Тремя днями позже на закате к тому самому месту, где Миринри нашел символ власти, подошел парусник, напоминавший дахабскую лодку, какими пользуются в Египте и сейчас, составляя, как в древности, мачты из нескольких кусков ствола и скрепляя стыки свежими бычьими шкурами, чтобы они высыхали и твердели уже на месте.
У парусника был широкий и мощный киль, закругленный нос с изукрашенной золотом рострой в виде ибиса со сложенными крыльями и два больших паруса, по форме напоминающие латинские, только с более изящным силуэтом.
Команда насчитывала две дюжины эфиопов с очень черной кожей и геркулесовым телосложением. Вся их одежда состояла из широкой полосы ткани, обернутой вокруг бедер так, чтобы концы проходили между ног. Тем, кто жил в климате, где даже зимой стояла жара, такого одеяния вполне хватало. У руля стоял человек в двух голубых прямоугольных передниках, забранных вверху за кожаный пояс. На голове у него красовался парик с поперечными рядами локонов и спадающими на плечи косами.
Это был красивый мужчина лет сорока, со светлой, чуть загорелой кожей, настоящее воплощение древнего египтянина: высокий, худощавый, с широкими мускулистыми плечами. Его подвижные, нервные руки заканчивались тонкими, изящными кистями, надколенные мышцы худых длинных ног были сильно развиты, как у всех людей, привыкших много ходить. На лице его застыло выражение глубокой грусти, грусть светилась и в больших темных глазах. Эта безотчетная печаль и сейчас сквозит в глазах современных египтян.
Едва парусник причалил к высокому берегу, где виднелись прекрасные пальмовые рощи, египтянин отдал эфиопам приказ спустить деревянный трап, сам подошел к огромному воронкообразному барабану и принялся громко в него колотить, а один человек из команды задул во флейту, извлекая резкие звуки, слышные на расстоянии нескольких миль.
Эта музыка, дополненная мощными ударами в бубен, длилась довольно долго, заглушая шум волн, бьющихся о берег и о многочисленные островки, которыми богат Нил, и далеко разносясь под кронами пальм.
Когда же из кустов вышли Унис и Миринри, египтянин сделал флейтисту знак замолчать.
— Да ниспошлет тебе Ра удачу, Ата! — крикнул жрец. — Я привел тебе будущего Сына Солнца. Цветок Осириса и Мемнон дали подтверждение.
— Пора настала, — отозвался египтянин, по трапу спустившись на берег. — Весь Египет трепещет от нетерпения увидеть своего законного властителя.
Он подошел к Миринри, который остановился и с любопытством разглядывал капитана прекрасной лодки, встал на колени и поцеловал край его одежды.
— Вечного благоденствия Сыну Солнца, — сказал он, обращаясь к юноше. — Счастья и здоровья потомку великого Тети.
— Кто ты? — спросил юноша, поднимая его с колен.
— Преданный друг твоего отца и Униса, — ответил египтянин. — Я приехал за тобой, чтобы отвезти тебя в Мемфис. Твое место там, а не в песках пустыни.
— Доверяй ему, как доверяешь мне, — сказал Унис, повернувшись к Миринри. — Он был верным другом Тети, это он выкрал тебя из царского дворца и увез в безопасное место раньше, чем в злобном мозгу Пепи родилась идея изыскать способ тебя уничтожить.
— Если когда-нибудь я действительно поднимусь на трон своих предков, то обязательно отблагодарю тебя, — сказал юный фараон.
— Ты увидел огни, которые я доверил водам Нила? — спросил Унис.
— Да, — отвечал Ата. — Я их перехватил выше Памагита, чтобы никто из шпионов узурпатора ничего не заподозрил. Будь очень внимателен, ибо при дворе догадываются, что сын Тети не умер.
— Кто мог выдать тайну, которую я так тщательно хранил столько лет? — побледнев, спросил Унис.
— Этого я не знаю. Знаю только, что однажды лодка, в которой плыла царевна, по приказу царя дошла до этого места вверх по течению Нила. На этой же лодке находился человек, много раз видевший Миринри, прежде чем я его выкрал.