Никлаус впился в ее губы страстным поцелуем.
Он выиграл.
28
Эмма де Мортфонтен накрутила на палец, превращая в изящный завиток, прядь волос, выбившуюся из прически и повисшую вдоль щеки, затем осторожно уложила локон на место. Платье из лазурно-голубого шелка, дополненное ожерельем из сапфиров и бриллиантов, выгодно подчеркивало красоту ее обнаженных шеи и плеч. Слегка подкрашенное лицо привлекало взгляды, надолго задерживавшиеся на подведенных лиловыми тенями миндалевидных глазах и покрытых ярко-красной помадой пухлых губках. Алебастровая белизна кожи, которую эта кокетка умело выставляла напоказ, придавала особый шарм ее фальшиво простодушному облику.
Она знала, что в таком виде становится совершенно неотразимой.
Пока ее карета медленно продвигалась по узким парижским улицам, кишащим повозками, бродячими торговцами, прохожими, карманниками и нищими, Эмма, смакуя будущее удовольствие, словно гурман — деликатес, раздумывала о том, что может представлять собой этот мэтр Дюма, которого она намерена соблазнить, чтобы быстрее и надежнее достичь цели.
С той поры как Мери исчезла, мадам де Мортфонтен вела непрестанные поиски ее самой и сокровищ. Прошло больше двух лет, и за это время вожделение только выросло, заняв теперь самое важное место в жизни Эммы. Теперь она владела всем, на что могла надеяться в жизни: красотой, огромным богатством и властью — как следствием всего этого. Ей было достаточно щелкнуть пальцами или даже просто подморгнуть глазом, чтобы целый мир, мужской уж во всяком случае, оказался у ее ног.
Расслабившись от мерного покачивания кареты, она позволила своим мыслям блуждать по событиям последних месяцев — тех самых, что послужили поводом для нынешней поездки в Париж и встречи с мэтром Дюма.
Немного времени спустя после того, как она перебралась в Ирландию, чтобы уладить судебные дела, пришло сообщение от Человека в Черном. Тот утверждал, что Мери наверняка мертва и погребена под обломками Дюнкерка. Как доказательство наемник предъявлял возвращение весьма печального Корнеля к Форбену, по-прежнему бороздящему Средиземноморье. Как и матрос, капитан выглядел подавленным, а кроме того, демонстрировал необычные для него грусть и усталость. Тот и другой боролись с этой печалью, телом и душой отдаваясь морю, — подводил итог бандит.
Реакция обоих мужчин на случившееся не удивила Эмму: она и сама чувствовала себя лишенной главного и непривычно одинокой. Мери Рид была для нее одним из тех существ, находиться рядом с которыми и не подпасть навсегда под их чары попросту невозможно. В девочке, как ей казалось, слишком много энергии, жизненной силы, чтобы эти свойства не питали всех окружающих, хотя сама Мери слишком дорожит своей свободой, чтобы привязаться к кому-то одному. Однако подобная независимость делает ее еще более желанной, еще более привлекательной. И уж точно — более желанной и более привлекательной, чем кто-либо другой. А мы ведь всегда мечтаем присвоить себе хотя бы часть свободы ближнего, как будто эта присвоенная свобода тут же разольется по нашим жилам и поднимет над людьми.
Эмма де Мортфонтен могла подарить себе, любимой, всё, просто всё. Она могла завладеть чем угодно, но только не родственной душой. И никаким дьявольским вмешательствам ничего тут было не изменить.
Мери Рид умерла — это истина, с которой следует считаться, с которой следует смириться, чтобы идти дальше.
Эмма понятия не имела, что случилось с хрустальным черепом, когда он попал в сокровищницу Франциска I, да, по правде сказать, не очень-то и хотела знать.
Зачем ей теперь эти сокровища?
Убийство Тобиаса Рида, последовавшее за убийством Жана де Мортфонтена, сделало ее одной из самых богатых вдов Англии. Помимо приносивших в результате заморских плаваний крупные прибыли торговых судов, она унаследовала плантации в Южной Каролине, неплохую коммерцию на Кубе и многочисленные поместья. У Тобиаса Рида не осталось, кроме нее, наследников, да и вообще не было никаких родственников, если не считать престарелой тетки, которая была не только весьма почтенных лет, но и сама достаточно богата, чтобы не докучать своими смешными претензиями.
На несколько месяцев Эмма предоставила событиям идти своим чередом и развлекалась тем, как гневается на нее ирландский сосед. И полностью отказалась доверять своему инстинкту. Тому самому инстинкту, который однажды не подвел ее, подсказав, что Мери Рид обладает фантастической способностью выжить в любых условиях и при любых обстоятельствах. Обиженный инстинкт, однако, переместился в живот и принимался бунтовать всякий раз, как Эмма закрывала глаза, пристыженная нахлынувшими на нее воспоминаниями. И в конце концов инстинкт перерос в уверенность, а уверенность, в свою очередь, превратилась в зависимость.
Занимаясь любовью с Уильямом Кормаком, таким притворно добродетельным, преувеличенно стыдливым и предельно осторожным, она все больше склоняла его к разврату, представляя на своем теле ловкие и умелые пальцы Мери, ощущая дыхание Мери, тепло Мери… Она наслаждалась мужским телом, мечтая о теле женском, хотя и не способна оказалась ни пожелать по-настоящему, ни полюбить по-настоящему ни одну женщину. У нее не было никакой склонности к лесбийской любви, у нее была слабость к Мери — двуликой, ершистой, необычайно похожей на нее саму.
Эмма де Мортфонтен не могла и не смогла бы полюбить никого, кроме своего двойника.
И когда она, измученная и истощенная нежеланием ничего при наличии всего, решилась наконец довериться интуиции — только тогда к ней вернулся вкус к жизни. Она тут же поручила Человеку в Черном наняться на корабль Форбена и докладывать ей оттуда обо всем, что там происходит, ибо ее не оставляла надежда, что в один прекрасный день Мери снова возникнет на горизонте, а появиться она в таком случае может только у него или у Корнеля.
Дав задание наемнику, Эмма бросила Ирландию вместе с Уильямом Кормаком и вернулась домой, в Дувр, опять-таки надеясь, что движимая интересом к сокровищам Мери непременно явится сюда рано или поздно. Одержимая тысячей вопросов без ответов, Эмма целый год вертелась как черт на сковородке, улаживая свои дела, томясь и хмурясь, принимая ухаживания поклонников, чтобы немедленно и грубо вслед за тем их выгнать, а надежда ее все таяла, таяла и постепенно обращалась в отчаяние. Она уволила свою горничную Аманду, которая до сих пор сокрушалась из-за странного исчезновения Мери Оливера, и оставила при себе только своего наемника, Джорджа. Только он мог выдержать ее характер, только он был неиссякаемо терпелив. Потому что, как все люди, всегда остающиеся в тени, отлично знал, как держаться, чтобы удержаться, на что согласиться, чтобы дележ был в его пользу…