— А за что эти пьянчуги хотели тебя убить?

— Я умею читать будущее, и они требовали, чтобы я им сказала, где скрыто сокровище храма Кантапека.

— Зачем же ты сюда пришла?

— Я всегда иду туда, где искрится веселье.

— Хочешь пойти со мной?

— Куда?

— На мою лодку. Если ты здесь останешься, пьяные тебя убьют.

В бездонных зрачках колдуньи вспыхнула искра, по телу пробежала дрожь.

— Ты красивый и храбрый, — сказала она. — Мне такие нравятся. К тому же я обязана тебе жизнью.

— Поторопись, Миринри, — сказал Унис. — Пьянчуги возвращаются, и теперь они вооружены. Бежим!

Юный фараон гневно огляделся и стиснул секиру, словно собирался отбиваться от настоящего урагана. Потом взял девушку за руку и потащил прочь.

— У меня на лодке тебе ничего не будет угрожать.

А пьяная орда, опомнившись от удивления, уже выбегала из-за пальм и орала:

— Смерть чужестранцам! Принесем их в жертву Бастет!

Это уже были не те беззащитные подвыпившие люди, что плясали вокруг амфор с пальмовым вином. Теперь у них были луки, копья, бронзовые палки для отражения ударов, напоминающие средневековые франджиспады,[46] медные кинжалы односторонней заточки, похожие на оружие Меровингов, бронзовые топоры, пики с серповидными наконечниками и здоровенные ножи с длинными изогнутыми лезвиями. Некоторые успели даже облачиться в рубахи из грубой ткани с нашитыми на них тонкими металлическими пластинами, которые защищали от стрел.

Количество выпитого вина и численное превосходство придавали им смелости, и они дерзко напирали, как стая голодных волков, ругаясь, улюлюкая и стараясь не давать путникам перейти на травяной остров, а с него на парусник, где они были бы в безопасности.

Увидев, что они ускорили шаг, Ата вытащил из-за пояса саб, особый вид диагональной флейты, и с силой подул в нее. В воздух взвились резкие, визгливые звуки, которые, должно быть, услышали и на другом берегу Нила. И тотчас же эфиопы, занятые выкашиванием морской травы, бросили работу и, как легион демонов, кинулись через травяной остров, крутя над головами тяжелыми бронзовыми секирами.

— Скорее! — крикнул Ата. — Бегом!

Миринри, держа за руку колдунью, которую, впрочем, не особенно напугала ярость схватившей ее пьяной толпы, двумя ударами топора уложил двоих, пытавшихся нацелить в него копья, и в несколько прыжков достиг берега реки. С тыла его прикрывали четверо эфиопов, Унис и Ата, удерживая толпу на расстоянии.

Жрец, несмотря на преклонный возраст, сражался с такой отвагой, что все изумились. Можно было подумать, что, вместо того чтобы на религиозных празднествах оглашать храмы звуками систры, он всю жизнь только и делал, что ловко управлялся с оружием. Сверкая глазами, разгоряченный яростью, он орудовал тяжелой секирой не хуже любого из солдат и с необыкновенной ловкостью отбивал все сыпавшиеся на него удары.