Во время войн некоторые капитаны выбирали часть мужчин, чтобы научить их владеть ножами, мечами, пиками, стрелковым оружием или орудиями в случае нападения вражеских каперов. Капитан Эдвардс на шняве «Морской цветок» оказался перед испанскими каперами в 1741 г. только с 6 моряками и мальчиком и с 159 рабами. Вместо того чтобы сдаться, он открыл помещение, где хранилось стрелковое оружие, и раздал пистолеты и ножи некоторым невольникам, которые «боролись так отчаянно, отстреливаясь и направляя огонь в каперов, когда они попытались дважды пересесть на корабль, что своей храбростью спасли судно и груз», тот «груз», которым были они сами! Каперы были вынуждены «исчезнуть» без добычи, получив незначительный ущерб. Капитан Питер Уайтфилд Бранкер свидетельствовал перед палатой лордов, что во время рейса в 1779 г. он обучал большое количество рабов каждую ночь во время Среднего пути: «У меня было по крайней мере 150 рабов, которые могли пользоваться оружием, парусами и стрелковым оружием; у меня было 22 матроса; на каждую мачту приходилось по 10 невольников, которые без перерыва учились обращаться с парусами на судах Его Величества» [396].
Последний комментарий указывает на общие работы для всех мальчиков и мужчин — помогать ставить паруса. Это часто было вопросом необходимости. Когда 10 матросов сбежали с корабля «Меркурий» в 1803-1804 гг., их «места были заняты негритянскими рабами». Чаще это происходило не из-за дезертирства, а из-за болезней и смертей среди членов команды, что вынуждало капитанов ставить невольников на работу вместо моряков. Когда 19 из 22 членов команды судна «Фетида» заболели в 1760 г., они «установили парус с помощью наших собственных рабов, потому что не было никакой возможности продолжить плавание», написал плотник судна, который медленно слеп от «расстройства» глаз. Многие капитаны объявили, что они практически никогда не возвращались в порт без рабочих сил невольников [397].
Африканские мальчики на борту судна работали наряду с матросами, и действительно, некоторые из них становились потом моряками. Некоторые были рабами-льготами капитана, чья рыночная стоимость после обучения возрастала. Один капитан утверждал, что мальчикам «разрешили работать наверху с матросами и их расценивали как собственность судовых владельцев». Это было преувеличением, но оно частично содержало правду, которую подтверждали другие капитаны. Когда работорговое судно «Бенсон» подошло к кораблю «Нептун» в начале 1770-х, помощник Джон Эшли Холл, «увидел только двух белых, которые разворачивали паруса, остальные были мальчиками-неграми и рабами». На борту «Элизы» в 1805 г. трое мальчиков по имени Том, Питер и Джек не только помогали плыть под парусами, но они говорили с другими пленниками и призывали их учиться у команды [398].
Борьба
Насилие лежало в самом сердце работоргового судна. Обстрелянное судно было инструментом войны, империи и, конечно, принуждения разного вида, которое испытывали на борту все.
Почти все на работорговом судне угрожало насилием или уже содержало его. Не удивительно поэтому, что африканцы, смирившиеся со своим положением на корабле, иногда ссорились между собой, учитывая страх, гнев и расстройство, от которых они страдали. Причинами конфликтов среди рабов были прежде всего обстоятельства, связанные с дикими условиями жизни и лишением свободы в жарком, переполненном людьми, зловонном трюме. Также к конфликтам вели причины, связанные с разностью культур.
Вредные условия жизни в трюме вызывали бесконечное число драк, особенно по ночам, когда заключенные были заперты внизу без охранников. Чаще всего такие столкновения происходили из-за того, что кому-то надо было добраться через тела до бочек, в которые справлялась нужда. Борьба была страшней в мужских помещениях не только потому, что мужчины были более склонны к рукоприкладству, но потому, что они были закованы, что делало поход к бочкам крайне затрудненным. В 1790 г. член палаты общин парламента, расследующий работорговлю, спросил врача Александра Фальконбриджа: «Знаете ли вы о ссорах между скованными вместе рабами?» Он ответил, что «такое случалось часто, как я думаю, на всех работорговых судах». И так и было. Среди мужчин в трюме шли «непрерывные ссоры» [399].
Любой человек, который хотел справить естественную нужду, должен был скоординировать подход к бочкам со своим товарищем, с которым они были скованы вместе и который в тот момент не хотел быть потревоженным, — одно это уже вызывало ссоры. Если партнер соглашался, два человека пытались пробиться через множество тел, все время учитывая качку. Неизбежно один человек наступал или падал на другого, кто, в свою очередь, был разбужен «и, видя в этом обиду», ударял «случайного обидчика». Кто-то наносил ответный удар, чтобы защититься. Взрыв в таких обстоятельствах был быстр, и скоро инцидент превращался в то, что моряк Уильям Баттерворт назвал «сражением» [400].
Но это, однако, было меньшим злом по сравнению с тем, что происходило, когда начиналась эпидемия дизентерии или любой другой болезни, следствием которой была диарея во всем трюме. Охваченный внезапными позывами не всегда мог добраться до бадей вовремя, или в некоторых случаях он был просто слишком слаб, чтобы передвигаться, особенно если бочки стояли в отдалении. Когда больные испражнялись там, где они лежали, вспыхивали разъяренные стычки. Это и действительно грязные условия жизни на нижней палубе были особым мучением для жителей Южной Африки, которые, как было известно, гордились личной чистотой. Конфликты становились поэтому хроническими [401].
Другой аспект борьбы был культурным, и здесь каждый капитан судна оказывался перед дилеммой. Капитан Джеймс Боуэн заметил, что, когда «мужчины различных народностей» скованы вместе, они чаще «ссорятся и дерутся». Вместо того чтобы координировать общее движение, один человек «тянет другого за собой», вызывая ссору. Некоторые капитаны говорили, что они не сковывали мужчин, которые не могли понять язык друг друга. Но это было опасно. Когда рядом оказывались мужчины одной народности, появлялся риск их сотрудничества и, следовательно, заговора. Нужно ли было сковывать мужчин различных наций и идти на риск драк, беспорядков и ранений? Боуэн решил таким образом добиться уменьшения конфликтов, но другие капитаны, возможно, выбирали иной путь [402].
Народы фанти и чамбра, живущие на Золотом Берегу, были показательным примером конца XVIII столетия. Люди фанти долго были главными работорговыми партнерами британцев, но даже в этом случае некоторые из их людей оказывались на борту судов в качестве рабов, если они совершали какие-то преступления. Чамбра (иногда их ошибочно называют данко) — люди глубинки, занимавшиеся сельским хозяйством, были убеждены, что они попали на суда из-за махинаций похитителей людей фанти: «Они рассматривают тех как виновников своих несчастий, — писал капитан невольничьего судна, — и считают их орудием, которое использовали для того, чтобы лишить их родной страны». Когда эти две группы оказывались на одном судне, они жестоко боролись. Действительно, когда фанти подняли восстание, как они часто делали, чамбра «как будто мстили им и всегда помогали команде подавить мятеж и вернуть их в подчинение». Фанти, другими словами, были их большими врагами, чем европейская команда; если они хотели что-то, то чамбра всегда стремились к противоположному [403].
Борьба среди невольников вела к серьезным ранениям и даже смертям. Во время приема пищи на борту «Флориды» в 1714 г. невольники «начали драку, во время которой было нанесено несколько смертельных укусов».
Кое-что подобное, должно быть, случилось на «Саундауне», так как капитан Сэмюэл Гембл отметил в судовом журнале 4 апреля 1794 г.: «В 18:00 доктор ампутировал мужчине палец после драки с другим рабом в 17:00, но он начал умирать и отбыл из этой жизни. Это был № 10». Капитан, торгующий в Новой Каледонии, писал о «жестоком и кровавом» характере рабов, которых он купил там. Они «всегда ссорились, кричали и дрались, и иногда они душили и убивали друг друга, без всякого милосердия, как случилось с несколькими людьми борту нашего судна». Некоторым капитанам, возможно, казалось, что у них на борту идет хаотическая и ужасная война всех против всех [404].
Большая часть драк происходила на нижней палубе или в трюме, но иногда они вспыхивали на главной палубе — например, во время долгого Среднего пути или из-за нехватки провизии, когда всех на борту сажали на маленький паек. В этой ситуации голодные люди боролись за еду, таким образом разрешая работорговым капитанам хвастать, что они гуманно защищали слабых пленников от сильных. Порабощенные женщины, как известно, дрались во время дневных занятий на главной палубе за бусины для украшений, которые им раздавали. Младшие пленники иногда насмехались над старшими: «Часто рабы-мальчишки дразнили мужчин, которые, будучи закованными, не могли с легкостью побежать за ними и наказать» [405].
Смерть
Болезнь и смерть были центральными проблемами на работорговых судах. Несмотря на усилия торговцев, капитанов и врачей, у которых была прямая материальная заинтересованность в здоровье своих пленников, болезни и смерть изводили корабли, хотя процент смертельных случаев в течение XVIII столетия уменьшился. Некоторые пленники попадали на суда в плохом состоянии здоровья из-за недостаточного питания и тяжелых условий их доставки на побережье. Пленники с Золотого Берега, казалось, были самыми здоровыми, и поэтому смертность среди них была ниже, в то время как пленники из бухт Бенина и Биафра умирали в значительно большем количестве. Все же даже на сравнительно здоровых рейсах, в которых умерли только 5-7% невольников, были случаи травм, ставших причиной смертей на небольших судах, переполненных людьми, в условиях, когда все находятся друг к другу слишком близко. Иногда начинались не поддающиеся контролю катастрофические эпидемии, поэтому работорговое судно называли «морским лазаретом» и «плавучим катафалком». Был известен случай с кораблем «Брудс», который напоминал огромный гроб с сотнями тел, аккуратно лежащих внутри. Слабые призрачные стоны доносились постоянно из трюма: «
«Эпидемия на судне», по всеобщему мнению, была ужасом, который трудно было представить. Больные лежали на голых досках, без постельных принадлежностей, трение, вызванное качкой судна, натирало кожу на бедрах, локтях и плечах. Люди в трюмах иногда просыпались утром и оказывались прикованными к трупам. Большинство судов не имело место для «больницы», и даже если ее там устраивали, потребность в ней быстро превышала ее возможности. Луи Аса-Аса отметил, что многие больные люди на его судне не получали медицинской помощи. Некоторые не хотели этого. Капитан Джеймс Фрейзер писал, что африканцы были «естественно несклонны принимать лекарства», под которыми он подразумевал европейские средства. Самое известное изображение судна, охваченного эпидемией, принадлежит доктору Александру Фальконбриджу, который описал свои посещения нижней палубы, где люди мучились от диареи и лихорадки: «Палуба была покрыта кровью и слизью, и мне показалось, что я нахожусь на скотобойне, это единственное, с чем я могу это сравнить. А из-за зловония и грязи воздух был совсем невыносим» [407].
Журналы врачей, сохранившиеся за период между 1788 и 1797 гг. (и представленные палате лордов), свидетельствовали о главных причинах смертей, которые были описаны с различной точностью, четкостью и объяснениями. Чаще всего это была дизентерия (бациллярная и амебная), которую в это время называли «понос» или «кровавый понос». Второй причиной смертей была «лихорадка», описанная докторами в нескольких проявлениях: «возбуждение» или «беспокойство», «воспаление плевры», «гнилая» и «злостная» лихорадки. Эти болезни включали малярию (ее вид смертоносный вид
Можно только предполагать отношение африканцев к этой бесконечно повторяющейся катастрофической смертности и выбрасыванию тел за борт к акулам, ждущим внизу. Но мы, возможно, сможем осознать его культурное значение, если поймем, что многие народы из западноафриканских обществ верили, что болезни и смерть были вызваны злыми духами. Очевидец, который знал Наветренный Берег достаточно хорошо, отмечал, что смерть, как там полагали, была делом рук «некоего злонамеренного врага». Николас Оуэн, который прожил много лет в Сьерра-Леоне, считал, что африканцы в этой области «верят, что любая болезнь — это дело рук ведьм или дьявола». Нетрудно вообразить, кем был бы злонамеренный враг на борту работоргового судна, но выводы, которые можно было бы сделать, пока остаются неназванными. К этому надо добавить нарушение почти всех западноафриканских культурных предписаний о том, какие ритуалы надо соблюсти в случае смерти — как человек должен был быть похоронен, что надо положить ему с собой и как именно его дух должен попасть в иной мир. Надо отметить, что разноэтнические африканцы обязательно пришли бы к общему согласию в этом вопросе; дело в том, что порабощение и лишение свободы препятствовало совершению общепринятых обычаев похорон. Даже при том, что судовой врач делал все, чтобы невольники выжили, болезнь и смерть были главным орудием устрашения на борту работоргового судна [410].
Построение Вавилонской башни