Воздействие

Кларксон настаивал, что сила изображения «Брукса» заключалась в возможности заставить зрителя сочувствовать «несчастным африканцам» в трюме и на нижней палубе судна. Изображение «давало зрителю такое представление о страданиях африканцев во время Среднего пути, что они могли непосредственно высказаться о бедствиях, творимых там». Рисунок волновал зрителей и, как надеялся Томас Купер, заставлял их присоединяться к дебатам о работорговле, причем делать это с новым, более сердечным отношением и пониманием того, что там происходило. Иллюстрируя ужасы перевозки рабов, гравюра обращалась к эмоциям зрителей и запечатлевала проблему в памяти: «Она вызывала слезы жалости к страдальцам и оставляла их несчастья в сердцах смотрящих». Таким образом, этот рисунок стал «языком, который был понятен всем». Кларксон смог сделать то, что современные ученые назвали бы «иконографией» и «визуальным выражением» движения за отмену работорговли [514].

Кларксон был прав в оценке его эффекта. Он передавал гравюру из рук в руки, он разговаривал о работорговле с большим количеством людей. Это изображение стало средством создания новой организации, поэтому Кларксон должен был понимать, какое влияние гравюра оказывает на людей и как можно опираться на чувства, которые она вызывала. Поэтому его можно заслуженно считать интерпретатором изображения «Брукса». И все же, несмотря на то что обо всем было сказано и должным образом признано, Кларксон полностью не раскрыл силу этой гравюры. Она имела и другое значение, которое Кларксон понимал, но редко обсуждал.

Оригинальное название плимутской гравюры было «План нижней палубы африканского судна с неграми в пропорции один к тонне». Ссылки на пропорцию, на число людей при тоннаже судна относились к дебатам, которые велись вокруг Акта Долбена, или «Акта о перевозке рабов», который получил королевское одобрение в июле 1788 г., за четыре месяца до того, как появилось изображение «Брукса». Дебаты касались доходности работорговли. Изображение судна и текст должны быть прочитаны не только рядом с беседами, собранными и изданными в «Свидетельствах», но также и с «Размышлениями относительно сравнительной эффективности отмены работорговли», брошюра, которую написал Кларксон, когда изображение работоргового судна было издано впервые.

Кларксон начал брошюру с утверждений, сделанных представителями Ливерпульского общества защиты работорговли перед палатой общин в 1788 г. Мистер Пигго, «глава торговцев Ливерпуля», свидетельствовал, что «один человек на одну тонну... будет практически означать отмену работорговли». Другие делегаты хором повторяли этот же рефрен. Роберт Норрис добавил, что в пропорции один к одному «не будет никакой прибыли». Александр Дезил утверждал, что работорговля была уже в состоянии упадка и что любое ограничение численности рабов, которых можно привезти, «не поможет ей». Джеймс Пенни предположил, что пропорция меньше чем два раба на тонну водоизмещения лишит возможности «торговать с прибылью»; полтора к одному или один к одному будут равны отмене работорговли. Джон Тарлетон объяснил, что он был «уполномочен торговцами Ливерпуля сказать, что меньше чем два раба на тонну водоизмещения полностью отменили бы африканскую работорговлю». Джон Мэттьюс сделал более детальный подсчет, оценив прибыль и потери на стотонных судах: два с половиной к одному (плюс 761 фунтов 5 шиллингов и 6 пенсов), два к одному (плюс 180 фунтов 3 шиллинга и 6 пенсов), полтора к одному (минус 206 фунтов 19 шиллингов 9 пенсов) и один к одной второй (меньше 590 фунтов 1 шиллингов). Ливерпульские делегаты, таким образом, выступили против изменений в транспортировке рабов, и они сильно пострадали от принятия Акта Долбена, который установил соотношение количества рабов на тонну водоизмещения как пять к трем на первых двухстах тоннах и одного к одному свыше этого количества. Но скоро они решили «плыть по течению» и расценили реформу как способ парировать полную отмену рабства.

Изображение «Брукса» не было просто критическим анализом работорговли, но и критикой более гуманной реформы работорговли, так как на изображении «Брукса» было не 609 рабов, которых действительно доставил этот корабль из Африки в Америку, но меньшее и более цивилизованное число: 482 человека. Как и брошюра Кларксона, рисунок продемонстрировал, что даже после реформы перевозка оставалась ужасной. Многие, как отметил Кларксон, смотрели на гравюру и «считали реформу улучшенным варварством». [515].

Понятие «варварства» — ключ к пониманию скрытого значения «Брукса»; Мэтью Кэри назвал это изображение «поразительной иллюстрацией дикости работорговли». Епископ Шартрский считал, что «Брукс» сделал все рассказы о варварстве работорговли правдоподобными. Многие из этих рассказов шли от матросов, которые описывали собственное положение на корабле. После бесед с ними Кларксон заключил, что торговля человеческой плотью была варварской с начала до конца. Одна только отмена могла «разрушить навсегда источники дикости» в работорговле. Кто был проводниками этого сильного, жестокого варварства? Или, поставив тот же самый вопрос иначе, кто придумал это ужасающее судно? Кто спроектировал его? Кто думал о том, как доставить людей на борт? «Брукс» вызывал не только «слезы жалости», но и шок морального изумления [516].

Воздействие этих вопросов увеличивалось по мере того, как изображение «Брукса» получало широкое распространение. Когда символ страдающего раба Общества за отмену работорговли исчез с плимутской гравюры, так же как из текста исчезла ссылка «на страдающих существ», и когда заголовки стали печатать более мелким текстом, зрители перестали понимать, что они смотрят на пропаганду аболиционистов. Они могли думать, что это был чертеж судостроителя для работорговца. Двусмысленность была самым полезным моментом для движения аболиционистов, поскольку это позволило им демонизировать своих врагов. Кто был варваром в конце концов? Конечно, не африканцы и не моряки, которые, несмотря на их технические знания, были вторичными жертвами работорговли.

Практическим проводником насилия, жестокости, пыток и террора был капитан невольничьего судна, как неоднократно рассказывали Кларксону матросы. В своих «Рассуждениях» он назвал работоргового капитана «самым презренным человеком на Земле». Капитан Клемент Нобл утверждал, что он «не знал плана» его собственного судна, что он «никогда не измерял его и не делал вычислений размеров помещений, в которых находились рабы», но он, конечно, знал, как разместить сотни тел в ограниченном пространстве, как дала ясно понять гравюра «Брукс». Он сделал это не очень аккуратно, возможно используя опыт, а не научное знание, но он сделал это — с помощью насилия и ради прибыли. Он был, как считал Томас Троттер, исполнителем «варварства» [517].

Над капитаном стоял еще более жестокий варвар; это был его работодатель, торговец, с которым Кларксон вел смертный бой. Он обратился в своих «Рассуждениях» ко всей общественности кроме «работорговцев», которые даже попытались его убить. Именно они были скрытыми агентами, стоящими за «Бруксом», создателями инструмента пытки. Они придумали и построили суда, они были окончательными архитекторами общественного строя, они были организаторами торговли и получали прибыль от этого варварства [518].

Жестокость торговца была двоякой: практической и теоретической. И то и другое было существенным для производства товарных «рабов» для глобального рынка труда на работорговом судне. Насилие порабощения и насилие абстракции развивались вместе и укрепляли друг друга. Чем больше тел попадало в рабство, перевозилось и подвергалось эксплуатации, тем лучше торговцы умели вычислять короткие и долгосрочные трудовые потребности и измерять и регулировать межнациональный поток трудовой силы с помощью работорговых судов для плантаций, рынков и для всей системы атлантического капитализма [519].

Гениальность изображения «Брукса» заключалась в том, чтобы проиллюстрировать — вместе с критическим анализом — оба вида насилия, придав им зловещий индустриальный оттенок. В этом образе было то, что шотландский аболиционист назвал «строгой экономией», так как «на судне не оставалось ни одного места, которое не было занято». Такой подход предполагал тщательно разработанное массовое производство тел и преднамеренное, систематическое уничтожение индивидуальной личности. Изображение насилия и террора давало представление о варварской логике и холодном, рациональном менталитете торговца — процесс, в котором люди превращались в собственность, рабочая сила — в вещь, товар, лишенный всех этических норм.

В беспокойную эру перехода от морали к политической концепции экономики «Брукс» представлял кошмарный итог этого процесса. Это была новая, современная экономическая система во всей ее ужасающей наготе, капитализм без набедренной повязки, как отметил Уолтер Родни. Иначе не было другой причины назвать «Брукс» «выдающимся кораблем». Он был сам по себе концентрацией капитала, и он раскрывал капиталистические представления о мире и о том, каким он должен быть. [520].

Превращение людей в собственность вызывало не только социальную смерть, но также и смерть физическую, которая происходила на работорговом судне — даже при том, что торговцы и капитаны попытались сохранить жизни рабов, чтобы продать их в Америке, а жизни моряков — ради рабочей силы и безопасности. Даже в этом случае торговцы заранее предусматривали смерть при планировании каждого рейса. Рабы и моряки умирали, но они были просто нейтральными эмпирическими фактами деловой жизни. Современные военные мыслители назвали бы эти смертельные случаи «косвенным ущербом»; для торговцев и капитанов они были «убытком» груза и рабочей силы. Не случайно, как отмечали исследователи, «Брукс» был изображен похожим на гроб [521].

Самые радикальные аболиционисты считали смертельные случаи убийством. Выбрасывание за борт 122 человек с главной палубы корабля «Зонг» было очевидным убийством, что аболиционисты, такие как Олауда Эквиано, Гранвиль и Шарп, осуждали. Но что можно сказать о людях, которых хлестали до смерти после неудавшейся попытки бегства? Что можно сказать о тех, кто умер просто потому, что они оказались в смертельных обстоятельствах? Можно сказать, что это было «социальным убийством». Многочисленные критики работорговли, от Оттобана Куано до Д. Филмора, не имели никаких сомнений: работорговля была преднамеренным убийством. В каждом рейсе торговцы и капитаны, такие как Джозеф Брукс-младший и капитан Клемент Нобл, сталкивались с этими проблемами и делали «дьявольские расчеты» о насилии, терроре и смерти. Их убийственная логика и практика убийства были представлены общественному мнению «рассчитанными дюймами» в виде «плана и помещений работоргового судна “Брукс”» [522].

Конечный порт

Используя изображение корабля «Брукс» и другие средства агитации и убеждения, которые имелись в их распоряжении, аболиционисты в Великобритании и в Америке в итоге предъявили возросший национальный счет за работорговлю. На обеих сторонах Атлантики в одно и то же время с 1787 до 1808 г. они вели различные формы борьбы. Они укрепили трансатлантическое сотрудничество и взаимосвязь между активистами движения с помощью разных средств и методов, что привело к формальной отмене работорговли в этих странах. Таким судам, как «Брукс», было юридически запрещено выходить из британских или американских портов как для сбора рабов в Африке, так и для доставки их на плантации обоих Америк.

Меньше чем за пять лет такой интенсивной агитации 2 апреля 1792 г. во время продолжавшихся всю ночь парламентских дебатов благодаря ярким выступлениям ораторов был достигнут компромисс, предложенный здравомыслящим шотландцем Генри Дандасом — о «постепенной» отмене работорговли. Однако вскоре после этого, из-за революций во Франции и Сан-Доминго⁴⁶, международный контекст движения аболиционистов перешел на новый этап, и внутриполитический радикализм в Англии напугал правящую элиту. Законопроект об отмене работорговли, предложенный палатой общин, встретил сильное сопротивление палаты лордов. Когда в феврале 1793 г. вспыхнула война с Францией, национальные и имперские интересы Англии затмили все остальное, заставив аболиционистов уйти на много лет в тень. В 1794 г. Кларксон оставил общественную деятельность. Но маленькие победы тем не менее все же были одержаны, и в 1799 г. был принят закон, который расширил ограничения Акта Долбена 1788 г.

В 1806 г. движение аболиционистов начало возрождаться, и в том же году парламент принял Билль об иностранной работорговле, запретив британскую торговлю людьми в испанских и голландских колониях Нового Света. Это подготовило путь к отмене работорговли, которая произошла 1 мая 1807 г. [523].