— Ба! — совсем уж развеселился Никлаус. — Значит, найду способ заставить тебя переменить мнение!
Мери не успела ответить: первая повозка, в которой лежали раненые, остановилась. Всадники в едином порыве пришпорили лошадей, чтобы скорее добраться до нее и посмотреть, что случилось: до того они ехали позади обоза, прикрывая тылы.
Оказалось, что смерть уже сделала свое черное дело: только что отдал Богу душу сосед Никлауса по передовой во время последнего боя. Сержант приказал похоронить товарища, согласно его последней воле, под каштаном на обочине дороги, там, где начиналось поле…
Прибыв в лагерь, они узнали, что намечен совершенно новый план битвы. Никлаус пришел в ярость. Всякий раз эти чертовы планы меняются, причем неоднократно, и всякий раз их ждет одинаково печальный итог. Ни победителей, ни побежденных — только убитые и раненые. И вызванная таким финалом постоянная горечь при мысли о том, кому вообще все это нужно.
Проследив за тем, как разбили лагерь, Ольгерсен, которому нечего стало делать, решил утопить горе в выпивке. Мери отправилась играть с товарищами в кости, а когда вернулась в их с Никлаусом палатку, тот уже, шумно похрапывая, спал. Скоро ее дыхание слилось в едином ритме с его дыханием, и она заснула с ощущением, будто целый мир, вся земля держит ее в своих объятиях.
Два месяца спустя Мери поняла, что страхи ее оправдались. Вот уже несколько дней ее с утра тошнило, да и вообще было сильно не по себе. Она ничего не говорила Никлаусу, но чем дальше, тем больше уверялась в том, что это из-за беременности. Их союз становился все крепче, и теперь они испытывали друг к другу нечто куда более серьезное, чем обычная привязанность или обычное влечение. И они не переставали удивляться друг другу, радуясь новым открытиям.
Зато вот это новое открытие разъярило Мери не на шутку: беременность ведь грозит начисто разрушить все ее планы! Насчет того, чтобы избавиться от плода, и речи быть не могло — где тут найдешь колдунью, которая пойдет на подобное? Деревни, через которые проходила армия, слишком пострадали от войны, грабежей и нищеты, принесенных на эту землю французами. Стоило войску показаться вдали, крестьяне запирали окна и двери, порой они даже брались за вилы, чтобы отстоять еще имеющиеся крохи, отказываясь дать даже несколько горстей муки сверх уже у них реквизированной. Ну и что бы они сделали, если бы какой-то солдат попросил местную ведьму помочь ему отделаться от растущего живота?
Мери ничего не придумала, кроме одного-единственного: ей следует просто скакать на лошади и сражаться с удвоенной энергией, и тогда бешеные скачка и рубка сами исторгнут из ее чрева нежеланного ребенка.
Проблема заключалась в том, что военные действия в это время как раз затихли. Новыми приказами предписывалось лишь наблюдать за противником, разбившим лагерь напротив. Не предвиделось теперь никаких битв, которые к тому же могли бы увеличить ее сбережения от выигранных пари, а у Мери не было ни малейшего желания терять эту нежданную манну небесную. Она решила молчать, пока судьба сама все не решит за нее. Однако новое ее состояние и его последствия отражались на ее настроении, делая страшно ворчливой и ершистой.
— Да скажи ты, наконец, Мери, что происходит?! Что ты злишься? — не выдержал однажды Никлаус после очередной вспышки ее дурного настроения. Мери в это время прикручивала фитиль, собираясь лечь спать.
К тому времени прошел еще месяц.
— Тебе не хватает сражения? Или это я сделал тебе что-то не так?
«Что-то», которое Никлаус ей сделал, теперь уже шевелилось в животе у Мери. Если так пойдет дело, скоро уже ничего не скроешь… Она, впрочем, давно уже удивлялась тому, что хитрый и опытный фламандец не замечает, как ее раздуло в талии. И продолжает раздувать — она пухнет, прямо как на дрожжах.
— Мне скоро придется уйти из армии, — выпалила она.
Никлаус с удивлением на нее посмотрел:
— Это почему же? Армия тебе надоела или я тебе надоел?
— Ни армия, ни ты… Скоро я стану вообще непригодна к военной службе. Я беременна, Никлаус.
К ее изумлению, тот улыбнулся и вздохнул с облегчением.
— Да я-то давно заметил, — только и сказал он.
Мери покраснела — то ли от злости, то ли потому, что была ошарашена этим простым ответом.