Далее Кант говорит, что его, вероятно, теперь попросят (мендельсоновцы) указать те самые свойства, которые позволили бы «отличить их, а с их помощью и вещи в себе, от простых явлений». Он отвечает:
…это уже давно произошло и сделано вами самими.
Подумайте только, как вы приходите к понятию Бога как высшей интеллектуальной инстанции? Вы мыслите в нем только
Отмечая, что хотя кажется «странным», что мы можем определить наше понятие о вещах в себе только путем того, что мы сначала сводим всю реальность к Богу, а только затем применяем ее к самим вещам, Кант утверждает, что это единственное средство отделения
В это время Кант также работал над рецензией на «Опыт о принципе естественного права» Готлиба Хуфеланда (Лейпциг, 1785)[1194]. Эта рецензия вышла в
Еще одной работой, занимавшей Канта в то время, было второе издание «Критики чистого разума», вышедшее в 1787 году. Еще 7 апреля 1786 года Кант писал, что книга, «вопреки всем ожиданиям», полностью распродана и новое издание может появиться в течение полугода. Оно будет «новым и значительно переработанным», чтобы прояснить некоторые возникшие недоразумения. «Многое при этом будет сокращено, но и добавится кое-что новое, что послужит лучшему разъяснению». Но «существенных изменений мне вносить не придется, поскольку я достаточно долго продумывал эти материи, прежде чем изложить их на бумаге. Кроме того, с тех пор я также неоднократно рассматривал и проверял все утверждения, которые принадлежат к системе, и всегда находил, что они состоятельны и сами по себе, и по отношению к целому»[1198]. Он также говорил адресату, что придется отложить разработку системы метафизики, чтобы выиграть время для системы моральной философии, промежуточной работы, которую гораздо легче завершить.
Переработать первую «Критику» оказалось сложнее, чем думал Кант. Во всяком случае, в начале января 1787 года он жаловался Гаману, насколько сложной была эта работа, но уже через две недели отослал новую версию издателю[1199]. Новое предисловие, датированное апрелем 1787 года, было написано позже – вероятно, после того как прибыли гранки. Но, несмотря на трудности (а возможно, и благодаря ним), пересмотр первой «Критики» оказался менее обширным, чем предполагал сам Кант за восемь месяцев до того. Появился новый эпиграф, новое предисловие, частично переработанное введение, новая версия трансцендентальной дедукции, «Опровержение идеализма», новая версия главы о паралогизмах, частично пересмотрена была глава о феноменах и ноуменах, а также был внесен ряд незначительных изменений и дополнений. Все эти изменения были направлены на то, чтобы сделать книгу проще и смягчить «идеалистическую» составляющую работы. Несколько большее внимание было уделено моральным и религиозным проблемам, что можно объяснить более четко сформулированной Кантом озабоченностью этими вопросами в период между первой публикацией «Критики чистого разума» и вторым изданием. Однако в целом работа осталась той же, что и была.
Философские теории Канта обсуждались в Кёнигсберге. В центр внимания некоторых попала в особенности его моральная философия. Так, 17 апреля 1787 года Гаман был на церковной службе, где Карл Готлиб Фишер (1745–1801), один из первых учеников Канта в Кёнигсберге, проповедовал на тему Нагорной проповеди, утверждая, что заповедь «Не судите!» на самом деле означала: «Будьте мягкими в суждениях!» Для Фишера это также означало, что следует понимать, что мы можем судить только сами поступки, а не моральные установки и образ мысли, или
«Критика практического разума»: «Звездное небо надо мной и моральный закон во мне»
Дата публикации «Критики практического разума» – 1788 год. Впрочем, книгу уже можно было купить в Кёнигсберге на Рождество 1787 года, а закончил рукопись Кант почти на полгода раньше. 25 июня 1787 года он писал Х. Г. Шютцу: «Я закончил „Критику практического разума“, так что думаю отправить ее на следующей неделе в типографию в Галле»[1202]. Эта работа, продолжал он, лучше других подходит для ответа его критикам. Он упоминает Иоганна Георга Генриха Федера (1740–1821) и Якова Фридриха Абеля (1751–1829), но подразумевает и других своих критиков[1203]. Книга Федера «О пространстве и причинности», вышедшая в том же году в Гёттингене, была попыткой опровергнуть Канта, там утверждалось, что априорного знания быть не может[1204]. «План систематической метафизики» Абеля (Штутгарт, 1787) представлял собой бессистемную и эклектичную теорию, которая, по словам Канта, была призвана установить некое знание, которое находилось бы где-то посередине между априорным и эмпирическим знанием[1205]. Он также сообщал Шютцу, что не будет писать рецензию на третью часть «Идей» Гердера, поскольку ему нужно «скорее переходить к работе над „Основоположениями критики вкуса“»[1206].
Вторая «Критика» повторяет в основных чертах структуру первой. В ней есть длинная первая часть, озаглавленная «Учение чистого практического разума о началах», и краткая часть «Учение о методе чистого практического разума». Первая часть делится на «Аналитику» и «Диалектику». Также там есть «Дедукция», «Типика» (соответствующая схематизму в первой «Критике») и «Антиномия». Но вторая «Критика», и в особенности «Аналитика», имеет также общие черты с математическим методом «Метафизических начал естествознания». Здесь есть дефиниции, или заявления, теоремы и задачи, а также примечания, хотя дедукция, кажется, заменяется доказательством. Не всегда ясно, требует ли сам предмет тех разделений и той методической обработки, которую придает ему Кант, или же это связано с его несколько насильственными попытками привести вторую «Критику» в соответствие с первой. Но в работе ему действительно удается лучше разъяснить проблематику «Основоположений» и предшествующих более популярных статей и рецензий.
Согласно «Основоположениям», моральная философия имеет три задачи: 1) выявить и установить «высший принцип моральности», 2) критически исследовать чистый практический разум и 3) создать метафизику нравов[1207]. Кант считал, что выполнил первую задачу в «Основоположениях», и он думал в 1785 году, что две оставшиеся задачи можно легко решить в еще одной работе, которая будет называться «Критика практического разума». Поскольку метафизика нравов «может быть изложена в значительной степени популярно и приспособленно к обыденному рассудку», то выполнение третьей задачи не должно было составить труда. Но вторая задача оказалась гораздо сложнее, чем он думал, поэтому вторая «Критика» выполнила лишь ее. «Метафизика нравов» должна была подождать.
В то время как большая часть работ Канта по теоретической философии была призвана показать, что власть разума не столь велика, как предполагали его предшественники-рационалисты, моральную философию Канта можно считать попыткой показать, что нравственность – исключительная прерогатива разума. Поскольку «свобода» – это тоже одна из основных идей, к которым ведет нас теоретический разум, именно в ней сходятся обе «Критики». Кант полагает, что вторая «Критика» показывает, что «свобода» есть подлинное понятие, то есть не просто мысль, а нечто, имеющее подлинное основание в морали. Тем не менее Кант настаивает на том, что мы не можем, строго говоря, знать, что мы свободны. Только наш моральный опыт или, лучше сказать, опыт нашей моральности дает нам право верить в реальность свободы. Кроме того, мораль и свобода дают нам право верить также в реальность двух других идей разума, а именно идей «Бога» и «бессмертия». Кант утверждает, что мы должны «постулировать» реальность этих идей, чтобы иметь возможность действовать как моральные существа в этом мире. Без бессмертия и Бога мы были бы обречены на моральное отчаяние. Нравственный поступок должен вести к большему благу в этом мире, но обычно этого не происходит. Счастье и то, насколько человек достоин быть счастливым, обычно не идут рука об руку в этом мире. Если мы хотим установить между ними связь, нам придется предположить, что в конечном счете Бог заставит их совпасть. Таким образом, понятия «Бог» и «бессмертие» как предпосылки реализации
Предвосхищение всех этих идей уже есть в предыдущих работах. Здесь Кант их просто пересматривает, дополняет и помещает в то, что считает их систематическим контекстом. Так, «Аналитика» раскрывает сперва центральные вопросы «Оснований», то есть понятия категорического императива, свободы и автономии. Далее Кант выводит принципы чистого практического разума, то есть моральный закон как «закон причинности через свободу и, следовательно, закон возможности некоторой сверхчувственной природы»[1208]. Затем Кант показывает, что мы имеем право в практическом контексте расширять наши понятия за пределы той сферы, которая ограничена в теоретическом и спекулятивном контексте. И пусть это не расширение знания, это и не слепая вера. В «Диалектике» он развивает эту идею, которую уже высказывал в статье «Что значит ориентироваться в мышлении?» и в замечаниях по поводу «Испытания» Якоба. Нам позволено постулировать бессмертие души и существование Бога, поскольку их требует моральность, и в особенности возможность высшего блага. Это означает, что вера в Бога основана на природе морали, и поэтому мы не можем обосновывать мораль, ссылаясь на Бога. В известном пассаже Кант говорит:
Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это
Именно наша автономия лежит в основе морального закона, а не заповеди или требования со стороны Бога. «Честный человек может, сказать: я
Кант и его коллеги и друзья: «Завестись при виде предрассудков?»
Во время зимнего семестра 1785/86 года Кант снова был деканом. Одним из наиболее значительных событий стало прошение Исаака Абрахама Эйхеля (1756–1804), одного из учеников Канта, позволить ему преподавать в университете восточные языки, то есть получить степень магистра. Кант поддержал это прошение в силу превосходного знания Эйхелем языков, прекрасно понимая, что богословский факультет не желал бы, чтобы еврей преподавал центральный для них предмет[1211]. Назначения не произошло лишь потому, что Эйхель был евреем. Кант поддержал подобную же попытку Бачко, своего бывшего ученика. Тоже не вышло. Будучи католиком, Бачко также не мог стать магистром. Гаман писал:
Некий господин фон Бачко, слепой и хромой, но с деятельным и неугомонным умом, написал историю Пруссии и хочет стать магистром. Но он римский католик, а их не принимают в соответствии с уставом. Этот человек выступает все громче и настойчивее; он даже угрожал министру фон Цедлицу публичными оскорблениями за то, что тот не отвечает на его письма…[1212]
В целом, ситуация была неприятной.