Тюремщик

Длительная, неспешная покупка невольников велась в пределах «воинственного мира» на побережье Западной Африки. Невольники проводили на судне по шесть и больше месяцев после того, как их купили, и шесть-десять недель на борту во время Среднего пути. Несколько капитанов попытались разбавить «груз», смешивая народы различных африканских культур и языков, чтобы минимизировать их способность общаться, сотрудничать и сопротивляться, но это было делом трудным, дорогостоящим и непрактичным. Учитывая конкурентоспособность работорговли и природу ее организации с африканской стороны, капитаны почти не имели над собой контроля и поэтому могли покупать рабов и брать то, что они могли получить. В течение этого долгого промежутка времени капитан да и все члены экипажа полагали, что люди, взятые на борт, удерживаются против их воли, и что они сделают все возможное, чтобы сбежать. Власть капитана зависела прежде всего от грубого насилия.

Первый контакт с невольником происходил обычно при осмотре и покупке рабов в крепости, в фактории, в прибрежной деревне или уже на самом судне. В этот момент капитан и доктор оценивали возраст человека, здоровье и его работоспособность. Они также «прочитывали» то, что «отметила родина человека» — ритуальные шрамы, отличительные у каждой западноафриканской культурной группы, и потом на основании опыта выбирали вероятные линии поведения, например народа игбо. Мудрость капитанов требовала не допустить самоубийства, и поэтому за рабами надо все время наблюдать; короманти были непокорными, их нужно было заковывать в цепи; ангольцы были пассивны, их заковывать не надо. С этим была связана оценка отношений, т. е. вероятность, с какой каждый невольник будет сотрудничать с капитаном или сопротивляться корабельному режиму. Если капитан решил покупать данного человека, он предлагал комбинацию товаров и торговался, пока поставщики рабов не соглашались его продать. С этого момента невольник, неважно, был ли это мужчина, женщина, мальчик или девочка, превращался для капитана в цифру. Купленного первым называли № 1 и так далее, пока судно полностью не «собирало рабов» и не было готово отплыть в Америку.

Капитаны различались по степени их причастности к ежедневным занятиям на судне. Большинство оставались несколько отчужденными и отдаленными, их видели только в определенные, ограниченные часы, когда они вышагивали по квартердеку. Некоторые могли появиться среди рабов-мужчин, но только иногда и под вооруженной охраной, и лишь немногие, кажется, спускались к рабам в трюм при любых обстоятельствах. Капитан Фрэнсис Мессервай с корабля «Феррере» выяснил причины такого различия в 1721 г. Соглашаясь с мнением капитана Уильяма Снелгрейва, Мессервай был виновен в «излишней заботе и слишком большой доброте к неграм на борту его судна», в том, что он оказывал помощь, например, в приготовлении и раздаче пищи для рабов. Снелгрейв писал: «Я не мог воздержаться от наблюдений за тем, насколько он был неблагоразумен. Капитану следовало лишь иногда проходить в трюм, он должен наблюдать за управлением на корабле; он должен иметь очень много белых вооруженных людей, когда он туда ходит, или иначе невольники захватят его под свою власть, если рабы наберутся храбрости взбунтоваться».

Мессервай, очевидно, презрел этот совет, так как вскоре начал прохаживаться среди рабов, пока они ели, и невольники «схватили его и выбили ему мозги теми плошками, из которых они едят вареный рис». Они подняли бунт, который долго готовили, во время которого погибло 80 африканцев — кого-то из них застрелили, кто-то утонул (когда они выскочили за борт), кто-то умер от голода, потому что они отказались есть (когда были начаты наказания). Мораль истории для Снелгрейва заключалась в том, что капитан должен соблюдать осмотрительность в повседневных делах, так как пленники изучили иерархию на судне и при первой возможности нанесут удар по самому важному человеку на борту: «Рабы всегда стремятся найти главного человека на судне, которого они скоро отличают из-за уважения, которое проявляет к нему остальная часть команды». Выяснить, кто был самым важным человеком на работорговом судне, не составляло труда [287].

Каждый раз, когда новая группа рабов попадала на борт, капитан и команда старались определить, кто из них мог стать, как они говорили, «стражем или авторитетом для рабов» [288]. Этим людям, по мнению капитана и офицеров, можно было доверять, и поэтому их привлекали для поддержания порядка на корабле.

Тем, кто проявлял лояльность по отношению к своим хозяевам, и особенно если они были влиятельными людьми и их могли послушаться соплеменники на борту, иногда предлагали сделку. «Стражей» выбирали, чтобы они «командовали остальными». Любой, кто знал английский язык, мог служить переводчиком для его или ее соотечественников и, возможно, для других. Женщинам предлагали работу на кухне, иногда они становились личными поварами капитана (что подразумевало несколько иные обязанности). Один африканец работал портным. Но самыми важными были те, кто помогал управлять невольниками и держать их в подчинении. Капитан (или помощник) также предлагали мальчикам, которые могли передвигаться по судну, чтобы они шпионили за мужчинами и сообщали о заговорах [289].

Уильям Снелгрейв рассказал о том, как можно использовать рабов для управления невольниками на судне. Одна старая женщина, очевидно из окружения короля Дагомеи, возможно даже его бывшая жена, потеряла его расположение и была приговорена к смерти. По приказу короля ей связали руки и выбросили из каноэ в воду к акулам. Так или иначе, но женщина пережила это испытание и была спасена матросами Снелгрейва. Они доставили ее на борт судна. Снелгрейв боялся, что король будет мстить, если узнает, что капитан спас эту женщину, поэтому ее спрятали. «Разумная» женщина, понимая, что ее возраст делает ее «бесполезной» рабыней, чувствовала себя благодарной Снелгрейву за спасение и делала все, чтобы помочь ему во время рейса. Из-за высокого социального положения ее хорошо знали многие невольники на борту. Она использовала свое влияние, чтобы убедить их, что «белые люди» были не такими плохими, как им говорили; она утешала пленников, помогая им «успокоить их ум». Она имела особое влияние, как писал Снелгрейв, на «женщин-негритянок, которые досаждали нам больше всего своими криками и воплями». «Благодаря этой женщине там царил теперь такой порядок и спокойствие, которых никогда не было в прежних рейсах». Снелгрейв выразил ей благодарность, найдя для нее «щедрого и хорошего» владельца — Чарльза Данбара из Антигуа. Стратегия сотрудничества могла помочь удерживать порядок на судне [290].

Другой вид сотрудничества или ведения дел был менее добровольным и до некоторой степени не отличался от насилия и сексуального злоупотребления африканскими женщинами на борту. Капитаны, и реже офицеры, брали «фавориток» из числа невольниц, поднимая их из трюма до каюты капитана, что означало просторное помещение, большее количество пищи, больше свободы и, возможно, в некоторых случаях не такая жестокая дисциплина. Такой случай произошел с рабыней на борту шхуны Джона Фокса, которую африканцы знали под именем Амба, а европейцы и капитан называли ее Бетси. Томас Бултон жаловался на африканскую женщину, которая привыкла к своему привилегированному положению с капитаном Джоном Тайтлом настолько, что она завладела властью на судне. Он написал стихотворение «Дизия, африканская леди»:

Всякий раз, когда капитан уставал от фавориток, он удалял их из «высокой инстанции» и находил им замену прямо за дверьми своей каюты, которая на многих рабских судах примыкала к женской половине [291].

Капитаны старались заинтересовать чем-то рабов, чтобы обеспечить их хорошее поведение. Хью Крау обучил некоторых невольников работе с орудиями в 1806 г., когда на них напали французские каперы. В свою очередь, объяснял он, невольникам «были выданы пара штанов, рубашки и шапки». Они «очень гордились этим обмундированием» и, таким образом, выглядели больше похожими на команду, чем другие невольники. Многие капитаны давали вознаграждение рабам за работу, которую они делали на борту, выдавая им табак или бренди, например за то, что они чистили трюм. Другими стимулами были бусы, дополнительная порция еды или привилегия не быть закованным в цепи. Во время восстания 1704 г. семнадцатилетний раб заслонил капитана от удара палкой во время мятежа, получив в результате перелом руки. Он был вознагражден тем, что его отпустили на свободу по прибытии в Вирджинию. Эти положительные стимулы были важны для укрепления власти капитана, они помогали сохранять порядок на борту, но при этом не были явными. Работу на судне могли получить лишь немногие невольники, огромное большинство покорялись грубой силе и ужасному насилию [292].

Порядок на работорговом судне во многом зависел от так называемого показательного наказания и его сдерживающего эффекта. Поэтому если такой инструмент дисциплины помогал капитану устанавливать и поддерживать власть среди моряков, то еще более действенным он был по отношению к невольникам. Плеть кошка-девятихвостка использовалась в полной мере, она взвивалась всякий раз, когда невольники находились на палубе, особенно во времени приема пищи. Помощники и боцман пользовались этой плетью, чтобы «поощрить» людей повиноваться приказам — быстрее передвигаться, строиться в аккуратную линию, есть должным образом. Человека, который отказывался от пищи, мог ждать более длинный разговор с этой «кошкой», и действительно, это было единственным способом, который мог заставить его есть. Для тех, кто отказывался, в игру вступал другой функциональный инструмент насилия, speculum oris — расширитель рта. Сама нижняя палуба могла также использоваться для того, чтобы наказывать непокорных, как это было на борту одного работоргового корабля в 1768 г.: «Капитан не переживал за то, что кто-то томился внутри трюма в течение нескольких дней, он считал, что, если они как следует пропотеют, это сбавит их пыл». Когда он наконец позволил им подняться на главную палубу, рабы восстали. После того как порядок был восстановлен, капитан был вынужден пообещать, что «ни одна душа не увидит солнце, пока они не прибудут на Барбадос» [293].

Чаще всего после неудавшихся восстаний капитаны приказывали хлестать, мучить и казнить мятежников на главной палубе, тем самым максимально усиливая террор. В этот момент капитан терял свою изолированность и демонстрировал власть с предельными усилиями и эффектом. Во время таких назидательных публичных наказаний капитан сам обычно держал «кошку» или поворачивал тиски, мучая мятежников и устрашая их соотечественников. Другой инструмент, который часто использовали, назвали «мучителем». Это была большая кухонная вилка, которую раскаляли добела и протыкали тела мятежников. Ничто так не стимулировало жестокость капитана, как желание невольников сопротивляться ему [294].

Дикий дух торговли

Когда капитан Ричард Джексон пробормотал во время отплытия на корабле «Браунлоу», что теперь у него есть собственный ад, он назначил сам себя дьяволом. Многие на борту его судна соглашались с этим, включая его главного помощника Джона Ньютона, который, вспоминая о Джексоне, самого себя изображал святым. Все же в разговорах о своем плавучем аду Джексон сообщил кое-что о себе и капитанах невольничьих кораблей вообще, включая Ньютона. Их власть неизбежно зависела от того, в какой степени они будут использовать жестокое обращение и страдания в качестве средства контроля за людьми; таким образом, все зависело от насилия. Именно поэтому аналогия с адом, где люди испытывают ужасные мучения, была вполне уместна, и именно поэтому аболиционисты с такой легкостью демонизировали капитана невольничьего судна в своей пропаганде. Не все владельцы «гвинейских» судов были дьяволами, но почти у каждого дьявол сидел внутри. Это не было недостатком личности или характера. Этого требовала работа капитана и экономическая система, которой она служила [295].

Ньютон смог понять это только в конце жизни. Он плавал на многих работорговых кораблях матросом, помощником, капитаном и пассажиром и много знал о методах власти разных капитанов. Он настаивал, что было «несколько честных и милосердных людей» в этой торговле. Он знал «несколько командующих африканскими судами, которые были благопристойными и уважаемыми людьми, и они поддерживали надлежащую дисциплину и порядок на судне; но гораздо больше было других». Среди этих «других», включая Джексона, жестокость стала определяющей чертой власти капитана, и она стала общей характеристикой капитанов невольничьих судов [296].