюда, чтобы не рухнуть рядом со своей жертвой. Пришпорив коня, она помчалась к соседнему пригорку, прикрывавшему батарею пушек, — так издали могли подумать, что она послана на задание, — и замерла на вершине холма, пытаясь охватить взглядом разворачивавшиеся перед ней сцены из Дантова ада. В висках у нее бешено стучала кровь, казалось, голова сейчас взорвется. Силы ее истощились, но как не ослабнуть за добрых два часа сражения под палящим солнцем!
Весна 1697-го была безжалостна. Люди тоже.