Сотни тел, упакованных вместе в трюме, были мощным источником энергии, материальное выражение которой иногда можно было просто увидеть. Например, когда работорговое судно проплывало в прохладной зоне дождей, через решетки из трюма и с главной палубы, где работала команда, поднимался пар от массы разгоряченных тел. На борту работоргового корабля «Соловей» в конце 1760-х гг. моряк Генри Эллисон увидел, «что пар вырывался через решетки как из печи». Весьма часто человеческая печь взрывалась — в настоящее восстание. В этом случае специфическая война, которая была работорговлей, переходила в открытую фазу [437].
Все же восстание на борту не было естественным процессом. Оно являлось результатом осторожных усилий, детальной подготовки и точного выполнения. Каждое восстание, независимо от его результата, было заметным достижением, поскольку само работорговое судно было устроено и организовано так, чтобы предотвратить любой бунт. Торговцы, капитаны, офицеры и команда предпринимали различные профилактические меры против этого. Каждый на корабле понимал, что невольники восстанут в ярости и уничтожат всех, если появится хоть полшанса для этого. Для тех, кто управлял работорговым судном, восстание было, без сомнения, самым страшным кошмаром. Оно могло уничтожить и доход, и саму их жизнь во вспышке взрыва.
Коллективное действие начиналось со взаимосвязи людей, перед которыми вставали общие проблемы и которые сообща искали пути их решения. Они вели разговоры маленькими группами по два-три человека, сблизившись в сыром и зловонном трюме, так что их не могли слышать ни капитан, ни команда. Нижняя палуба обычно была переполнена, но невольники все же могли передвигаться, даже будучи закованными в кандалы; таким образом, потенциальные мятежники могли перемещаться и искать друг друга, чтобы договариваться. Как только они вырабатывали план действий, основные заговорщики давали sangaree, т. е. клятву верности на крови, которая подтверждалась тем, что они «высасывали несколько капель крови друг у друга». После этого они подговаривали остальных, помня про опасное противоречие: чем больше людей вовлечено в заговор, тем больше шанс на успех, но в то же самое время больше вероятность, что кто-то их выдаст. Многие поэтому выбрали небольшое количество преданных бойцов, полагая, что, как только восстание начнется, остальные к ним присоединятся. Большинство заговоров тщательно готовилось, и мятежники поджидали лишь удобного момента для нанесения удара [438].
Участники заговора, осуждаемого в работорговле, были африканцами, которые были закованы и посажены на цепь в трюме или на палубе. Но и женщины, и дети играли при этом важные роли, не в последнюю очередь благодаря тому, что они имели возможность свободно передвигаться по судну. Действительно, женщины часто играли ведущую роль в восстаниях, как, например, в случае, когда они схватили капитана «Осы» Ричарда Боуэна в 1785 г. и попытались выбросить его за борт.
Невольники на борту корабля «Единство» (1769—1771), как и рабы на «Томасе» (1797), восстали «с помощью женщин». В других случаях женщины использовали свою близость к власти и свободу передвижения, чтобы запланировать убийства капитанов и офицеров или передать инструменты мужчинам в трюм. Мальчики на борту «Новой Британии», поставленной на якорь в Гамбии, пронесли мужчинам в трюм «некоторые плотнические инструменты, с помощью которых они разрушили нижнюю палубу и получили доступ к оружию, пулям и пороху» [439]. Крайне важным элементом любого восстания было наличие предыдущего опыта бунта у его участников. Некоторые из мужчин (племени гола) и, возможно, некоторые женщины (из Дагомеи) были воинами и, следовательно, всю свою жизнь занимались тем, что воспитывали в себе храбрость и дисциплину и имели опыт ведения боевых действий. Они умели сражаться в ближнем бою, действовать скоординированно и удерживать позицию, а не отступать. Другие обладали ценными знаниями о европейцах, их обычаях, даже о кораблях. Моряк Уильям Баттерворт говорил, что среди невольников были люди, «которые жили в Калабаре и соседних городах и так изучили английский язык, что могли разговаривать очень хорошо. Эти мужчины за какие-то проступки лишились свободы и теперь были настроены вернуть ее любым способом. В течение некоторого времени сеяли семена сомнения в умах менее виновных, но одинаково несчастных рабов обоих полов». Такие сообразительные мужчины и женщины из портовых городов могли «читать» своих похитителей как никто другой, а некоторые из них умели даже «читать» их корабли. Особыми жителями портовых городов были африканские матросы, которые прошли обучение на европейских парусных судах и становились поэтому самыми ценными людьми во время восстания. Народ кру с Наветренного Берега и люди фанти с Золотого Берега, как было известно, были особенно хорошо осведомлены о европейских судах и парусах, хотя многие другие прибрежные народы в них тоже разбирались. Когда такие попадали на работорговые корабли, капитаны требовали особых мер предосторожности [440].
Познания невольников в использовании европейского оружия были очевидны на борту судна «Томас», которое стояло на реке Гамбия в марте 1753 г. Все 87 невольников «смогли тайно выбраться из своих кандалов», затем вышли на палубу и выбросили главного помощника за борт. В панике моряки начали угрожать рабам оружием и загнали их вниз. Но кто-то из мятежников заметил, что огнестрельное оружие не стреляет должным образом, после чего они возвратились на палубу, нападая на членов команды. В итоге только восемь моряков бросились в лодку и сбежали, бросив судно «во власть рабов», которые внезапно перестали быть рабами. Когда два капитана невольничьего судна попытались отбить корабль, им было оказано ожесточенное сопротивление: «Рабы использовали против них оружие, судя по всему имея в этом опыт». Использование огнестрельного оружия невольниками не было редкостью, если они могли до него добраться [441].
Некоторые культурные группы были известны своей непокорностью. Исследователи отмечали, что у пленников из областей Сенегамбии была особая ненависть к рабству, которая делала их опасными на борту судов. Согласно служащему Королевской африканской компании Уильяму Смиту, «гамбийцы, которые по своей природе праздны и ленивы, ненавидят рабство, и они не оставят ни одной попытки, иногда самой отчаянной, чтобы вернуть свою свободу». Племя фанти с Золотого Берега было готово «на любое рискованное предприятие», включая восстание, как отметил доктор Томас Троттер на основании своего опыта 1780-х гг. Александр Фальконбридж с ним соглашался: народы Золотого Берега были «очень смелы и решительны, и среди них чаще происходят восстания на борту судна, чем среди негров любой другой части побережья». Люди ибибио из бухты Биафра, также известные как quaws, а в Америке moco, были, по мнению капитана Хью Крау, «самым отчаянным народом», всегда оказывавшимся «первым в любом восстании среди рабов» в конце XVIII в. Они убили многих членов команды и, как было известно, взрывали суда. «Женщины этого племени, — добавлял Крау, — столь же свирепы и мстительны, как мужчины». Действительно, люди народа ибибио считались настолько опасными, что капитаны старались «иметь лишь несколько человек (насколько возможно) из этого народа среди своего живого “груза”». Когда капитаны действительно брали их на борт, они «всегда были обязаны предоставить отдельные помещения на нижней палубе или в трюме для этих мужчин». Ибибио были единственной группой, столь известной своей непримиримостью, что капитанам приходилось держать их в изоляции [442].
Каждая из основных линий вербовки, среди женщин, мальчиков и этнических групп, содержала в себе возможность разделения. Бывали случаи, когда мужчины или женщины поднимали восстание, которое другие не поддержали, и поэтому команде было легко подавить такой бунт. Например, когда женщины напали на капитана Бауэна в 1785 г., мужчины бездействовали, в то время как женщины не поддержали мужчин во время бунта на корабле «Гудибрас» в 1786 г. Мальчики, как было известно, передавали не только острые инструменты невольникам-мужчинам, но также и информацию команде, рассказывая матросам о готовящихся в трюмах заговорах. И если определенные африканские группы были склонны к восстанию, из этого не следовало, что их воинственное настроение разделяли остальные. Ибибио и игбо являлись «заклятыми врагами», чамбра презирали фанти, во время восстания в конце 1752 г. игбо и короманти начали воевать друг другом. Не всегда бывает ясно, были ли эти разногласия вызваны предшествующими конфликтами, недостаточной коммуникацией и подготовкой или нежеланием поддержать бунт [443].
Восстания требовали знакомства с кораблем; поэтому люди перешептывались о том, что они знали о трюме, нижней палубе, главной палубе, капитанской каюте, оружейной комнате и о том, как им действовать, используя эти знания. Невольники выяснили, что им нужны три определенных вида знаний о европейцах и их технологиях, которые были связаны с тремя разными фазами восстания: как освободиться от цепей, как найти и использовать против команды оружие и как плыть под парусом, если они одержат победу. Восстания срывались и терпели поражение во время одного из этих этапов.
Железная технология наручников, кандалов и цепей была в значительной степени эффективна, ее длительное использование в течение многих веков на невольниках и на всех видах заключенных доказало ее бесспорную результативность. Но тем не менее невольники-мужчины в трюмах регулярно находили способы освободиться из этих пут. Иногда кандалы были немного свободны, и рабы, используя слюну и корчась от усилий, могли из них выбраться. В других случаях они использовали гвозди, щепки и другие предметы, чтобы вскрыть замки. Острыми инструментами (тесак, нож, молоток, долото, топор), которые доставали для них женщины или мальчики, они выламывали железо. Особой трудностью была необходимость соблюдать тишину, чтобы не быть обнаруженным в процессе обретения свободы. Как только цепи были разбиты, мятежники должны были пройти через укрепленные решетки, которые всегда были заперты. Обычно они дожидались утреннего выхода на палубу, если не было возможности (исходя из количества членов команды) сделать этого ночью [444].
Следующий шаг должен был освободить взрывную энергию из трюма. Звуки, которые оттуда доносились, казались испуганному матросу «необычным шумом» или «ужасными воплями», которые мог издать «матрос, которого убивают». Африканский военный клич пронзал тихое утро. Главное было нанести удар быстро, неожиданно, сильно и яростно, потому что это могло вынудить команду спустить шлюпки для спасения. Тем временем на носу судна начинался рукопашный бой, и, если бы большому числу невольников удалось освободиться из кандалов, у них был решающий перевес сил перед моряками, которые их охраняли. У матросов, однако, были кинжалы, у мятежников не было никакого оружия, кроме того, что они могли найти на палубе, — это был крепеж, палки, возможно пара весел. Если бы женщины поднялись вместе с мужчинами, то борьба вспыхнула бы и в кормовой части судна, за баррикадой, где у них был доступ к более существенным орудиям, таким как багры с крючком и топор повара. Большинство мятежников оказывались в положении одной такой группы, ворвавшейся в полночь на залитую лунным светом палубу: «У них не было ни огнестрельного, ни другого оружия, кроме предметов, которые они могли найти на палубе и использовать» [445].
Когда моряки выскочили на палубу, чтобы подавить восстание, они бросились к оружию, приготовленному в баррикаде, и начали стрелять в невольников. Они также применили орудие, которое стояло на баррикаде, что позволило им начать серьезную стрельбу. Это был переломный момент. Чтобы добиться победы, мятежникам надо было прежде всего разрушить баррикаду, потом попасть в оружейный склад, который располагался как можно дальше от помещений, где содержали мужчин, — на корме, около каюты капитана, и этот склад охраняли члены команды. Многие пытались пробиться через маленькую дверь баррикады или сломать стену, высота которой колебалась от восьми до двенадцати футов, с острыми крючьями наверху. Если им удавалось проломить ее, если они могли добраться до оружейного склада и вскрыть помещение и если они умели пользоваться европейским огнестрельным оружием (а среди африканцев было много людей с военным опытом), они могли добиться результата, как мятежники на борту судна «Анна» в 1750 г.: «Негры добрались до пороха и оружия около 3 часов утра, они напали на белых и почти всех ранили, кроме двоих, кому удалось скрыться: негры направили судно к берегу на юг от мыса Лопес и спаслись бегством» [446].
Пока бушевало восстание, мятежники действовали по заранее подготовленному плану. Что они собирались сделать с командой? По большей части ответ был один — их убивали. Так поступили на одном из кораблей Бристоля, когда в 1732 г. невольники «восстали и уничтожили всю команду, отрубив капитану голову, руки и ноги». Такое решение было непростым, потому что вряд ли среди африканцев были люди, которые могли вести парусное судно по морю. Отсутствие такого знания, как полагали европейцы, было самым серьезным основанием для защиты судна от восстания в открытом море. Как заметил Джон Аткинс в 1735 г.: «Обычно считается, что невежество негров в навигации служит гарантией от мятежа». Именно поэтому восставшие брали за правило оставлять в живых несколько членов команды, чтобы они помогли с навигацией и вернули судно обратно в Африку [447].
Восставшие на борту работорговых судов обычно достигали одного из трех результатов. Первый исход был достигнут в 1729 г. на борту корабля «Клэр» на расстоянии десяти лиг от Золотого Берега. Там началось восстание, и «мятежники, захватив оружие и порох», загнали капитана и команду в баркас, чтобы спастись от их ярости, и судно перешло под полный контроль невольников. Не ясно, пересекли ли мятежники под парусом море или просто позволили ему дрейфовать к берегу, но в любом случае они смогли добраться до побережья и спастись недалеко от крепости Кейп-Коста. Еще более драматичное восстание произошло на Наветренном Берегу в 1749 г. Невольники взломали замки на кандалах, оторвали доски на палубе, вступили в драку с командой и в конце концов через два часа пересилили их, вынудив отступить к каюте капитана и запереться внутри. На следующий день, когда пленники вскрыли квартердек, пять членов команды выскочили за борт, пытаясь сбежать, но обнаружили, что африканцы знали, как использовать огнестрельное оружие, в результате их застрелили, и они умерли в воде. Победившие мятежники приказали, чтобы сдалась и остальная часть команды, угрожая взорвать женские помещения, если они откажутся. Судно вскоре село на мель, и, прежде чем его покинуть, победители все разграбили. Некоторые из них выбрались на берег, но не обнаженные, как от них требовал порядок на судне, а в одежде членов команды [448].
Иногда восстание приводило к взаимному уничтожению сторон. Это произошло, судя по всему, на борту «корабля-призрака», которое было обнаружено в водах атлантического течения в 1785 г. Неназванная работорговая шхуна отплыла около года назад к побережью Африки из Ньюпорта на Род-Айленде. Теперь на нем не было ни парусов, ни команды, на борту осталось пятнадцать африканцев, и те были в «крайне истощенном и несчастном состоянии». Те, кто их обнаружил, предположили, что они «долго находились в море». Предполагалось, что невольники подняли восстание на борту, «убив капитана и команду», и что во время восстания или после него «многие африканцы, должно быть, умерли». Возможно, никто из них не знал, как пересечь под парусом море, и они дрейфовали, медленно умирая [449].
Однако чаще всего результатом корабельного восстания было его подавление, после чего начинались пытки, мучения и террор. Те, кто возглавлял бунт, становились примером остальным. Их пороли, прокалывали, резали, растягивали, ломали им кости, казнили — все согласно разгоряченному воображению капитана невольничьего судна. Во время этих диких казней война продолжалась — невольники отказывались кричать, когда их хлестали, и шли на смерть спокойно, как делали печально известные короманти45, презирая «наказание, даже смерть». Иногда части тела побежденного разбрасывали среди остальных по всему судну, как напоминание о том, что случится с теми, кто посмеет снова бунтовать. Каждый такой пример доказывал, что работорговое судно было хорошо организованной цитаделью для контроля за людьми. По замыслу его хозяев, пленникам было чрезвычайно трудно захватить корабль и отплыть на свободу [450].
Главной причиной восстания было само рабство. И объяснения, которые давали сами африканцы на борту, только доказывало верность этих слов. Моряк Джеймс Тауэн, который знал основной торговый язык Наветренного Берега «почти так же, как английский язык», разговаривал с невольниками и выяснил, что их оскорбляло. Когда его спросили на заседании комиссии парламента 1791 г., знал ли он, что они делали попытку восстания на борту, он сказал, что знал. Его тогда спросили: «Вы когда-либо интересовались причинами таких восстаний?» Он ответил: «Да, мне говорили: что заставило нас сделать этих людей рабами и увезти из их страны? Ведь у них были жены и дети, и они хотели быть с ними». Другими причинами, которые делали восстание вероятным, были близость к берегу (так как они боялись навигации в открытом море), плохое здоровье или слабая бдительность команды. Также фактором, усиливающим возможность бунта, был прежний опыт любого сопротивления у африканцев [451].
Историк Дэвид Ричардсон доказал, что восстания на борту работорговых судов существенно затрагивали саму торговлю. Они вызвали потери, увеличивали затраты судовладельцев и создавали препятствия для вкладчиков, о которых автор «Бостонского информационного бюллетеня» писал в 1731 г.: «Как восстания рабов, так и другие неприятности последних рейсов к Золотому Берегу причинили большой ущерб нашей торговой прибыли». Ричардсон считает, что восстания происходили на одном из десяти судов, среднее количество умерших в этом случае составляло примерно 25 тыс. и что всего в результате погибло около 100 тыс. ценных невольников. Восстания также производили и другие экономические эффекты (более высокие затраты, снижение потребностей), что «значительно уменьшало отгрузку рабов» в Америку — на 1 млн во всей истории работорговли и на 600 тыс. в период 1698-1807 гг. [452].
Восстания также затронули и читающую публику, поскольку газеты по обе стороны Атлантики без конца публиковали хронику кровавых бунтов. Противники работорговли стали активно обсуждать сопротивление, которое велось на нижней палубе и в трюмах, отмечая «отчаянную решимость и удивительный героизм невольников». Они настаивали, что заключенные просто пытались возвратить «потерянную свободу» — свое естественное право. Когда после 1787 г. в Великобритании и Соединенных Штатах начались общественные дебаты о работорговле, аболиционисты постоянно обращались к теме сопротивления невольников для опровержения заявлений сторонников продажи людей о «якобы пристойных условиях» на борту судов. Если бы работорговые суда действительно были удобными, как описывали торговцы и капитаны, почему тогда многие невольники шли на верную смерть и пытались уморить себя голодом, выброситься за борт или поднять восстание? [453].
Томас Кларксон писал о «сценах яркого героизма, которые неоднократно происходили в трюмах или на палубах работорговых судов». Столь велики и благородны были такие действия, что «эти люди часто затмевают блеском своих деяний знаменитых героев Греции и Рима». Он также отмечал: